100 лет тому назад, 12 сентября 1919 года, в финской деревне Нейвола близ станции Мустямяки (ныне Горьковская) Финляндской железной дороги, в шестидесяти с небольшим километрах от Петрограда, на даче своего приятеля драматурга Ф.Н. Фальковского скоропостижно скончался от сердечного приступа совсем ещё не старый, 48-летний Леонид Андреев.
В течение первых двух десятилетий ХХ столетия Леонид Андреев был одним из самых известных русских беллетристов и драматургов, эпизодически, но очень активно выступавший и как политический публицист.
При жизни его слава была огромна – издательства и журналы наперебой печатали как отдельные его произведения, так и собрания сочинений: вышло 4 прижизненных собрания его сочинений, последнее не было доведено до конца по причине начавшихся революционных событий. А театр и режиссёры «дрались» за право первой постановки его пьес.
Леонид Андреев получал самые высокие по тому времени гонорары, имел собственную дачу в Финляндии в деревне Ваммельсу (Черная речка) — огромный, громоздкий, нескладный и неудобный для жизни в нём дом, построенный в стиле северного модерна его зятем, архитектором А.А. Олем.
Современники не без яда окрестили эту дачу «аванс». И сам его образ жизни «финляндского отшельника», даже его облик – знаменитого писателя, красавца с холеной бородкой, одетого в чёрную бархатную куртку, совершавшего морские путешествия в финляндские шхеры на собственной яхте, был своего рода «театром для себя», если воспользоваться выражением известного драматурга и театрального деятеля того времени Н.Н. Евреинова. По единодушному мнению современников, Л. Андреев был одним из наиболее характерных и типичных представителей эпохи начала ХХ века.
«Он — синтез нашей эпохи под сильнейшим увеличительным стеклом», — писал о нем близко его знавший, один из самых влиятельных литературных критиков эпохи Корней Чуковский.
Последние два года его жизни, совпавшие с революцией и последовавшими за ней событиями, были очень тяжелыми. Писатель, находившийся в самом зените славы, однако несколько уставший от неё и чувствовавший некоторую свою исчерпанность, свержение монархии в феврале 1917 года, подобно большинству представителей демократически настроенной художественной интеллигенции, горячо приветствовал – об этом свидетельствуют его статьи, появившиеся в те дни на страницах банковской газеты «Русская воля», в которой он был фактическим редактором: «Памяти погибших за свободу», «Путь красных знамен», «Цензура». Первую мировую войну писатель воспринимал и рассматривал как пролог к грядущим историческим переменам, как прообраз, предтечу революции, которую, как и многие в то время, он призывал поначалу как грядущую «очистительную бурю», которая должна была освежить затхлый и во многом отживший мир старой дореволюционной самодержавной России. Однако действительность жестоко обманула надежды Л. Андреева. Обстановка, сложившаяся в России в 1917 году, а затем события Гражданской войны и интервенции вызвали у писателя чувства полной растерянности, смятения и отчаяния.
«Я на коленях молю вас, укравших мою Россию, отдайте мне мою Россию, верните, верните…!» — восклицал он в статье «Veni, creator» («Гряди, победитель» — лат.), в которой появляется фигура В.И. Ленина, произносящего речь на броневике у Финляндского вокзала, в зловеще-карикатурном и издевательском обрамлении.
Октябрьскую революцию Л.Андреев не принял, как писал позднее в воспоминаниях его старый знакомый и сотоварищ по литературе В.В. Вересаев, «ни единым атомом своей души». Оказавшись на положении эмигранта в находившейся совсем рядом с Петроградом Финляндии, писатель страшно тосковал по навсегда потерянной для него России. «Нет России, нет и творчества», — писал он за два месяца до смерти в письме к знаменитому художнику Н.К. Рериху.
В революции Л.Андреев увидел прежде всего кровавый разгул низменных инстинктов, осквернение всех святынь, разрушение и попрание всех веками установленных норм и законов, всего, ещё только что казавшегося незыблемым укладом жизни, вселенское торжество «антихриста». Отсюда этот надрывный пафос, эти крикливые ламентации статей Л. Андреева, посвящённых революционным событиям, воспринимавшимся им как гибель России. Он не видел никаких путей к её спасению. А то, что он предлагал, было донельзя наивно и особенно теперь может вызывать только улыбку, а иногда и содрогание. Эти статьи и выступления напоминали, по словам другого его современника И.А. Бунина, «тупые удары в пустой медный котёл». Это довольно метко и точно сказано. Но, тем не менее, поздние публицистические выступления Л. Андреева по их искренности и боли, несомненно, в определенном смысле могут быть поставлены рядом с дневником того же И.А. Бунина «Окаянные дни», а также с «Несвоевременными мыслями» А.М. Горького, с которым он в ранней молодости близко дружил, а впоследствии стал почти открытым его врагом.
