Прежде чем рассказать о состоянии нынешней отечественной культуры, считаю необходимым озвучить своё внутреннее кредо восприятия общемировой культуры как существенного производного от творений Высшего Разума, то есть от Воли Бога Отца. Меня всегда поражало нежелание, а иногда противление людей даже высокообразованных, оснащённых богатейшими историческими познаниями, признавать совершенно очевидную дочернюю зависимость любого культурного проявления — начиная с детского рисунка до бессмертных созданий Микельанджело, Дионисия, Данте или Пушкина — от духовных постулатов Евангелия. Обращаюсь исключительно к догматам христианской веры, и прежде всего к православной её составляющей, ибо рассуждаю о культуре России одного из тяжелейших периодов за всё многовековое существование.

Любая революция, «пожирающая своих детей», не может создавать благоприятные условия для процветания культуры, не говоря уже о высочайших взлётах. Революции всегда порождали хаос в умах людей, несли с собой разрушение государственных устоев и поругание исторической памяти. Даже если революционеры или простые бунтари вдохновлялись и руководствовались благородными целями свержения прогнивших, с их точки зрения, режимов, бесчеловечные методы Маратов и Робеспьеров, пестелей и Пугачёвых, не говоря уже о Лениных и Троцких, предполагали в лучшем случае игнорирование, а в худшем — осмеяние и уничтожение христианских заповедей, изгнание веры из людских душ, а следовательно, и лишение культуры родительской заботы и духовного окормления. Декабрьские заблуждения лучших умов России, «разбудивших Герцена», который породил безжалостного тирана Ленина, приветствовавшего диктатора Пестеля и то самое «пробуждение», мне кажутся зеркалом, в котором сфокусировались особо большие опасности и одновременно предостережение для России, попытавшейся в очередной раз поклониться «просвещённому» Западу и вкусить от запретного кровавого плода, взращённого французскими вольнодумцами и атеистами. Никогда я не мог заподозрить князя Трубецкого, не пришедшего на Сенатскую площадь 14 декабря, в трусости или предательстве. Уверен, что внутренняя молитва, обращенная к Богу, отвела его от участия в убийстве воина-героя Милорадовича и гибели множества невинных солдат. И не заяц, которому нынешние массовики-затейники ставят памятники вместе с чучелами Чижика-Пыжика и социально близкого им проходимца Бендера, остановил Пушкина на дорогах Михайловского, а сознательное нежелание участвовать в противобожественном заговоре. Сколько разных «пушкинистов» дурило нас умышленно искажаемым ответом поэта императору: «Я был бы с ними (декабристами — С.Я.)». Пытались они задним числом обратить Пушкина в революционеры, а потому преступно утаивали подлинную причину неприезда гения в мятежную столицу. «Бог не пустил», — только так и мог ответить государю поэт, у сердца хранивший проникновенную молитву Ефрема Сирина и оставивший миру в наследие величайшие религиозные стихотворные откровения.

Пусть не подумает читатель, что я хочу веру в Бога навязывать кому-либо насильно, и того паче, возложить на себя обязанности священника, исповедника или духовника. Никогда не забывая о бессмертии души и о Царствии Божием, я долго жил в советском атеистическом обществе, грешил, может быть, больше других, нарушал христианские обеты и заповеди, но при этом всегда старался трудиться честно, приносить людям пользу, а главное, не предавать их. Потому, вознося постоянную тихую молитву ко Господу, стараясь по мере сил искупить свою перед Ним вину, не могу я оставаться равнодушным, видя кликушествующих, обратившихся из Савлов в Павлов деятелей культуры и правого, и левого толка. Едва научившись осенять себя крестным знамением или правильно подходить к причастию, они быстренько сменили партбилеты, замашки липовых диссидентов или командный стиль политуправленцев на толстые церковные свечи, места в президиумах церковных соборов, стали произносить телевизионные религиозные проповеди, вызывая протесты и отторжение чутких слушателей. Неужели не понимает скульптурный цеховщик Церетели, насадивший нелепый зверинец рядом со святая святых — стенами Московского Кремля и Могилой Неизвестного солдата, что, появляясь вместе со своими земными покровителями на праздничных богослужениях, усугубляет он атеистическое отношение к священной памяти предков и попирает основные законы русской культуры? Подобные безнравственные поступки не удивляют меня, ибо первопричину их я имел несчастие лицезреть с самого начала пресловутой горбачёвской «перестройки».

Мне, вместе со многими деятелями культуры, нелегко жилось и работалось как в кратковременный период, отнюдь не по праву окрещённый «оттепелью», так и в эпоху застоя. Хотя оговорюсь сразу, что не разделял я солидарность «продвинутой» части современников с рейгановскими лозунгами и навешенным им на СССР ярлыком «империи зла», ибо хорошо знал корни генетической ненависти многих западных держав к нашему Отечеству. Не состоял я в партии, не разделял всеобщего преклонения перед кумиром и идолом оболваненной страны -палачом Русского Народа Лениным. В отличие от многих художников, актёров, писателей и музыкантов, ходивших вроде бы в «неблагонадёжных», однако получавших высшие награды от ненавистных большевиков и проводивших немалое время в загранкомандировках, я добрую четверть века дальше Пскова и Новгорода, или, на крайний случай, Ташкента и мечтать не мог выехать. Теперь знаю, что ведомство, помещавшееся в «десятом подъезде» дома на Старой площади, где правили бал будущие агенты американского влияния во главе с «ярославским иудой» А.Н.Яковлевым числило меня в списках с грифом «держать и не пущать» за потомственную приверженность к прочным устоям русского лада и нежелание кадить их любимым коминтерновским божкам. Нужно отдать должное собачьему чутью агитпроповцев: последние два десятилетия подтвердили нашу взаимную несовместимость. Зато те, кого они прикармливали, верные их слуги и карманные протестующие, с готовностью стали под предательские знамёна и бросились пополнять зондеркоманды по уничтожению великой державы.

В силу открытости своего характера и общительности, а ещё и учитывая всеобщую доступность моего «бункера» — полуподвальной мастерской в переулке между тогдашними Кропоткинской и Метростроевской улицами, мне довелось лицом к лицу столкнуться с огромным количеством людей самых разных национальностей, конфессий и взаимоисключающих убеждений. С некоторыми из них я долгое время делил шумные застолья и проводил свободное от работы время. Нынче рядом со мной осталось так мало участников того «праздника жизни», что хватит и пальцев двух рук, чтобы их перечесть. Лучшие и верные друзья, к сожалению, ушли из жизни и мне их до безысходности не хватает. Но большинство из тех «играющих, праздно болтающих» с особым цинизмом и беспринципностью занимают нынче культурные ниши в различных сферах обслуживания строителей и гарантов губительной рыночной экономики. Они долго ждали своего часа, чтобы приватизировать кабинеты власти, театральные и музыкальные площадки, экраны телевизоров, киностудии и издательства, которые раньше делили с советскими хозяевами, социально близкими им и одновременно презираемыми в тайниках коварных душ. Уже тогда я недоумённо наблюдал и пытался понять, почему им так чужды наши выставки вновь открытых древних икон, забытых русских портретов XVIII-XIX веков или абсолютно безразлично неповторимое творчество возрождённого из небытия кологривского гения Ефима Честнякова, очереди на выставки которого выстраивались в Москве, Ленинграде, Костроме, Париже и Милане. Мне и сейчас неприятно вспоминать, как потешались они публично над Львом Николаевичем Гумилёвым -одним из светлейших умов нашего времени. Насильственно отделяя сына от прославленной матери Анны Ахматовой, закрывали они глаза на поступки «вольной львицы», выдающие иногда привычки зверей других, куда более низких пород. Разве не знали клеветники, что, выйдя замуж за искусствоведа Пунина, связала Ахматова свою судьбу с человеком, который ещё в 1918 году со страниц «культурной» газетёнки, издаваемой Луначарским, присоветовал большевикам поставить к стенке чистейшего, мужественного гражданина России, «георгиевского кавалера» Николая Гумилёва — отца её единственного сына? Сказал мне тогда Лев Николаевич: «Оставьте их, дорогой! Они не ведают, что творят. За них надо молиться». Нет, не нужны им ни Честняков, ни Гумилёв. Незыблемые кумиры подобных деятелей культуры — Лиля Брик, весталка подвалов ОГПУ и НКВД, и нынешние превратившиеся в демократов прихлебатели советской номенклатуры.

