Горячие головы всегда готовы свергать власти, всё менять, переменять, делать так, как они диктуют, и никак они не вразумятся, что всякие перемены ведут не к лучшему, а к новому закабалению. Опять растёт в обществе жажда переворотов, опять вспоминается оправдание пролития крови («Революция — варварская форма прогресса»), но всё это было, было, было.

И что делать? Во-первых, успокоиться: Господь не оставит, Ему молиться. Во-вторых, не опять какой-то переворот нужен, а капитальный ремонт системы, в которой живём. А куда денешься: не созрели мы для монархии, всяких «измов» нахлебались, живём в непонятном мироустройстве, но живём же. С утра завтракали, и на ужин есть что есть. Я бы ещё понял бунтовщиков, если б они шли на болотные площади из землянок, в лаптях, голодные и холодные. Они, сытые, идут кричать, потому что им всё в России не нравится, их так воспитали. Они бы давно уехали, но вот родни в Америке и Израиле нет.

Жить в сегодняшней России не только можно, но и нужно. Пока мы недовольны, Россию заполняют, наводняют, зачерняют полчища мигрантов. Им-то у себя стократно хуже, чем нам. Иначе чего бы ради они рвались подметать российские тротуары да раздавать приглашения на распродажи.

Но — вернёмся к первому: нужен не просто ремонт, не косметическая замазка недостатков системы, а её ремонт, ремонт капитальный. Капитальный! Как иначе: если теперешняя система позволяет воровать, обливать Россию грязью и ложью, если терпит искажение истории, если убивается образование, культура опустилась до уровня пропаганды пошлости и разврата, куда дальше? Дальше адские глубины. Которых мы заслуживаем.

А для самого начала не надо глядеть в телевизор. Не смотришь его и, проверьте на себе, умнеешь. У нас ведь все разговоры, всё общение сводится к обсуждению увиденного. О, вот тут-то какие мы патриоты, о, как мы возмущаемся польско-украинско-американскими ораторами на наших каналах. И чего добиваемся? Тем, что их уверения в агрессивности России действуют на слабые умы, особенно молодёжи.

О, вернись, занавес, пусть не железный, отгораживающий от влияния нравственной заразы, вернись, запруда, путь закабаления чужими валютами и товарами преграждающая.

Вернись, понимание единственного судьбоносного значения России для судьбы мира.

А оно в том, что Россия идёт за Христом! От этого на нас от одних злоба. И от этого на нас от других единственная надежда на спасение.

ВЫСОКОЕ СОБРАНИЕ. Круглый стол. Табличка на столе предо мною с моей фамилией, всё серьёзно. Речь о будущем школы. Мои слова, что будущего у сегодняшней школы нет, что мы, сдав выверенную систему образования в комиссионку, пошли за новой в уценёнку, что егэобезъянничество тупиково, сразу были затоплены мутной водой доказательств, что всё в российской школе прекрасно. Почему в мутной? Она не для них, для меня мутная: я не понимал эти термины, эти уверения, что готовятся кадры, отвечающие параметрам современности, что выпускники будут готовы для карьерной траектории (да, так и сказали), будут конкурентоспособны, престижны, востребованы, успешны, что надо только добавить в учебном процессе воспитание лидеров и всё — Россия спасена.

На лидерах застряли. Вспоминал я, как мы изо всех сил старались, чтоб никуда не выбрали, ни в какие звеньевые. Под парту лезли, прятались, чтоб не обратили внимание. И начальниками в результате становились далеко не лучшие: себялюбивые, подлизы, карьеристы, будущие насельники райкомов, обкомов, нынешних администраций.

Кто лидер? Лидера не назначишь, его выдвигает дело. Лидер — это личный пример. Лидер первый подставляет плечо под тяжёлую часть бревна, лидер первый, после гибели командира, ведёт в атаку. Именно дело. А тут говорили о привитии качеств лидера. Надо же готовить не желание командовать, а качества души. А если искусственно выращивать умение руководить — дело плохо. Научат, натаскают на чувство командирства во всяких ролевых играх, а на улице такое чувство лидерства быстро вытряхнут. Лидер, в подростках особенно, определяется мышцами. Лидер по силе и ловкости. Есть лидерство и по уму. Но оно реже и проявляется не вдруг. Сегодня у него проявилось лидерство, завтра загасло, а у другого появилось, как это знать или предугадать?

