 |
В газетах обсуждался «Русский проект» партии «Единая Россия». Политики заговорили о русском народе, а нам желательно, чтобы они при этом наломали поменьше дров. Понятия народ и нация предельно нагружены идеологически. Поэтому политики используют их так, как им выгодно. Располагая мощными СМИ, дров они могут наломать немало. Совсем недавно мы видели, как они легко создавали войны под национальными лозунгами – и втягивали в эти войны массы людей, которым это братоубийство было ни к чему, противоречило и их интересам, и совести.
В таком положении нам самим надо рассуждать хладнокровно и использовать оставшееся относительно спокойное время для ликвидации нашей общей безграмотности. Прежде чем рассуждать о русском народе и особом качестве «русскости», надо договориться хотя бы об основных понятиях – что такое народ вообще?
«Воспроизводит» страну не население, не совокупность индивидов, а народ – общность сплоченная и организованная. Народ может быть организован по-разному – и как классовое гражданское общество, сословное или кастовое, или как «почти неклассовое и несословное» советское общество. Механизмы разделения и объединения всех этих общественных структур (классов, сословий, каст) в норме являются более слабыми и более «внешними», чем разделение и соединение народов особыми этническими связями.
Общим внешним признаком того, что стоит за словом народ, служит тот факт, что это общности, имеющие самоназвание (неважно даже, сам ли народ его для себя изобрел, или его навязали извне). Нет народа без имени (при этом другие народы могут называть один и тот же народ по-разному, не обращая внимания на его самоназвание — пусть немцы называют себя «дойч», а испанцы называют их «алеман», мы-то знаем, что они немцы). Раз у народа есть самоназвание, значит, есть и самоосознание.
Русскими являются только те, кто осознает себя русским. Навязать русскость невозможно. Некоторые романтики утверждают, например, что украинцы – тоже русские, что им только внушили, что они иной народ. В том-то и проблема, что раз человеку это внушили, он и осознает себя украинцем. Были вескими доводы тех, кто внушал? Это решает тот, кто эти доводы принял и считает себя украинцем. А если правнук русского эмигранта во Франции говорит, что он русский, то он может (если захочет) объяснить, что он под этим понимает и что его связывает с русским народом.
Механизм соединения людей в народ поддается изучению научными методами. Значит, могут быть созданы и эффективные технологии таких воздействий, которые приводят к поломкам этого механизма, его отказам или даже переподчинению заданным извне программам, заставляющим этот механизм работать на разрушение скрепляющих народ связей. Например, полтора века выполняется, с переменным успехом, большая программа отрыва родственных русским общностей и превращение их в украинцев, да еще с приданием их сознанию антирусской направленности. Этой программе, кстати, очень помогает наше невежество. Так и норовим навредить собственной семье.
Но как люди обретают свое качество национальности – удостоверение их принадлежности к какому-то народу? Начнем с того, что это качество как признак для классификации людей появилось гораздо позже, чем сами народы. Хотя и народы появились не так уж давно. Например, собирать славянские племена в прочные союзы Киевская Русь смогла только с принятием христианства как государственной религии. А общность, которую уже можно считать русским народом, складывалась с середины ХIV до начала ХVII века. Без государства, церкви и смертельных угроз будущие русские в такой мощный народ не стянулись бы.
Национальность — очень недавнее изобретение. Его придумали в середине XIX века, когда в Европе начали проводить переписи населения. По каким признакам людям стали приписывать «национальность»? В Греции начиная с 1856 г. по признаку религии, а потом по двум признакам: языку и религии. А в России в переписи 1897 г. – по признаку языка. У нас понятие национальности уже вошло в обыденное сознание и стало привычным. Люди считают, что это вещь естественная и существовала всегда и везде. Если бы мы жили в стабильное время, в этом вопросе можно было бы и не копаться. Но сейчас приходится, уж очень много бесов взялись нас водить.
Что люди очень долго жили, не задумываясь о национальности – факт. В Африке названия племенам присваивали европейцы. Колониальная администрация произвольно причисляла к тому или иному народу разные группы населения, определяла границы «их» земель. Вот, в Нигерии есть большой народ «йоруба», есть теперь и один из больших языков с таким названием. Но само это слово колонизаторы изобрели в XIX веке, оно ничего не означало и долгое время было «китайской грамотой» для тех, кого им называли.