Погружение в бездну, уготованное отечественной культуре «бархатными» революционерами горбачёвско-ельцинского клана, особенно отчётливо я ощутил, работая в Советском фонде этой самой культуры. В состав более чем представительного его Президиума попал я не благодаря, а вопреки перестроечной политике. В союзном Министерстве культуры (из российского меня изгнали коммунистические «патриоты», руководимые Мелентьевым и Кочемасовым) служили чиновники, умевшие ценить людей за их труд и преданность любимому делу. Противостояли эти светлые головы министерским двурушникам, приспособленцам и расхитителям народного добра, занявшим ныне своё законное место в швыдковских ведомствах, а тогда старавшихся душить наши творческие инициативы. Эти бескорыстные покровители и порекомендовали меня в руководство культурного фонда. Да вдобавок, знакомая с моими многочисленными телепередачами Раиса Горбачёва заставила на дух не переносивший меня цековский отдел культуры сменить барский гнев на показную милость и хотя бы внешне не обращаться с беспартийным «пораженцем» по принципу «жалует царь, да не милует псарь».

Пять лет всеотдайного труда в Советском фонде культуры не пропали даром. Созданная при нём Ассоциация реставраторов СССР, председателем которой меня избрали единогласно сотни делегатов учредительной конференции, в последний раз продемонстрировала, какой мощный отряд первоклассных специалистов взрастила на глазах разрушаемая держава и как нелегко будет горе-революционерам уничтожать его, борясь с истинными подвижниками благородного дела. Возглавляемый мною Клуб коллекционеров фонда объединил самых известных собирателей изобразительного искусства Москвы, Ленинграда и других городов. Десятки выставок, среди которых были, не побоюсь сказать, эпохальные, увидели жители крупнейших столиц Европы. Немало коллекционеров из нашего клуба приняло впоследствии решение передать свои собрания в государственные музеи. Особую радость испытываю я всякий раз, когда вспоминаю встречи с представителями русской культуры, вынужденными, опасаясь кровавого террора, покинуть Родину и продолжать служить ей на других берегах. Мне удалось, пользуясь их доверием и тёплым к себе отношением, вернуть в Россию многие драгоценные реликвии русского изобразительного искусства. Но к радости этой невольно примешивается горечь от неосуществившихся не по моей вине замечательных проектов программы «Возвращение». Причиной этих «поражений», как ни странно, стала далёкая от культуры политика, проводимая главным руководителем фонда — академиком Лихачёвым, назначенным горбачёвской семьёй на должность «совести нации» и сыгравшим в тогдашней антигосударственной деятельности реформаторов роль второй «берлинской стены». Фаворитизм и наушничество, поощряемые Лихачёвым, мешали нормальной работе многих фондовских подразделений, а поиски «красно-коричневых ведьм» среди его сотрудников вполне корреспондировались с общей полупристойной атмосферой, царившей в те дни на дворе. «Пятая колонна», предводительствуемая двумя Яковлевыми, Афанасьевым, Собчаком, Коротичем и прочими оборотнями, верой и правдой служившими большевикам и в одночасье обрядившимися в тоги коварных и лживых демократов, нашла поддержку и среди приспособленческой части фондовских функционеров. Ни принципиальный заместитель председателя Г.В.Мясников, ни умудрённые гражданским и государственным опытом члены Президиума В.М.Фалин и Владыка Питирим не могли противостоять далёким от культурных деяниям «злых мальчиков», пользующихся доверием всесильного академика. Глянцевый журнал «Наше наследие», в редколлегии которого, к стыду своему, несколько лет состоял, ежегодно получал от горбачёвских щедрот около миллиона фунтов стерлингов (!) на своё безбедное существование. За такие деньги в лучших отечественных типографиях можно было издавать пару десятков журналов. Однако его главный редактор, «огоньковский оборотень» г-н Енишерлов, заручившись высочайшим согласием, переводил государственные миллионы международному спекулянту и преступнику Максвеллу в Англию, чтобы ежемесячно, ценой огромных затрат, таскать двухсоттысячные тиражи из-за трёх морей в Москву. Дабы не отставать от обнаглевших «новых русских» предпринимателей, нашёл лишённый гражданской совести хозяин «Нашего наследия» ещё одного постоянного партнёра на берегах Альбиона в лице компании «Де Бирс», многие годы набивающей мошну семейки Оппенгеймеров за счёт российских алмазных месторождений. Академик Лихачёв довольно поглаживал красочные журнальные обложки, обедал с Максвеллом и Оппенгеймерами. Когда же я с помощью своих финских друзей, крупных промышленников, издавших огромным тиражом настольные и настенные календари, уникальные постеры с шедеврами русского искусства, поспособствовав тем самым фонду заработать миллион дореформенных рублей, попросил тридцать тысяч из них на нужды Ассоциации реставраторов, то в ответ получил циничный академический пинок под зад. Столь же хладнокровно были сорваны подготовленные мною акции по возвращению в Россию художественного наследия Зинаиды Серебряковой и Михаила Вербова, не дали мне устроить в Москве выставки прекрасного художника Фёдора Стравинского и показ уникальной коллекции Георгия Рябова, собравшего в Америке редкие произведения русского искусства. Список прочих «подвигов» окормителя Советского фонда культуры, подкреплённый официальными документами, занимает увесистую папку в моём архиве. Заставив уйти из фонда настоящего его хозяина, Г.В.Мясникова, «совесть нации», ничтоже сумняшеся, сдала своих покровителей Горбачёвых, не дожидаясь, когда Ельцин с Бурбулисом разопьют бутылку виски, украденную в кабинете первого и последнего советского президента. Вместе с Собчаком и другими регионалами поучаствует академик в составлении, мягко говоря, сомнительных документов, оболгавших наших солдат, действовавших в Грузии — это обернулось сегодня режимом бесноватого Саакашвили; постоит рядом с разрушителем Ипатьевского дома Ельциным, держа в руках поминальные свечи на панихиде по фальсифицированным немцовской командой «царским останкам», за что и удостоится благодарной памяти оболваненных потомков. Рыба, как известно, гниёт с головы, а культура с приватизировавших бразды правления ею угодных хозяевам руководителей.

Впечатления и опыт, накопленные за годы работы в Советском фонде культуры, окончательно убедили меня в том, что перестроечная компания, лихорадочно и предательски проводимая Горбачёвым вместе с шеварднадзе-яковлевским окружением — не что иное как завершающий и особо трагический этап троцкистско-ленинской политики уничтожения России и прежде всего её духовной и культурной составляющих. Снова зачастил в Москву презираемый даже в Америке спекулянт Хаммер, обласканный партийными нашими генсеками, а вслед за ним замаячила зловещая фигура его способного ученика Сороса.

Помню, как наивный Г.В.Мясников представил несколько кандидатур для работы в фонде этого завзятого мошенника, чьи агенты, презрительно окинув взглядом Володю Крупина, меня и других людей славянской внешности, для проформы отобрали одного Валентина Распутина — лишь потому, что состоял он в горбачёвском совете, да и от его нежелательного присутствия соросовская камарилья вскоре поспешила избавиться. Вред, нанесённый в самых различных областях отечественной культуре и науке российскими клевретами международного барышника, подобными особо приближённой к его телу мадам Гениевой, сравним разве что со всеразрушающими подвигами «комиссаров в пыльных шлемах». Одни «асмоловские» учебники сделали целое поколение школьников «Иванами, родства не помнящими», считающими отныне победителями нацистской армии американцев и их западных соратников.