Одним из последних произведений Л. Андреева наряду с незаконченным и при его жизни неопубликованным романом «Дневник Сатаны» была большая статья «S.O.S» (Спасите наши души), написанная в феврале 1919 года и тут же вышедшая отдельным изданием в Гельсингфорсе, впоследствии переведённая на несколько языков и получившая широкую известность на Западе. В этой статье, своего рода крике души, Л. Андреев исступленно призывал союзников, страны Антанты, к спасению России, гибнущей под правлением большевиков, и протестовал против их приглашения на мирную конференцию, которая должна была проходить на Принцевых островах в Турции и в которой должны были участвовать представители Советского правительства. Такой альянс казался ему совершенно невозможным и противоестественным, ибо та революция, которая произошла, в его сознании превратилась в нечто подобное концу света. И библейско-евангельские образы и реминисценции, столь характерные для творчества Л. Андреева в целом, в данном контексте ещё более обнажают тот безысходный трагизм, ужас и отчаяние, которыми был охвачен писатель.
«То, что ныне по отношению к истерзанной России совершают правительства союзников, есть либо предательство, либо безумие, — писал Л.Андреев. — <…> Нужно совсем не иметь разума, чтобы не понять простых и ясных поступков, действий и вожделений большевизма. Надо не иметь глаз, как слепому <…>, чтобы не различать на поверхности земли этой огромной России, сплошь превращенной в пепел, огонь, убийство, разрушение, кладбище, темницы и сумасшедшие дома <…> Надо совсем не иметь ушей <…>, чтобы не услыхать этих воплей и стонов, воя женщин, писка детей, хрипения удушенных, треска непрерывных расстрелов, что составляет неумолчную песню России в течение последних полутора лет. Надо совсем не знать разницы между правдой и ложью, между возможным и невероятным, как не знают её сумасшедшие, чтобы не почувствовать социалистического бахвальства большевиков в их неистощимой лжи: то тупой и мертвой, как мычание пьяного, как декреты Ленина, то звонкой и виртуозной, как речи кровавого шута Троцкого <…> И, наконец,: имея глаза и уши, имея разум и волю – надо быть или таким же дикарем, как большевики, или человеком, который страдает нравственным помешательством, грязным и тупым, не знающим разницы между правдой и ложью, чистым и грязным, умывающимся помоями и употребляющим в пищу нечистоты, чтобы остаться равнодушным к бесчеловечной деятельности большевиков и называть её каким-нибудь другим именем, кроме преступления, убийства, лжи и грабежа. Нужно быть самому нечеловечески, скотски или безумно безнравственным, чтобы называть «внутренними делами» тот случай, когда здоровенный мерзавец насилует женщину или жестокая мать истязает ребенка — и не вмешиваться под тем предлогом, что упомянутые действия некоторой группой людей называются «социализмом» или «коммунизмом».
Все эти страстные инвективы знаменитого писателя, написанные им в критические во многом дни нашей истории, давно, конечно, утратили какую бы то ни было злободневность и актуальность. Но в то время это прозвучало необычайно убедительно – неслучайно один из современников назвал «S.O.S.» Л. Андреева «одной из самых сильных и ярких страниц творчества не только талантливого писателя, но и всей мировой литературы», которую «трудно было читать без слёз».
Благодаря этой позиции писателя в революционное и первое послереволюционное время, его имя долгие десятилетия упоминалось лишь как печальный пример падения таланта под влиянием роковых и непростительных политических заблуждений, охвативших, по выражению А.М. Горького, «самого знаменитого писателя Европы и Америки», как своего рода жупел одиозности и реакционности, эталон политического мракобесия.
И очень скоро Л. Андреев был совершенно замолчан и практически забыт, в советские десятилетия, начиная с середины 1950-х годов, его издавали очень мало и более чем выборочно. Однако на исходе советской эпохи, во второй половине 1980-х годов и даже несколько раньше активизировалось научное изучение творчества Леонида Андреева, хотя тут и требовались определенные акценты. Стали появляться диссертации и статьи о нём. Автор этих строк в 1988 году на журфаке МГУ защитил кандидатскую диссертацию на тему «Леонид Андреев – публицист и литературно-художественный критик: проблематика, стиль».
Заслуженная известность и то, что он был справедливо поставлен в ряд бесспорных классиков русской литературы — всё это пришло к нему только лишь в начале 1990-х годов, когда он стал издаваться в полном объеме, о нем стали писать монографии, статьи, выходили многочисленные сборники как литературоведческих, так и мемуарных материалов, а недавно — и биография в знаменитой «ЖЗЛ». Целый синклит лучших отечественных и зарубежных филологов занимается исследованиями его творчества, выходит полное академическое собрание сочинений Л. Андреева. Но всё это произойдет много-много позже.
А тогда, в 1919 году, находясь под впечатлением неожиданной и преждевременной кончины Л. Андреева, известный поэт Саша Черный (А. Гликберг) написал стихотворение «Памяти Леонида Андреева», где есть такие строки:
С распятым, замученным сердцем
Одно только слово «Россия»,
Одно только слово «Спасите»
Кричал он в свой рупор тоски.
Кричал он в пространство, метался,
Смотрел, содрогаясь, на Вия,
И сильное, чуткое сердце, устав,
Разорвалось в куски.
Под сенью финляндского бора
Лежит он печально и тихо,
Чужой и холодной землею
Забиты немые уста.
Хохочет и воет, и свищет
Безглазое русское Лихо,
Молчит безответное небо —
— И даль безнадежна пуста.
Александр Руднев