Рядом сидящий молодой батюшка хорошо сказал, что нужны не умные, не сильные, а… верные. Да, вот это он точно сказал. Верные Богу, родине. Но и его голос тут же засыпали обвалом терминов опять же о приоритетности выращивания кадров именно для руководства.

Три составляющие, говорил мужчина напротив, — хочу, могу, надо. Хочу сделать то-то и то-то. Но смогу или нет? Но ведь надо!

Ещё было хорошее сравнение студентов с сухими губками, которые попадают в раствор университета и впитывают его. И становятся напитанными, но каким раствором?

И опять жевали пресловутое лидерство.

— А давайте возьмём семью, — опять вставил я. — И вот в ней лидер жена, а не муж. И не убоится жена мужа своего. И что? И нет семьи, нет ячейки общества, общество слабеет.

А взять образование. Кто в нём в лидерах? Не просто женщины, вот моё давнее наблюдение: начальниками в образовании чаще становятся неудавшиеся учителя. Именно они командуют. Вот кто выходит в лидеры. От того и школа наша катится пропасть.

Но вот что я забыл на круглом столе сказать, сейчас восполняю, так это цитату из Достоевского о том, что можно наделать специалистов, но это для России будет бесполезно, если они не будут воспитаны людьми. И замечание Ушинского, что школа без религиозного воспитания — безголовый урод.

ОПЯТЬ В ПАМЯТИ 90-е годы. Сибирь, перестройка, бардак, север, браконьеры, глава поселения. Из местных. Лицо коричневое, в морщинах. Руки-клещи. Ему сказали, что я писатель из Москвы. Он сразу оттеснил меня от группы товарищей и заявил: «Сильно однако коротко говорить надо». Так говорят люди национальностей севера.

— О чём? — спросил я.

— Мохнатая рука нужна центре. Гибнет зверь и рыба без выстрела.

То есть я сразу понял, что это человек, всей душой болеющий за сохранность природы. И тут я не мог отговориться общими фразами. Он страдал от того, что к нему на рыбалку и охоту постоянно приезжали какие-то начальники, которых областное начальство приказывало встречать, сопровождать и ублаготворять сибирской экзотикой: баней, ужином у костра, таёжной ухой, шашлыком из кабаньего или медвежьего, или оленьего мяса. Плюс к тому полагалось каждому дарить берестяные туеса с ягодами, мёдом, грибами, солёной и копчёной рыбой. Это размягчало сердца приезжавших и потом они в заботах о подвластных территориях России области отдавали предпочтение. Глава поселения страдал, что гостям было все равно, какое время года.

— Меха в Красной книге, как стрелять? Нерест идёт, слушай, — говорил он, — как можно нерестилища пугать?

Очень я понимал его переживания. По его справедливому мнению, хамы они, по отношению к природе, были редчайшие. Но у меня у самого рука не мохнатая, и руки такой мохнатой во властях нынешних, в большом начальстве, тоже нет. Да и кого они слушают, эти новые распорядители Божьего дара — российской природы? Единственное, чем он был доволен, что нашёл во мне сочувствие. Что называется, душу облегчил.

И прошло лет чуть ли не двадцать. Опять я залетел в матушку Сибирь. В те же места. И спросил об этом главу поселения. В ответ мне рассказали случай:

— Ну он так начудил, такой ухой накормил, такую штуку выкинул. Какую? Он же главой был, и его не отпускали с этого места. А он рвался. В лесники хотел. А тогда, да и сейчас сверху заваливали бумагами, всякие приказы, отчётность, анкеты всякие, налоги, напоминания — не продохнёшь. Да хоть бы что дельное, видимость одна. Ну вот, он вывез их на берег, куда всегда гостей возил. Там у него было всё отлажено: баня, кострище, котёл для ухи. А с собой привёз сумку, битком набитую этими бумагами.