«Огонёк», «Московские новости» и по-чубайсковски, то есть бесплатно, приватизированный ловким коммунякой Гусевым «Московский комсомолец» работали во всю мощь, вливая в сознание ждущих коренных перемен советских людей потоки исторической лжи, увенчивая лаврами героев и мучеников машинистов «красного колеса», каковыми, безусловно, были Бухарин, Тухачевский и другие душители русской идеи, осквернители народной памяти. О «бухарчике» даже художественный фильм успели сварганить, да только не озвучили в нём чудовищные слова перевертыша, с пеной у рта осквернявшего имя и бессмертное творчество Сергея Есенина, а заодно призывавшего не опускаться до уровня презираемого им божественного Тютчева. Несколько раз встречался тогда я в Париже с Владимиром Максимовым и показывал на Центральному телевидении наши беседы. Человек, лучшие годы отдавший борьбе с коммунистическим режимом, с нескрываемой печалью и разочарованием говорил о последователях Троцкого и Бухарина, всех этих бракоразводных юристах (Собчак) и торговцах цветами (Чубайс), как он их презрительно именовал, ведущих вместе с Горбачёвым и Ельциным, ненавидящими друг друга, огромную страну к гибели. Вёз я однажды по просьбе Владимира Емельяновича в Москву вёрстку очередного, ещё редактируемого им, номера «Континента», где было опубликовано коллективное обращение демократической «культурной» элиты к Горбачёву с просьбой запретить въезд в СССР Солженицыну, Зиновьеву и Максимову. Среди подписантов грязного доноса — Егор Яковлев, за огромные деньги ставивший тогда на ЦТ девяностосерийный фильм о Ленине; будущий торговец мебелью Михаил Шатров, пока ещё драматург, кумир прогрессивного театра «Современник», чьи либеральные донельзя актёры упивались текстами героев его пьес Свердлова, Ленина и прочих «корифеев», которых скоро предали остракизму и презрению, оплевав их вместе с драматургом; непонятно за что вознесённый до небес весьма посредственный режиссёр Марк Захаров и другие культурные большевики. Наблюдая за подобными безобразиями с щемящей душу тоской и предчувствием обвальной катастрофы, ни на минуту не обманулся я фарсом, хитренько срежиссированным Горбачёвым и бездарно разыгранным Ельциным у стен Белого Дома и американского посольства в августе 1991 года. Увидев сразу после окончания позорного балагана разгорячённых его участников, записавших себя в передовые ряды культурной элиты, в концертной студии «Останкино», где делились портфели и имущество, принадлежавшее народу, окрестил я ту эйфорию «пиром победителей». Егор Яковлев, будущий соловей НТВ Киселёв, Любимов, Молчанов и прочие баловни судьбы меньше всего думали о сохранении культурного наследия, о великих традициях, заложенных на протяжении столетий отечественными подвижниками, корифеями литературы, музыки, театра и изобразительного искусства, сладостно предчувствуя возможность ненаказуемого хапка. В тот же вечер случайно оказался я на пышном ресторанном банкете, где один из посетителей моего «бункера», не заметив неугодного свидетеля, истерически восклицал: «Ура! Мы победили! Теперь наш черёд пользоваться благами жизни!» Восторги победителей нашли своё материальное подтверждение незамедлительно. Все газеты, все телевизионные каналы и радиостанции, купленные Березовским, Гусинским и иже с ними, были предоставлены в распоряжение разношёрстной армии славильщиков ельцинского режима. Зажав рот всем, кто пытался образумить подразгулявшихся выскочек, вершили «образованны» совсем далёкие от богоугодных дела, поливая грязью любого более или менее порядочного человека, будь то известный учёный с мировым именем, честный государственный деятель, классик отечественной литературы, театра, музыки или кинематографа. Напрасно было взывать к совести оголтелых, чаще всего бездарных делегатов позорного съезда кинематографистов, потешавшихся над Бондарчуком, Кулиджановым, а заодно над Ростоцким, Чухраем и Хуциевым, которые не разделяли их кухонного глумления над учителями и коллегами, чьего мизинца не стоили эти детишки благополучных родителей, верой и правдой служивших ненавистным им коммунякам. Да они и сейчас продолжают брызгать ядовитой слюной, вспоминая тех, кто дал им возможность учиться, работать и совсем не плохо кушать. Получив вожделенную свободу, не создали горлопаны ничего и отдалённо напоминающего «Судьбу человека», «Летят журавли» или «Балладу о солдате». Копаются они, словно навозные мухи, в постельном белье Бунина, оскверняют память великих русских балерин или уродуют классическое наследие Толстого, стараясь перевести шедевры на язык комиксов, понятный безграмотным демократам и хозяевам наворованных у народа богатств, для приличия обозванным олигархами.

Возвращавшиеся в Россию ручные диссиденты, отправленные андроповским ведомством на отдых в демократические края, сразу же брали быка за рога, занимая лучшие места у ельцинских кормушек. Полосным интервью приветствовал «Московский комсомолец» приезд Аксёнова — организатора и вдохновителя окололитературного «Метрополя», за который он и был обласкан врагами поруганного Отечества. Рассказав о разочаровании, испытанном при встрече с Москвой, бывший кумир комсомольских начальников тут же заспешил в благословенную Америку, чтобы быстрее пробежаться по дорожкам тамошних парков. Обложив для начала самыми позорными словами Иосифа Бродского, лишённого, по его мнению, таланта и борющегося с писательскими проявлениями Аксёнова, основной гнев обрушил сей постаревший супермен на классиков русской современной литературы. «Если меня спросят, что я назвал бы самым отвратительным в СССР, отвечу без промедления: писательский нацизм и антисемитизм. В сравнении с оголтелыми «деревенщиками» даже вождь пресловутой «Памяти» Васильев выглядит респектабельно… В отличие от него писатели-нацисты, почти без исключения, члены КПСС, народ чрезвычайно обласканный в самые мрачные годы брежневского «застоя». Когда арестовывали диссидентов, «деревенщики» получали государственные премии и сидели в президиумах… Происхождение у всех у нас весьма сомнительное в смысле расовой чистоты. Главные русопяты — и те под вопросом. У Куняева фамилия сугубо татарская, у Распутина внешность тунгуса, даже у самого «теоретика» при скандинавском имени фамилия звучит весьма по-еврейски. Шафаревич, как ни странно, близко стоит к ненавистному Шапиро».

Аксёнов хорошо знал, что с правовыми нормами у нас в стране обходятся «по понятиям», иначе за обвинение в «нацизме» сидеть бы ему за решёткой. Заявлять, что вождь сомнительного объединения лучше писателей — так же бестактно, как предпочесть лидера сионистской организации его соплеменнику, снимающему модные фильмы или сочиняющему стихи. Были ли писатели-«деревенщики» — они же, по Аксёнову, нацисты — так обласканы в эпоху застоя, как начинающий литератор Аксёнов? В то время, как комсомольский баловень, автор нашумевших повестей «Коллеги» и «Звёздный билет», пожиная плоды лёгкого успеха, разъезжал с партийными делегациями по миру, отсвечивался в творческих домах Ялты и Пицунды, «деревенщики», среди которых Распутин, Белов и Астафьев, зарабатывали на скудный хлеб в редакциях нищих провинциальных газет. Не жалуясь на судьбу, писали они неповторимые страницы «Прощания с Матёрой», «Последнего поклона» и «Привычного дела», сразу же ставших высочайшими свершениями мировой литературы. Не Фёдор Абрамов, не Евгений Носов и Николай Рубцов купались в лучах скоротечной славы, острословя в номенклатурных и дипломатических салонах. Лицо Распутина напоминает махровому русофобу лицо тунгуса, над чем он злорадствует, подобно кадровому офицеру из штаба Розенберга. Так же когда-то «стоящие у трона» бездарные литераторы издевались над ненавистными им лицами Пушкина (эфиопа), Лермонтова (шотландца), Гоголя («хохла»). Забыли тотчас потомки о тех породистых, холёных временщиках, а вот поругаемые ими «недочеловеки» стали символами лучших достижений русского духа. Думаю, что поймут не давшие себя одурачить современники, почему обделённый подлинным талантом выскочка так ненавидит Распутина и Бродского. Пропагандистские же ведомства «демократической» России с тупым упорством продолжают пичкать население «этой страны», как принято её называть у аксёновских почитателей его пролживленной насквозь «Московской сагой» — родной сестричкой не менее фальшивых рыбаковских «Детей Арбата». Только у человека, изучавшего историю державы по соросовским учебникам, могут вызвать сочувствие персонажи, описанные бездарными и нечестными «инженерами человеческих душ». Расцвеченные ими героические борцы с режимом — не кто иные, как верные слуги революции, участники и организаторы кровавых троцкистско-ленинских злодеяний, которые по распоряжению Сталина в благодарность за революционное прошлое получали квартиры истинных матерей, отцов и детей Арбата, живших здесь столетиями, расстрелянных или сосланных в ГУЛАГ. Потом «кремлёвский горец», наделённый самыми парадоксальными привычками тирана, напомнил им, кто теперь в доме хозяин, послав вместе с мамой Аксёнова правоверной прислужницей большевистской власти, искупать грехи и делить тяжёлую участь со своими жертвами. Оплакивая и поминая в молитвах сотни тысяч православных священников, высококлассных инженеров, учёных, музыкантов, писателей, миллионы русских крестьян, уничтоженных рыбаковскими и аксёновскими кумирами, я хочу посочувствовать палачам по доброте душевной и по-человечески понять и простить их грехи; но, к сожалению, безжалостные дети и внуки «людей в кожанках и с маузерами» своими поступками заставляют помнить о судьбе, уготовленной их предками России и её культуре.