Но совсем недавно национальность была неизвестна и недоступна для понимания жителям некоторых областей даже Европы. В 1945 г. при переписи в Югославии оказалось невозможно определить национальность большой группы населения в Юлийской Краине (юго-западнее Триеста). Жители одинаково хорошо владели двумя языками — итальянским и славянским (было трудно определить точно, что это за диалект). Они были католиками, а сведения о своем происхождении считали «несущественными». Эти люди потом всё же признали себя либо хорватами, либо словенцами – но не по внутреннему убеждению, а под административным давлением.
Во время первой переписи 1921 г. в восточных районах Польши, вышедшей из состава Российской империи, крестьяне на вопрос о национальности часто отвечали: «тутейшие» (местные). На вопрос о родном языке они отвечали: «говорим по-просту» (то есть говорим как простые люди, не как паны). В быту они делили себя на людей «с польской верой» (католиков) и людей «с русской верой», православных. Сегодня этих крестьян зачислили бы в белорусы (в соответствии с их разговорным языком), но сами они свое отличие от господ (поляков-католиков), мыслили как социальное и религиозное, а не национальное.
Так же обстояло дело и в СССР в 20-е годы. В Средней Азии персоязычных записывали таджиками, тюркоязычных – узбеками. Одна сотрудница, проводившая перепись, сказала: «Я родила множество узбеков». Но с того времени и узбеки, и таджики обрели развитое национальное сознание, это по всем признакам настоящие большие народы. Уже в Российской империи сложился народ азербайджанцы, которые в советское время стали крупным сильным народом.
Все это – факты бесспорные, но и национальные мифы, необходимая часть народного сознания, есть реальность. А мифы можно программировать, поэтов и историков за умеренный гонорар для этого всегда можно найти. Например, миф об украинском казачестве изначально строился как эпос борьбы с крымскими татарами. Сейчас политическая конъюнктура изменилась, и этот миф предстал в новом виде – оказывается, казаки бок о бок с татарами сражались против общего врага.
Конечно, говоря все это и призывая к хладнокровию, мы подрываем очарование национальных преданий. Это печально. Десять раз подумаешь, а нужна ли такая сухая рациональность? На мой взгляд, сегодня она необходима. Первый закон для любой большой системы, а народ и страна – большие системы – обеспечить свое выживание. В наш век высоких технологий первое условие выживания – достоверное знание об угрозах. Для нас первая по важности угроза – демонтаж нашего народа (сначала русского ядра, а затем и всей «семьи народов»). Отсюда вытекает и все остальное – развал армии, коррупция госаппарата, падение рождаемости и массовая преступность, хищничество меньшинства и социальная апатия трудящихся. Если так, то на время надо отставить в сторону мифы и седые предания о князе Олеге, а быстро собрать достоверное знание о том устройстве под названием «современный русский народ», в котором по злому умыслу или по незнанию повредили ряд важных агрегатов и механизмов.
По сравнению с другими большими социальными общностями (классами, сословиями, профессиями) народ является самой устойчивой группой. Он носитель культурных традиций, которые выработались за долгий период адаптации к природной и социальной среде. В нем сложились и социальные механизмы поддержания этих традиций и их передачи новым поколениям, возникли даже профессии, выполняющие задачу сохранения и обучения традициям и «русскости» (например, духовенство, учителя, писатели). Сам процесс передачи культурных традиций в свою очередь скрепляет народ, не позволяет ему рассыпаться на индивидов, порождает множественные связи между ними.
В чем же сущность явления «народ». Где она кроется? Как возникает? Какому миру принадлежит – миру природы или миру культуры? Именно в этом вопросе возникли две несовместимые концепции, которые развиваются по двум непересекающимся траекториям. Обе они наполняются новым и новым фактическим материалом. Оба сообщества ученых, принимающих ту или иную концепции, находятся в диалоге, следят за работами друг друга и выступают друг для друга оппонентами. Обе эти концепции сегодня надо знать. Плохо, когда им следуют стихийно, неосознанно, а тем более когда их смешивают недопустимым образом. В таком состоянии люди не могут договориться ни о чем – спорят, как семеро слепых о слоне. Один потрогал хобот, другой ногу, третий – хвост. Собрание интеллектуалов «Единой России» напоминало такой разговор. Каждый о своем.
Для начала надо учесть, что в наших рассуждениях о народе мы пользуемся понятиями из арсенала западной мысли. Лишь немногие эрудиты знают, в каких понятиях трактовался вопрос в незападных культурах. В общем, мы не знаем, как мыслили о народах китайцы, индусы, арабы. Читая переводы их старых книг, мы на деле читаем переложение их текстов на привычный нам язык, сделанное более или менее вдумчивым переводчиком.