Развёл костёр под котлом, вода закипела. Он при всех эти казённые бумаги в кипяток вывалил, посолил. Они на него глядят, как на ненормального. А он: «Угощайтесь, дорогие товарищи. Ваши бумаги дороже рыбы». И всё. И уехал на своём жигулёнке. И в тайгу ушёл. Жив не жив, никто не знает.

Такая вот бумажная уха.

СТИХИ ЖЕЛАЮЩЕМУ уехать: «И куда ты, такой малахольный? Будь на родине жизнью довольный».

Вообще, это какое-то поветрие, какая-то дикая вера в то, что где-то будет лучше, чем на родине. Это тоже из разряда искусственного ожидания апокалипсиса. Нагнетается страх, но не Божий, а человеческий. Но чего бояться? Содома и Гоморры? Но мы, слава Богу, до такого омерзения общего разврата не дошли. Да даже и на Западе. Смотрю на них в телевизоре, вроде Нидерланды. Идут по улице педерасты, скалятся, размазюканные, руками машут, люди на них смотрят с тротуаров, но с ними же не идут. Большинство-то нормальных. Смотрят на извращенцев совсем неодобрительно. Кто даже и плюёт в их сторону, кто старается не смотреть, отворачивается. Этих-то за что поливать горящей серой?

И как, глупые искатели неопределённого счастья, вы не вразумляетесь умнейшей фразой: хорошо там, где нас нет.

Причём выставляются такие доводы: там ценят работников, там высокие зарплаты, то есть опять-таки всё о материальном. О, бесы могут торжествовать, они сильно за эти годы понизили чувство любви к родине.

Где родина, там и рай. Сколько я прочёл о великих душевных страданиях русских эмигрантов первой волны. Как приезжали к границе и смотрели на восток. И ещё: есть такая болезнь — ностальгия. Это тоска по родине. Ничего у человека не болит, а человек чахнет. Это описано Леонидом Леоновым в повести «Евгения Ивановна».

Не с такой, может быть, силой, но я тоже ею, этой болезнью, заражен. Испытывал её приступы в армии. Но там всё-таки служил в родном окружении, то есть были вятские друзья, говор, шутки, в разговорах летали названия знакомых мест, наши словечки. Но даже и так. Стоишь ночью на посту, вычисляешь по Большой Медведице направление к Вятке и улетаешь памятью зрения в родные просторы. И до сих пор заболеваю просто, когда долго, дольше трёх месяцев, не еду домой. Это у меня такой срок разлуки, который могу выдержать. Мне даже Москва — заграница.

НЕ УМЕЮ, ЗА ВСЮ ЖИЗНЬ не научился зарабатывать. То есть денег не на хлеб, на одежду, а денег больших, захватывающих машины, дома, яхты, антиквариат, золото, компании. Зачем? Мне и так хорошо. Разве это не великая радость, что хватает немногого. А то, что постоянно чего-то не хватает, это нормально.
Пример родителей, дедушек, бабушек перед глазами — великие люди, бессребренники.

Вот папа приносит зарплату. Садятся с мамой делить её на кучки. На хлеб-соль-сахар, на одежду-обувку, на хозяйство… все равно на всё никогда не хватает. Тут и мы участвуем в обсуждении. Кому ботиночки надо, кому брюки, рубашку, платьице. И сами мужественно говорим: «Да зачем мне новые, ещё и в этих похожу». Это о ботиночках к осени, к школе. А так всё лето босиком и босиком. С сёстрами сложнее: всё-таки девочки. Просят ленты в косы, гребёнку.

И никогда никто не клянчил, не выпрашивал, не обижался. Лето мы ждали не для летнего отдыха (совершенно дурацкое название: а разве зимнего не бывает), ждали для того, чтоб пойти работать. И где-то всегда какие-то копейки зарабатывали. С радостью несли домой. Мысли о том, чтоб что-то утаить, и близко не было. Приносили, отдавали и просили пять копеек (столько стоил билет) на кино.

Как можно было при таком счастье семейной жизни стать жадным?

Владимир Крупин

Источник – Слово