К публичным наветам и доносам Аксёнова и его единомышленников восторженно отнеслись теннисисты с ельцинских кортов. Врагами, тормозящими приведение в исполнение президентского приказа «берите (читай — воруйте!) сколько угодно», были прежде всего объявлены именно Валентин Распутин, Димтрий Балашов, Василий Белов, Игорь Шафаревич, Лев Гумилёв, Владимир Максимов и даже тогда ещё терпимый свердловским Геростратом Солженицын. Попробовал я выступить на страницах патриотической печати в защиту дорогих мне представителей русской культуры и тех функционеров, которые в тоталитарные времена делали для её существования больше, чем все сплетничающие на кухнях доморощенные «декабристы», бывшие в чести у «яковлевского ведомства правды», — и сразу, по тихому лихачёвскому нашёптыванию, вычеркнули меня из состава делегации, отправляющейся в Италию на открытие выставки, подготовленной возглавляемым мною Клубом коллекционеров. Ничтожный чиновник, поставленный академиком на место Г.В.Мясникова и для начала приватизировавший фондовскую бухгалтерскую печать, в сердцах обозвал меня Ампиловым, о существовании которого я тогда не подозревал, да и сейчас стараюсь обходить стороной истеричного крикуна.

Министерство культуры России, возглавленное критиком-летописцем Евтушенко, с ловкостью кошки перепрыгнувшим с комфортного для него советского корабля в дырявую лодку под демократическим флагом Е.Сидоровым, гостеприимно распахнуло двери своих кабинетов для всякого рода авангардистов, постмодернистов, новаторов и прочих гениев, любящих получать, но не умеющих давать. Работая вместе с известным скульптором В.М.Клыковым над созданием Международного фонда славянской культуры и письменности, присоветовал я тогдашнему своему другу постараться получить прекрасный дворянский особняк XIX века в Черниговском переулке для размещения в нём столь нужной и благородной организации. Шустрые художники-реформаторы с помощью самых высоких одемокраченных инстанций сумели тем временем заполучить бумаги на владение приглянувшимся нам дворцом, где они собирались разместить некое подобие центра современного искусства. Там наверняка нашли бы приют будущие «мастера» рубить иконы в Манеже, оголтелые поругатели православия с «сахаровской» выставки «Осторожно, религия!», человеко-собаки, посадившие кур гадить на чучело Льва Толстого, экскрементаторы и гениталисты чудовищных нынешних швыдковских биеннале. Предчувствуя такое развитие событий, попросил я Ф.Д.Поленова, возглавлявшего Комитет по культуре Верховного Совета РФ, устроить нам с Клыковым встречу у Хасбулатова. К чести последнего, последний отнёсся к обоснованным пожеланиям сочувственно и по-деловому. Не послушал он зашедшего в кабинет одного из активнейших ельцинских приспешников, нынешнего руководителя самоназначенной российской интеллигенции, г-на Филатова. Не стесняясь нашим присутствием, намекнул тот Хасбулатову на связь Клыкова с патриотической оппозицией и мой «красно-коричневый окрас». Будучи незнакомым с ловким придворным, поинтересовался я у него, не является ли он последователем розенберговского расового учения. Удивительно, но мы тогда вышли из этой схватки с «демократом» победителями. До октября 1993-го оставался целый год и Филатовы побаивались ещё неблагоприятного для них поворота политического кормила.

Расстрел среди бела дня, на глазах поразительно равнодушных гостей и жителей столицы Белого Дома, безжалостно проведённый бандой Ельцина, не погнушавшегося услугами продажных снайперов-бейтаровцев, стрелявших в стариков и детей, стал апогеем катастрофы, обрушившейся на Россию. Мне абсолютно безразличны судьбы Руцкого, Хасбулатова и всех, кто привёл Ельцина к власти, не поделив потом её с ним. Десятки сотен погибших в этом проклятом месте, среди которых было так много прекрасных молодых людей, призывают нас всегда помнить, кто принёс меч в родной дом, и не забывать имена образованных, увенчанных академическими титулами, званиями «народных артистов», лауреатов Ленинских и Государственных премий, пользующихся не всегда заслуженно мировым признанием представителей культуры, умолявших Ельцина применить силу, пролить кровь и кричавших исступлённо: «Задавите гадину!», «Бейте их шандалами по голове!» А в это время, наспех завёрнутые в целлофановые пакеты, тела невинно убиенных сплавляли из Белого Дома по многое повидавшей реке Москве к кремационным печам. Не буду перечислять имена забывших о милости, которой достойны даже падшие. Они навсегда обесславили себя, расписавшись под печально знаменитым «посланием сорока». Бог им судья! Обращусь лишь к нынешним культуртрегерам, отстаивающим вроде бы права поруганных писателей-патриотов: «Когда вы, называя маяками совести, ставите в один ряд имена Распутина, Солженицына и Гранина, не поленитесь перечесть восхищающие своей гражданственностью тексты Владимира Максимова, написанные им в октябре 1993-го и в одночасье уведшие его в могилу!»

Всерьёз говорить о культуре и её деятелях, жирно прикормленных ельцинским режимом и щедро оплаченных вороватыми олигархами, могут лишь люди, социально и духовно им близкие. Массовая развлекаловка, которую сами акулы шоу-бизнеса справедливо именуют попсой, стала основной доминантой нашего культурного повседневья. «Чёрный ящик» с голубым экраном второй десяток лет обрушивает на головы беззащитного населения мутные потоки пошлого юмора, бездарной музыки и песен, способствующих пополнению психиатрических лечебниц слушающими их молодыми людьми. Только лишённые ума и такта особи могут терпеть «от живота» идущие в режиме «нон-стоп» концерты дубовицких, винокуров, петросянов, клар Новиковых. Имя им — легион. Замечательный русский композитор Валерий Гаврилин лет тридцать назад, когда эстрадная продукция строго дозировалась телевизионными режиссёрами, с горестью произнёс: «Чем хуже дела в стране, тем больше юмора в телевизоре». Что бы он сказал сейчас, увидев пугачёвские «рождественские колядки» или сонм бездарностей, кривляющихся под руководством шоу-барина со знаковой фамилией Крутой. Государство, обязанное следить за состоянием душ своих подданных, всячески приветствует и поощряет откровенных растлителей этих самых душ. Только желанием ещё раз опозорить лицо нынешней власти можно объяснить провозглашение первым (!) лауреатом премии Президента России в области литературы смехача Жванецкого, без устали читающего по засаленным листочкам столь же сальные хохмочки, которыми он с неменьшим успехом тешил ещё советских чиновников за обильно накрытыми спецраспределительскими продуктами столами.

Забыв провидческие грибоедовские слова: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», — деятели культуры, с ложью в голосе уверяя особо доверчивых, что не прогибались будто они под коммуняками, покорно легли или встали в другие полуприличные позы перед рыночными хозяевами, готовыми щедро поделиться с прислугой от богатств своих. «Голосуй, а то проиграешь!» — разносился по всей России истошный вопль бойцов культурного фронта, которые за увесистые конверты с зеленью помогали взгромоздиться на трон телу полупьяного Ельцина. Артисты, музыканты и певцы заполошно ринулись открывать рестораны, магазины, торговать нефтью или чем-нибудь подешевле. Представляю, как в душе посмеивались они над Станиславским, Кторовым, Ливановым, Шостаковичем или Прокофьевым, занимавшимися одним лишь творчеством. А с какой готовностью, облачившись в тоги «бессмертных гениев», объединились творцы и провозвестники прекрасного вокруг преступного благодетеля Березовского и его кассирши мадам Богуславской, раньше секретарившей в Комитете по Ленинским и Государственным премиям, а теперь присягнувшей на верность негодяю, на чьих руках кровь тысяч людей, погибших в чеченской мясорубке. «Триумфом» окрестили «бессмертные» березовскую премию, забыв, что триумфы празднуются и предателями, находящимися в розыске за чудовищные преступления. За одно только мне хочется поблагодарить «триумфаторов» от всей души. Сразу же дали они понять, что не допустят к воровской кормушке людей, отстаивающих честь Родины, борющихся за сохранение русских культурных традиций и не подыгрывающих Горбачёву и Ельцину. Разве можно представить получающими эту более чем сомнительную подачку Вадима Кожинова, Татьяну Глушкову, Александра Панарина, Дмитрия Балашова, Владимира Богомолова или Александра Солженицына? Мне особенно больно писать эти строки, ибо среди склонивших свои головы пред венками «Триумфа» есть близкие мне люди, обладающие недюжинным талантом и принципиальностью, но, к сожалению, присевшие на одну межу со жванецкими, Вознесенскими, богуславскими и березовскими. Воистину, слаб человек!