Язык обществоведения, которым мы пользуемся, был создан в Европе в рамках проекта Просвещения, очень недавно. В нем отразилось определенное представление о человеке. Понятно, что при переносе его в русскую культуру мы неизбежно принимали и сцепленные с ними неявные смыслы. Западной буржуазной культуре была присуща жёсткая натурализация (биологизация) человеческого общества. Как говорят, «социал-дарвинизм» возник гораздо раньше самого дарвинизма.
Так возникло и представление об этничности (национальности), которое господствовало в науке до недавнего времени. Оно получило название примордиализм (от лат. primordial – изначальный). Согласно ему, национальность рассматривается как изначальная данность человека, нечто, с чем человек рождается и чего не может выбирать. Она неизменна, как пол (хотя в последнее время кое-кто стал менять и пол). Согласно этой концепции, этнические (национальные) черты есть базовые «сущностные структуры самой личности, являющиеся вместилищем этнической субстанции».
Смысл этого подхода в том, что национальность понимается как вещь, как скрытая где-то в глубинах человеческого организма материальная эссенция (сущность). Условно говорят, что она находится в крови, но это не следует понимать буквально. В Средние века говорили «плоть», и это было не так зловеще. В других концепциях под этничностью понимают не вещь, а отношения – как между «своими», так и к «чужим». Отношения эти являются частью культуры и выражаются во множестве символов, знаков, норм и навыков.
Примордиализмом была проникнута романтическая немецкая философия с ее мифом «крови и почвы», от нее он был унаследован и русской интеллигенцией, и основоположниками учения марксизма. Они включили его и в модель исторического процесса (исторический материализм). Это понимание укоренилось и в советском истмате, без всяких рассуждений (хотя отвергающие равенство и солидарность идеи социал-дарвинизма были отброшены).
Примордиализмом проникнуто и обыденное сознание людей. Действительно, человек рождается в семье, где его окружают люди определенной национальности. Уже младенцем он включается в национальное пространство: его окружают предметы, присущие культуре данного народа (одежда, украшения, утварь и т.д.), люди вокруг него говорят на языке, который становится для него родным. Это окружение становится для ребенка «защитным коконом», у него возникает чувство доверия к «своим». Его принадлежность к своему народу воспринимается как изначальная, как примордиально данная.
В условиях нестабильности национальное чувство становится самым эффективным и быстрым способом политической мобилизации. Обращение к «крови», к солидарности «родства» легко воспринимается сознанием, сильно действует на чувства и будит коллективную память. Поэтому политик, вынужденный решать срочные задачи, почти всегда говорит на языке примордиализма.
Начиная с 50-х годов ХХ века, когда антропологи многому научились, наблюдая распад колониальной системы и рост этнического самосознания, стал складываться иной подход к представлению национальности, названный конструктивизмом. Он отвергает идею врожденного, биологического характера этничности. Национальность в таком представлении понималась как принадлежность человека к народу, который есть результат творческой деятельности множества социальных сил (государства, иных типов власти, церкви, политических и культурных элит, всех «простых» людей). То есть, национальность не наследуется генетически, ей научаются. Человек обретает национальную идентичность в семье, школе, на улице.
Часто национальная идентификация «включается» политическими и социальными условиями, а через какое-то время другие события ее тормозят или даже «отключают». На наших глазах менялись условия, и одни и те же люди то называли себя русскими, то вдруг оказывались прирожденными евреями или находили и выпячивали свои немецкие корни. Жители Дона и Кубани, побережья Белого моря давно уже считали себя русскими. Но вот, в переписи 2002 г. столь большая часть их записала себя «казаками» и «поморами», что в Российском статистическом ежегоднике за 2006 г. в таблице «Национальный состав» отдельными строками представлены две этих новых народности. Они еще включены в состав русских, но называют себя по-особому. Причины тут чисто социальные – казаки пытаются получить статус «репрессированных народов», а поморы, видимо, статус «малых народов Севера». А это – определенные льготы.
Конструктивизм важен не только тем, что он дает более достоверное знание о народах, которое позволяет лучше прогнозировать процессы в сфере национальных отношений. Это знание сейчас превращается в технологии, с помощью которых политики и манипуляторы эффективно воздействуют на народы — в нужном для политиков направлении. Ослабляют одни и перепрограммируют другие связи, возбуждают одни и подавляют другие чувства и устремления. Эти технологии надо знать, иначе им трудно противодействовать. Такой урок нам дали «оранжевые» революции в Сербии, Грузии и на Украине.
Предупрежден – значит вооружен. Поэтому мы должны сердцем горячо любить свой народ и его священные предания, а разумом точно знать и холодно оценивать те способы, которыми враги или конкуренты могут ослаблять связи, которые и сплачивают нас в народ.