«Весь мир насилием мы разрушим», — слегка изменённую строчку из «Интернационала» поместили на своих знамёнах опьянённые революционным угаром деятели культуры, рушившие после октября 1917-го духовное наследие прошлого. Как бесновались футуристы, призывая уничтожать музейные собрания, выбрасывать на свалку спасающую мир красоту. Даже чистую душу Есенина, всеми корнями связанного с вековым крестьянским ладом, опалил бесовской огонь троцкистско-ленинских пожарищ. К счастью, угар этот быстро миновал поэта, за что с ним зверски рассчитались чекистские упыри, не простившие творцу возвращение к Богу. Зато Мейерхольд до конца прошёл ухабистый и мрачный путь реформаторства и надругательства над прекрасным. Предав анафеме Станиславского и его идеи, будет он после искать защиты у благородного, глубоко верующего наставника, приютившего отступника, травимого беспощадными друзьями-революционерами. Дождались те кончины Станиславского, чтобы полной мерой воздать Мейерхольду за приветствовавшееся ранее его надругательство над Гоголем, Островским и творениями других классиков.

Шатания и шараханье Мейерхольда, Малевича и им подобных были сладкими ягодками по сравнению с беспределом, творимым нынешними псевдопоследователями революционных экспериментаторов. Куда основоположникам подлинного авангарда, получившим образование в царских гимназиях и университетах, до всякого рода фокиных, ширинкиных, розовских, житинкиных и виктюков, учившихся в заведениях с обязательными курсами истории КПСС да истматов с диаматами! Эти «поставангардисты» препарируют классику в особо извращённой форме. Сколько «Ревизоров», «Мёртвых душ», «Чаек», «Вишнёвых садов», «Гроз» и «Карениных» осквернили безжалостные эксгуматоры, заставив героев материться, заниматься крутым сексом, плеваться в зрительный зал. Действие пьес они переносят в наши дни: Чичикова превращают в олигарха, а Хлестаков ревизует у них тюменские нефтескважины. Главная цель -надсмеяться над русским народом, наделив его своими же пороками; исказить историю и помочь «этой стране» скорее оказаться на дне пропасти. Огромные ушаты грязи вылили в незамутнённый родник русской истории и культуры два верных попутчика «гарвардских мальчиков», рушащих державу, — Парфёнов и Лунгин. Первый восторженно продолжает многосерийное путешествие попрыгунчика по дорогам нашей истории, начавшееся в дни пушкинского юбилея. До боли обидно становится после его «череповецких пошлостей» за героев обороны Севастополя, о которых даже противники отзывались в превосходной степени, называя их поступки подвигами и ставя поражение выше иной победы. «Война в Крыму, всё в дыму», — ёрничает мелкий предатель, недоговорённой грязной прибауткой оскорбляя память императора, полководцев, воинов и писателей. На фоне трагических картин Севастопольского сражения Парфёнов ведёт себя столь же развязно, как и в кадрах дорогого (в долларах) по форме и дешёвенького по сути фильма о Познере — кумире и учителе шкодливого телеболтуна.

Тягостное впечатление от лунгинского «Дела о мёртвых душах» сопоставимо разве что с грязцой его же скабрёзных киноподелок о нынешней России. Вот как оценил труды Фокина и Лунгина писатель Игорь Золотусский, отвечая на вопрос ошарашенного антигоголевскими зрелищами журналиста: «Эти господа позволяют себе гадить на людях, осквернять святыни, а признаки элементарного приличия им чужды». Вместе с блистательным знатоком творчества Гоголя вот уже который год боремся мы за открытие единственного в России музея великого творца, чей двухсотлетний юбилей не за горами. Лунгины же и фокины, морально и физически поддержанные швыдковскими ведомствами, вносят весомый вклад в поругание самой памяти писателя, «смеявшегося сквозь слёзы», плюют в святой источник, ибо сами давно уже черпают воду из колодцев, заражённых бациллами бескультурья и цинизма. Мне, состоящему многие годы в президиуме Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, всё чаще приходят запросы о правомочности тотального воздвижения разнообразных скульптурных групп во всех уголках нашей Родины. Время на дворе стоит революционное, и тут уж без монументальной пропаганды не обойтись. Вспомните, какое значение придавал ей вождь первого в мире государства рабочих и крестьян. Дымились пожары гражданской войны, голод уничтожал сотни тысяч людей, а скульпторы наспех мастерили идолы рукотворные знаменитым революционерам, социально близким писателям, философам, учёным. Даже персонажей церковной истории не забыли, только вот вместо намеченного изваяния Андрея Рублёва трижды увековечили более понятного революционерам Иуду Искариота.

Хозяева нынешней жизни, отмечая сомнительные успехи, стараются как можно быстрее запечатлеть в камне и бронзе своих кумиров и подельников, забыв о специальном параграфе, узаконенном ЮНЕСКО, не рекомендующим устанавливать памятники деятелям культуры раньше, чем через пятьдесят лет после их смерти. «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд», — слова юной Марины Цветаевой оказались пророческими; творчество её вошло в классику русской литературы наряду с шедеврами Гумилёва, Пастернака, Ахматовой, Мандельштама. Но, увы, не им ставят памятники нынешние культуртрегеры. Забыты швыдкими Станиславский, Шостакович, Платонов, Прокофьев. Тютчев в столице отмечен лишь скромным бюстом во дворе родовой усадьбы. Зато «украсили» Москву шемякинскими изваяниями человеческих пороков, словно в насмешку помещёнными по соседству с Третьяковской галереей и памятником Репину. Благодарный новым хозяевам Шемякин-американец торопится увековечить память образованца Собчака. Его заокеанский «земляк» Эрнст Неизвестный предлагает в древнем Угличе, рядом с шедеврами древнерусской архитектуры, установить «Памятник водке». Впрочем, «наследника Микельанджело» не волнуют наши насущные проблемы. Тем более, что прецедент имеется: болванчики в честь певца российского алкоголизма Венедикта Ерофеева уже установлены на трассе Москва-Петушки. Виктор Астафьев, сам в молодые годы отнюдь не равнодушный к рюмке, диву давался, видя прославление сошедшего с круга писателя. А ещё один полуамериканец -Евтушенко — договорился до того, что Венечка пребывает в одном пантеоне с Гоголем…

В дореволюционной России наиболее значимые памятники ставили на собиравшиеся народом пожертвования. Дарители вместе со знатоками выбирали лучший проект и наиболее полюбившегося скульптора. Монументы возводили с большими временными интервалами, помня о значимости и важности события. Поэтому и остались знаковыми на века «Медный всадник», «Минин и Пожарский», опекушинский Пушкин, микешенское «Тысячелетие России» в Новгороде. Не апологет я тоталитарно-застойных времён, выпавших на нашу долю, но не могу не признать, что всесильный Вучетич, обладавший неограниченной властью, сработал всего три монументальных колосса: великолепный памятник Воину-освободителю в берлинском Трептов-парке, «железного Феликса» и «Родину-мать» в Сталинграде. Поучиться бы нынешним ваятелям такой сдержанности у «хозяина всея советской скульптуры»!

Кто в чаду нынешней монументальной пропаганды зрит в исторические корни? Разве подумал конвейерный скульптор А.Рукавишников, сажая в неприличную позу перед Государственной библиотекой своего Достоевского, как скромный до болезненности писатель отнёсся бы к идее быть дважды увековеченным, причём в первый раз блестящим меркурьевским творением, в Москве, где он родился и совсем недолго жил? А что бы сказал Булгаков по поводу уничтожения Патриарших прудов несуразным «примусом» того же автора? Спасибо здешним старожилам, лёгшим под колёса самосвалов и не давшим надругаться над заповедным местом.

С поражающей вседозволенностью спешат окультуренные демократы отблагодарить Сахарова, Бродского или Окуджаву, отливая бронзовых уродцев в их честь. «Откуда вдруг взялся китчевый памятник Б.Окуджаве на Старом Арбате? Люблю его песни, но почему он опередил потомственного арбатца Андрея Белого, Марину Цветаеву, многих выдающихся литераторов-москвичей? Рискну предположить, что дело отнюдь не в его творчестве. Отчасти он удостоился такого поспешного увековечения за свою горячую поддержку расстрела Белого дома 4 октября 1993 года и прочих ельцинских авантюр». Это сказано на страницах газеты «Труд» поэтом Юрием Кублановским, а не каким-нибудь патриотическим писателем, загнанным либералами в маргинальную резервацию. На фоне такой сервильности демократов выглядит чудовищным четырёхлетнее противостояние питерских «культурных хозяев» во главе с директором Русского музея Гусевым, всеми силами мешающих увековечить память великого музейного деятеля — В.А.Пушкарёва, в течение почти тридцати лет руководившего этим музеем, во времена отнюдь не лёгкие для людей с его мышлением. Несмотря на препоны, которые ставили перед «директором №1» сначала диктаторский сталинский, а потом застойный толстиковско-романовский режимы, он сумел пополнить музейные фонды 120 тысячами редчайших экспонатов. Четыре года самые уважаемые художники, музейщики, писатели, академики во главе с министром культуры А.С.Соколовым осаждают просьбами об установлении мемориальной доски В.А.Пушкарёву губернатора Санкт-Петербурга г-жу Матвиенко. Последним пытался достучаться до женского губернаторского сердца Президент Российского фонда культуры Н.С.Михалков. Человек, особо приближённый к главе государства, написал: «В плеяде знаменитых людей, прославивших Санкт-Петербург в XX веке, имя В.Пушкарёва стоит рядом с именами Д.Шостаковича, А.Ахматовой, Н.Черкасова, Е.Мравинского, К.Сергеева, Ж.Алфёрова, Г.Товстоногова». Не вызвало должного трепета у напрочь забывших о своём предшественнике и кормильце нуворишей и это дорогого стоящее сравнение.

Одной из главных причин нынешнего удручающего положения отечественной культуры видится целенаправленная на её разрушение деятельность бывшего руководителя Российского телевидения, потом министра, а ныне председателя Федерального агентства по культуре и кинематографии — записного телешоумена Швыдкого. Несколько месяцев назад вслед за многочисленными посланиями Президенту России, подписанными сотнями известных её граждан, требующих отставки нерадивого чиновника, осмелился и я побеспокоить гаранта Конституции свои открытым письмом.

1. Открытое письмо Президенту Российской Федерации В.В. Путину

Уважаемый Владимир Владимирович!

Обратиться к первому лицу государства меня заставила противоправная деятельность бывшего министра культуры, а ныне председателя ФАКК господина Швыдкого, направленная на разрушение отечественной культуры, и без того нуждающейся в постоянной государственной поддержке. Моей фамилии не было рядом с именами лучших умов России, направивших Вам не одно письмо с просьбой освободить культуру от Швыдкого. Но я неоднократно аргументированно критиковал недозволенные поступки министра-выскочки в печати, на телевидении и радио.

С юридической ответственностью заявляю о преступном деянии господина Швыдкого, распустившего без всяких на то оснований Комиссию по реституции перемещённых ценностей при Президенте РФ, успевшую выработать важнейшие документы, исключающие какие-либо игры с культурным достоянием России. Не стану утруждать Вас перечислением шагов полупрофессиональной швыдковской команды, работающей на страну, нацистская армия которой нанесла непоправимый ущерб СССР и уничтожила миллионы мирных жителей. Ещё раз ставлю Вас в известность, что по личному распоряжению Швыдкого сознательно дезавуировано межгосударственное соглашение официальных представителей России и Германии о судьбе «Бременской коллекции». Согласно протоколу, экземпляр которого у меня сохранился, немецкая сторона, оставляя в наших музеях десять лучших произведений, брала на себя за возврат остальных листов, полное восстановление семи (!) новгородских храмов и пополнение коллекций разграбленного нацистами здешнего музея. Наплевав на это соглашение, господин Швыдкой вместе с господином Пиотровским (они «Бременскую коллекцию» втихую немцам готовились уступить) самовольно отдали Германии уникальные витражи XV века из Мариенкирхе, стоимость которых многократно превосходит сумму, выделенную Германией Новгороду на реставрацию всего одного храма.

Я не торгуюсь, господин Президент. Я протестую. Достаточно нам того позора, когда разбазаривавший народное добро Хрущев вернул «немецким друзьям» Дрезденскую галерею и ещё несколько тысяч трофейных предметов. Вот и посмеиваются теперь над нами господин Швыдкой вместе с Гавриилом Поповым, накануне дня Победы публично обозвавшим спасавших Дрезденскую галерею из гитлеровских штолен Павла Корина, Степана Чуракова, Николая Пономарёва, Ирину Антонову и их товарищей алчными мародёрами.

Зная о Вашем внимании к археологическому и культурному достоянию России и заботе о нём, хочу напомнить, что уже три года специалисты ведут труднейшую борьбу за спасение разрушающегося на глазах древнего Пскова. Хорошо знакомый Вам профессор А.Н.Кирпичников инициировал специальные совещания в президентской администрации против вандализма псковских руководителей, позволяющих уничтожать ценные археологические слои, редчайшие жемчужины архитектуры, безразлично наблюдающих, как погибают здешние реки и зелёные насаждения, заботящихся лишь о строительстве элитных домов и отелей. Представительные комиссии собирались в Москве и Пскове; «Литературная газета» провела специальный «круглый стол»; канал «Россия» посвятил тревожной проблеме несколько репортажей. И лишь один голос не прозвучал в защиту гибнущего Пскова — голос Швыдкого. Зато годами за государственный счет вдалбливает он в головы зрителей «Культурной революции», что «музеи — кладбища культуры», что «Пушкин устарел», а самое ужасное, что «русский фашизм страшнее немецкого». После такого провокационного и уголовно наказуемою заявления он выходит вместе с Вами на Красную площадь 9-го мая, чтобы «почтить» память тех самых русских, которые ценой своих жизней спасли мир от коричневой чумы.

Фашистским захватчикам, к счастью, не удалось полностью уничтожить сокровища русской культуры. Ещё гремели военные залпы, а наши реставраторы начали восстанавливать монастыри и храмы Новгорода и Пскова, дворцы и парки Петербурга, лечить уцелевшие чудом фрески и иконы. А сегодня, в мирное время, господин Швыдкой выбрасывает своей властью на улицу единственное в России подразделение, отвечающее за монументальное убранство древних храмов и дворцов. Здание этой реставрационной организации, расположенное рядом с Третьяковской галереей, приглянулось богатеям-нуворишам, и Швыдкой, несмотря на многократные протесты специалистов, даёт добро на его приватизацию, ничего не предлагая взамен обездоленным реставраторам. Сто с лишним первоклассных специалистов не смогут оказывать профилактическую помощь и восстанавливать фрески Новгорода, Пскова, Вологды, соборов Московского Кремля.

Отечественная школа реставрации высоко котируется в мире. Единственным органом, направляющим и регулирующим деятельность всех реставрационных учреждений страны, стимулирующим профессиональное совершенствование редких кадров, многие годы являлась Комиссия по аттестации реставраторов при Министерстве культуры. Самовольным решением господин Швыдкой и его приспешники комиссию распустили, ссылаясь на её нерентабельность и отсутствие средств для содержания минимизированного штата. Поверьте, господин Президент, этот поступок направлен на уничтожение нашей реставрационной науки. Лишившиеся государственной поддержки реставраторы найдут, в конце концов, работу у частных заказчиков. А что делать музеям, чьи памятники постоянно нуждаются в помощи профессионалов? Обычные кивания в сторону бюджетной строки, обедняющей культуру, прекращаются, когда речь идёт о миллионах долларов, охотно выделяемых Швыдким на малопристойные художественные биеннале. Находятся государственные дотации на издание нецензурных книг и даже на постановку по ним опер на музейных сценах страны, хватает денег и на государственные телепрограммы, которые ведут циники и растлители молодых умов, среди которых особенно выделяется псевдописатель Виктор Ерофеев. А почему бы господину Швыдкому не подсказать господину Вексельбергу потратить «позаимствованные» у народа бешеные деньги не на покупку совсем не к нашему скудному столу изготовленных яиц Фаберже, а на восстановление гибнущего Пскова или на глазах рушащейся драгоценной усадьбы «Абрамцево»? Нет, лучше господин Швыдкой будет промышлять раздачей индульгенций на застройку богатеями заповедных участков рядом с музеем «Архангельское».

В позапрошлом году, паломничая с Валентином Распутиным на святую гору Афон, услышали мы долгожданную весть о смещении господина Швыдкого с министерской должности. Нарушив Великий пост, на радостях даже по стакану монастырского вина пригубили. Но уже в самолёте Афины — Москва оповестили нас ликующие СМИ, что при министре культуры А.С.Соколове поставлен надзирателем «умный агент» Швыдкой-Непотопляемый. Время наглядно показало, что решение о создании ФАКК вредно, ибо все финансовые полномочия оказались в руках его суетливого руководителя. Каждый день сталкиваемся мы с попытками Швыдкого навредить любому благому начинанию, пресечь самый искренний порыв. Вот уже двадцать лет вместе с крупным литературоведом, блестящим знатоком гоголевского творчества И.П.Золотусским боремся мы за создание первого и единственного в стране музея гения русской литературы. Близится празднование 200-летия со дня рождения Гоголя, а мы вместо плана торжественных мероприятий получаем из швыдковского агентства бюрократические цидульки, убеждающие просителей в том, что с Гоголя хватит и небольшой мемориальной библиотеки, что не дорос он до отдельного музея. Вон на родной Украине есть его музей, и пусть на том успокоится.

«Скучно жить на этом свете, господа!» Только этими гоголевскими словами и можно осенить себя, когда сталкиваешься со швыдковщиной, недостойной и росчерка пера великого классика. С надеждой на взаимопонимание, а также с пожеланием сил и терпения в Вашей многотрудной деятельности.

Савва Ямщиков

Опубликованное в некоторых газетах, моё послание было прочитано руководителями Правительства, тотчас обязавшими Министерство культуры и массовых коммуникаций РФ разобраться с изложенными правонарушениями и в кратчайший срок сообщить мне результаты проверки. Вместо рекомендованного Советом министров РФ подробного ответа получил я насквозь пролживленную цидульку, состряпанную швыдковскими приспешниками. Сегодня, когда страну потрясло катастрофическое ограбление Эрмитажа, достоянием общественности стали результаты проверки этого мегамузея комиссией Счётной палаты, обнародованные шесть лет назад одним из её тогдашних руководителей Ю.Болдыревым, только простодушный может доверять связке Швыдкой-Пиотровский, в то время заткнувшей рот аудиторам палаты и надругавшейся над гражданским достоинством Болдырева. Обязанный предстать перед справедливым судом и рассказать, каким образом 221 тысяча эрмитажных экспонатов по актам ревизии оказалась на хранении у покойных и уволенных из музея сотрудников или куда подевались миллионы долларов, отправленные в фонд Эрмитажа крупнейшими галереями мира, Пиотровский на всю страну заявил, что мы не дождёмся его отставки, а Швыдкой поспешил поискать корни нынешних беспорядков в «бедламе, царившем среди музейных хранителей в советские годы». Такое мог произнести лишь человек, напрочь лишённый совести, чести и элементарного достоинства. Неужели останется безнаказанным оскорбление юрким чиновником светлой памяти тех подвижников, которые в непростое время, как зеницу ока, пестовали художественное наследие страны, и даже в суровые годы войны, когда уникальные сокровища Москвы и Ленинграда эвакуировались за Урал, не дали пропасть ни одной реликвии. Если следовать логике Швыдкого, то причины бесконечных сегодняшних неудач наших футболистов и хоккеистов следует искать в несостоятельности Боброва, Яшина, Бескова, Старшинова и Харламова; истоки пошлости и бесталанности разного рода Сорокиных, ерофеевых и приговых, согласно Швыдкому, кроются в творениях Платонова, Пастернака, Шолохова, Булгакова и Твардовского; антитеатр, насаждаемый нынче лепилами «Голых пионерок», «Детей Розенталя» и прочей похабели, поддержанной мэтрами Большого, МХТ и «Современника», скорее всего, обязан своим происхождением Станиславскому, Гончарову, Эфросу и Акимову.

Я пишу эти строки в любимой мною Карелии, где многие годы провёл, восстанавливая древние иконы, созданные местными северными мастерами. Не могу без благодарности вспоминать времена, когда каждое открытие московских, петрозаводских и ленинградских реставраторов освещалось и приветствовалось на страницах здешней «Ленинской правды», журнала «Север» и особенно одной из лучших молодёжных газет страны — карельского «Комсомольца». В течение нескольких лет вёл я в нём рубрику «Шедевры мирового искусства», рассказывая о фресках Дионисия, Венере Милосской, Новгородской Софии, мухинской скульптуре «Рабочий и колхозница». Однажды спросил я тогдашнего редактора «Комсомольца» Александра Валентика, не зря ли стараюсь и читают ли эти рассказы подписчики. «Читают, Савва, и в Кондопоге, и в Кеми, и в Пудоже, и в Сортавале. Десятки благодарственных писем получаем, иначе бы перестали давать, ибо дорожим высокой маркой родной газеты». Пусть г-н Швыдкой посмотрит нынешние жёлто-голубые газеты Карелии, где об искусстве говорить не принято, или прочтёт вот эти строки высланного за штат Александра Валентика:

«О Сербия, сестра!..

Беда твоя в душе моей дымится.

Я помню синие твои утра,

Мне чернь ночей твоею песней длится.

Се смертный стон — твои колокола.

Твой день померк от сатанинской стаи.

И в небо к Богу скорбно поплыла

Твоя молитва кроткая, простая.

О Сербия!.. На Божием лице

Печаль твоя — слезой последней века.

Есть справедливость в праведной руце,

Да правда эта выше человека».

К счастью, не все комсомольсчкие работники обернулись Ходорковскими, игнатенками или пошли в услужение к Швыдкому, помогая тому волюнтаристски распоряжаться художественными ценностями. Саша Валентик ужаснулся при виде разбойного уничтожения американцами братской Югославии. Его потрясли изуверские надписи на бомбах лихих штатовских лётчиков: «Поздравляем с Пасхой!» — а культурный министр Швыдкой и его предшественник Сидоров, отсиживавшийся в ЮНЕСКО, спешили пользоваться благами быстротекущей жизни, когда на глазах всего мира уничтожались монастыри, храмы и редкие средневековые фрески Сербии, занесённые в «золотой фонд» того самого ЮНЕСКО. Они научились искусству замалчивать и всё лучшее, что противостоит их тлетворной деятельности. Переняв у приближенных к советской власти культурных своих предшественников патологическую страсть к незаслуженным орденам, премиям и поощрениям, переплюнули они застойных творцов и по этой части. Поигравший автоматом в августовской буффонаде 1991-го Ростропович далеко обогнал по количеству нагрудных украшений самого Брежнева, а старающиеся не отстать от любимца Ельцина и комсомольской телебогини Курковой музыкант^ наряжают своих поэтов, художников, писателей, артистов и-музмкаитв^, будто они те самые рупьсполтинные ёлки, повышающиеся в цене с каждой новой погремушкой. Постоянные церемонии вручений, круглые и полукруглые юбилеи помогают вычеркнуть из сегодняшней жизни подлинных творцов и созидателей. Много ли мы слушали и видели на экранах выдающегося мыслителя Александра Панарина, замечательного критика Валентина Курбатова, самобытного и глубокого поэта Тимура Зульфикарова? В лучших традициях большевистских чисток, когда чернилами замазывались на коллективных фотографиях изображения «врагов народа», упорно замалчивается творчество одной из лучших русских поэтесс — Татьяны Глушковой. Не ко двору нынче её духовное, зиждющееся на блестящем знании отечественной и мировой культуры небесное стихосложение, восходящее к лучшим поэтическим образцам. После того, как она со свойственным подобным творцам гражданским мужеством оплакала Россию и её невинно погибших детей в своём цикле, родившемся в дни октябрьской трагедии 1993-го и бросила в лицо палачам слова «Когда не стало Родины моей», ельцинская культурная челядь спешно бросилась обряжать свои поэтические ёлки, иголки которых мягки и податливы, когда это нужно хозяевам. Так же в своё время советский «агитатор и горлан» Вознесенский, умолявший убрать дорогой ему лик Ленина с денег, в пошленьких виршах обозвал Вадима Кожинова «штопаным критиком» и был за это вознесён до небес узким кругом псевдоэлиты. Когда я перечитываю кожиновское литературно-историческое наследие, сравнимое разве что с проникновенными сочинениями Суворина, Меньшикова или Ильина, играющий в крестики-нолики Вознесенский, записавший себя в наследники Пастернака и пытающийся из восторгавшегося Сталиным великого поэта сделать борца с тираном, кажется мне пигмеем, поднявшим руку на титана эпохи Возрождения.

Подсовывая читателям развесистую клюкву в виде скороспелых толстенных реченедержаний Радзинского, Волкогонова, Млечина или злобных пасквилей на советскую армию, освободившую мир от нацистской чумы, из пальца высосанных полумэром Москвы Поповым, не замечают, а скорее, боятся либералы замечать книги добросовестных историков, политиков и философов. Когда я наблюдал телевакханалии Познера и других наших «просветителей», отрабатывающих заказ заокеанских хозяев в юбилейные победные дни прошлого года, мне хотелось обратиться к власть имущим с просьбой посадить всю эту «пятую колонну» за парты и заставить прочитать фундаментальное и документальное исследование высокообразованного историка, дипломата и политического деятеля В.М.Фалина «Второй фронт», где с математической точностью доказано, кто и как помогал русскому народу во Второй мировой и кто уже на 1 июля 1945 года назначил дату нападения на Советский Союз.

За долгую и интересную свою жизнь постоянно имел я счастливую возможность учиться, общаться, а иногда и дружить с лучшими представителями отечественной культуры. Сейчас, отчётливо понимая, что отпущенные мне Богом оставшиеся годы — величайший дар судьбы, стараюсь приносить посильную дань памяти ушедшим из жизни творцам. Страшно видеть, как нынешние кукловоды от культуры в лучшем случае забывают тех, кто дарил нам возможность постижения прекрасного, а в худшем оскорбляют саму их деятельность. Сколько грязных слов сказано и написано ими об Аркадии Пластове, Викторе Попкове, Олеге Комове и других мастерах, без которых невозможно представить историю мирового искусства минувшего столетия! И не только либерально-демократическая верхушка позволяет себе жировать, когда культурное наследие наше, подобно сироте, протягивает руку за подаянием. Числящие себя патриотами, изрекающие «Славу России!» открывают они в центре столицы «музеи имени себя», забыв, что в мире никогда не делалось ничего подобного. Музеями становились лишь мастерские прославленных художников, ушедших из жизни. Попросили мы на заре перестройки у культурных властей пятнадцать тысяч долларов, дабы сохранить мемориальную квартиру великого мастера Валентина Серова, где хранились его работы, в том числе и вариант прославленного «Похищения Европы». Получили хладнокровный отказ, поставивший крест на существовании последнего приюта Серова и способствовавший «уплытию» в чужеземство бесценных его работ. Может, одумаются художники, пришедшиеся ко двору при всех режимах — от тоталитарного до либерального — поймут, какое незначительное место они занимают в истории русского искусства, давшего миру новгородских и псковских иконописцев, Рублёва и Дионисия, Рокотова и Левицкого, Иванова и Брюллова, Сурикова и Нестерова и станет им стыдно, что забыли они провидческие строки Пастернака: «Быть знаменитым некрасиво».

Видя, как буквально на глазах гибнет древний Псков, уничтожается ставленником Швыдкого директором Пентковским столь много значащее для России Абрамцево, какие трудности приходится преодолевать отечественной школе реставрации, я уверен, что нужно всеми силами противостоять «иных времён татарам и монголам». Бескорыстные подвижники в русской провинции, за гроши хранящие историко-культурное наследие, отнюдь не думают идти на поводу у шоумена, объявившего музеи кладбищами культуры. Меня очень порадовало выступление по Российскому телевидению главной хранительницы Самарского художественного музея, убедительно доказавшей, что взрывоопасная ситуация, сложившаяся в Эрмитаже, ни в коем случае не проецируется на периферийные галереи, где строгий порядок заложен в ненавистные либералам советские времена. Понятны мне и причины, побудившие директора Красноярского музея присягнуть на верность всесильному сегодня главе «Интермузея» Пиотровскому. «Конь о четырёх ногах, да спотыкается», — мог бы сказать даже её великий земляк Виктор Астафьев, поспешивший сотворить кумира из Ельцина, получить орденок от государства и одновременно премию «Триумф» от преследуемого его карательными органами Березовского.

Не проходят даром ежегодные «Дни славянской письменности и культуры», «Аксаковские праздники» Михаила Чванова в Башкирии, иркутское «Сияние России», окормляемое Валентином Распутиным, делает своё благородное дело кинофестиваль «Золотой Витязь». Российское телевидение (Второй канал) всё чаще обращается к проблемам, о которых года три назад и заикаться запрещалось. Рад, что мне довелось участвовать в создании фильма Аркадия Мамонтова «Косово», впервые честно рассказавшего россиянам, к чему привели посреднические деяния Черномырдина и его присных, сдавших исконного нашего союзника -сербский народ. Показ полнометражной картины «Псковский набат. Сны о потерянном городе», к счастью, принёс уже первые плоды: начались работы по спасению жемчужины древнерусской архитектуры — церкви Богоявления с Запсковья (XV век). Руководство радиостанции «Маяк» позволило нам с Ю.Болдыревым в прямом эфире ознакомить страну с конкретными причинами разграбления Эрмитажа. И не беда, что всё тот же Швыдкой, пропустив мимо ушей математически выверенные доказательства комиссии Счётной палаты, о которых говорилось выше, пригрозил судом «Маяку» за мои слова об изначальной данности, лишающей его возможности появляться на телеэкране. Вскочив на любимого конька, попытался он меня, всю жизнь проведшего в тесных человеческих и профессиональных контактах с представителями самых разных национальностей, обвинить в ксенофобии. «Чем кумушек считать трудиться», не лучше ли ему подумать, что сделали бы с телеведущим, скажем, во Франции, если бы он провёл шоу под названием «Французский фашизм страшнее немецкого» или «Бальзак устарел». Клевреты шоуминистра оправдывают вседозволенность и вызывающую недоумение эпатажность провокативностью бесконечной «Культурной революции», забывая, что уделом провокаторов всегда было народное презрение, а в военное время — пуля или петля.

Последние недели ознаменовались для меня двумя поистине знаковыми событиями. В течение июля месяца под сенью Михайловских рощ читал я с восторгом и упоением книгу Вадима Кожинова «Правда против кривды». Вернее будет сказать — не читал, а изучал, ибо глубоко научное исследование русского просветителя потребовало максимального внимания и тщательной работы с текстом. В книге блистательно прослежена и систематизирована история русского государства в период с VII по XV век, зафиксирована интернациональная составляющая православия, а следовательно, и русской культуры того времени. Ссылки автора на моих учителей и коллег, таких, как Н.П.Сычёв, В.Л.Янин, Л.Н.Гумилёв, Л.А.Творогов, Б.А.Рыбаков, Н.К.Голейзовский, Ю.Г.Малков, постоянно цитируемых Кожиновым, подтверждают выверенность и глубокую обоснованность его исторического и социального видения огромного хронологического отрезка, как правило, игнорируемого нынешними интерпретаторами многовекового становления, развития и возмужания российской державы. Пора бы уже перестать с настойчивостью попугаев повторять слова итальянца Альгаротти об окне, якобы прорубленном при Петре I в Европу. «О каком окне может идти речь? — любит повторять крупнейший наш археолог Валентин Янин, — если в древних Киеве, Новгороде и Пскове были широко распахнуты двери для общения со многими народами и государствами». Красиво, элегантно проведено Кожиновым исследование и обобщение выдающихся литературных произведений, а также шедевров изобразительного искусства Древней Руси, предвосхитивших и обильно питавших почву цветущего сада отечественной культуры XIX-XX веков. Книга «Правда против кривды» на сегодняшний день является лучшим учебным пособием для старшеклассников, студентов многочисленных университетов и академий, которые, как справедливо заметил Андрей Платонов, словно грибы появляются в зыбкой революционной атмосфере.

Второй «закономерной случайностью» стал звонок, заставший меня на Псковщине, моего одноклассника и соседа по баракам Павелецкой набережной — крупнейшего специалиста в области ядерной энергетики, создателя многих весомых «аргументов», сдерживающих наших оппонентов в США от опрометчивых поступков — Игоря Острецова. Строгие режимные условия, в которых моему другу пришлось трудиться, разлучили нас на целые полвека. И вот сегодня Игорь постучался ко мне и буквально потряс своими последними открытиями новой схемы релятивистской тяжелоядерной энергетики (ЯРТ), способной решить проблемы ядерных отходов и нераспространения ядерного оружия. Если перевести эти слова на язык «лириков», Острецов сделал серьёзный шаг по спасению человечества от сползания в гибельную пропасть и избавлению его от пороков глобализма и глобального уничтожения. Написанная недавно талантливым учёным книга-размышление «Введение в философию ненасильственного развития» стала колоссальным результатом погружения исследователя-прагматика в самую суть православия. «Аксиоматическая база теории становится полной и адекватной реальности лишь в случае включения в её состав фундаментальных аксиом Иисуса Христа». Эти слова профессора-ядерщика, пересмотревшего кардинально свои взгляды на мир после чернобыльской трагедии и первого же прочтения Евангелия, созвучны с высказыванием автора предисловия к его книге -академика В.Преснякова. «Несомненно, будущее за новой общественной системой — обществом христианского социализма, — социализма с ликом Иисуса Христа». В кратком перечне понятий аппарата философии ненасильственного развития, завершающем книгу, два определения имеют самое непосредственное отношение к видению и проблемам российской культуры смутного времени, изложенных мною.

«Интеллигентность — свойство человека и коллективов людей, обеспечивающее развитие разума».

«Носители зла и преступники перед Богом — представители власти, устанавливающие принципы, в соответствии с которыми смыслом существования человеческого общества является купля-продажа».