Сплошная моноэтнизация в ряде национальных регионов и исход русского населения из них приводят к ситуации, когда российская государственность уходит из таких республик, несмотря на то, что местные правящие элиты могут декларировать лояльность федеральному центру.
Национально-территориальное деление России, реализованное большевиками с 1920-х годов в стране, привело к ситуации, когда титульные этносы в этнических регионах в силу своего статуса получили приоритет в формировании собственной национальной государственности. В ряде национальных республик местными национальными элитами они воспринимались как возрождение в новой организационной форме существовавших в прежние столетия своих государств (так, в Татарстане республику сегодня воспринимает местная национальная интеллигенция как преемника Волжской Булгарии, Золотой Орды, Казанского ханства); в других национальных регионах, где у титульного населения не существовало в прошлом своих государств, республики видятся как своего рода путь к обретению национальной государственности (например, в Башкортостане). Неудивительно, что в период распада СССР и начавшегося «парада суверенитетов» каждая из национальных республик поспешила провозгласить декларацию о государственном суверенитете, что местными бывшими партийными элитами виделось в перспективе как упрочение собственной власти, обогащение их семей, а местными националистами рассматривалось как путь выхода из состава страны и обретению полной независимости.
Русское население в национальных республиках было сдерживающим фактором в тенденции к сепаратизму. Тем более, что в ряде национальных регионов русские составляли этническое большинство (Карелия, Республика Коми, Удмуртия и др.), что ограничивало притязания национал-сепаратистов.
Справедливости ради следует отметить, что сепаратистские тенденции имели место быть и в «русских» регионах: например, губернатор Свердловской области Эдуард Россель вынашивал планы по созданию «Уральской республики». Аналогичные сепаратистские тенденции имели место быть в Сибири и в Архангельской области, причем нередко они преподносились под соусом конструирования региональной идентичности сибиряков и поморов, которые региональными сепаратистами преподносились как «нерусские», как вообще отдельные этносы. Аналогичные проекты порой озвучиваются и в случае с самоидентификацией казаков.
Однако в национальных республиках русское население, за малым исключением, не разделяло идеи регионального сепаратизма, прекрасно осознавая, что местный этнический национализм не только направлен против Москвы, но и содержит в себе заметную толику русофобии. Русским всячески давали понять, что они не только не могут считаться коренным народом, живущим на территории национальных республик, но их воспринимали как потомков завоевателей, навязывая комплекс исторической вины за события прошлого.
На практике политика коренизации, проводившаяся большевиками с той или иной степенью напористости в национальных республиках на протяжении всего советского периода, продолжилась и в 1990-е годы, вылившись в моноэтнизацию государственного аппарата и бизнес-класса. Правда, здесь следует оговориться и всегда это держать в голове, что моноэтнизация сопровождалась не просто механическим замещением русских кадров в среде бюрократии представителями одного этноса, а, как правило, земляками и родственниками правящей элиты. Клановость – это особенность формирования элит в постсоветский период по всей стране. Рядовые представители титульного этноса зачастую ничего не получали от «суверенизации» национальных республик. Неудивительно, что эмиграция из национальных республик – это далеко не всегда отток только русского населения, но также и переезд рядовых представителей титульного этноса в крупные мегаполисы страны, в частности, в Москву и Санкт-Петербург. Однако очевидно, что русское население гораздо болезненнее воспринимало свое положение в национальных республиках в период «парада суверенитетов». Доходило порой до абсурдного: в ряде национальных республик Поволжья даже создание русских фольклорных ансамблей и прочей самодеятельности в первое постсоветское десятилетие воспринималось местными этническими бюрократами в штыки. Известен и такой случай, когда русская общественность в Казани настаивала на законной реституции церковной собственности в 1990-е годы, чтобы превращенные в советское время православные храмы в здания музеев, заводских помещений, иных учреждений были возвращены верующим, но тогдашний местный министр культуры Марсель Таишев им ответил, что дескать, ему, как татарину, будет неприятно слышать колокольный звон в центре столицы Татарстана.
Сегодня, конечно же, подобное из уст чиновника будет невозможно услышать, но тогда это было в порядке вещей, и никаких последствий для того же министра культуры Татарстана не имело.
Исход русских из национальных республик и превращение их в моноэтнические анклавы влечет за собой два процесса: во-первых, в регионе не ощущается российская государственность, Россия воспринимается как соседнее государство (даже на уровне бытовых разговоров можно услышать обывательскую реплику том, что «у нас в Дагестане, а у вас в России…», и это говорит о мироощущении местного населения), а, во-вторых, происходит архаизация общественной жизни у титульных этносов, когда существовавшие в прошлом обычаи (кровная месть, похищение невест, полигамия, ранние браки), заново возрождаются и уже воспринимаются как культурная норма. Проживание совместно с русскими сдерживало от массовой распространенности этих обычаев у титульных этносов. Русская культурная доминанта отвергает подобные нормы, табуируя их. И местные этносы, воспринимая ценности русской культуры, отходили от практики традиций прошлых поколений. Однако отток русского населения неизбежно привел и к пересмотру ценностей и мировоззренческих установок, произошла ревайвализация обычаев и обрядов досоветского времени, что уже не воспринимается как нечто отсталое, а видится теперь, наоборот, как возрождение культуры.
Если исход русских из Чечни можно объяснить военными событиями двух вооруженных конфликтов 1994-1996 гг. и 1999-2001 гг., хотя он начался еще до этого в самом начале 1990-х годов, то пример Тувы, где не было ни военной ситуации, ни терроризма, однако произошел массовый отток русского населения, нельзя объяснить ничем, как этнократической политикой местных властей.
Моноэтнизация национальных республик ведет к ситуации, когда общественный уклад, националистическая интерпретация исторического прошлого, культивируемая в массах через систему школьного образования, внутренняя политика неизбежно приводит к постепенному ощущению населением своего региона как другого государства, которое лишь номинально входит в состав России. Сепаратистские настроения становятся распространенными в широких слоях титульного этноса, и федеральному центру становится не на кого опираться в этих национальных регионах, в которых культивируется восприятие России как соседнего государства. Свое нахождение в составе России в подобных регионах-анклавах будут признавать до тех пор, пока федеральный центр будет щедро субсидировать экономику таких республик. Получается замкнутый круг: лояльность обеспечивается путем постоянных финансовых траншей.
Хуже того, процесс отчуждения от России может происходить не только со стороны этих регионов, но и со стороны широких слоев населения самой России. Не секрет, что постепенно в массовом сознании россиян появилась тенденция последнего десятилетия воспринимать Северный Кавказ уже не как часть России. Причем такое отношение складывается от того, что в этом регионе произошел отток русского населения. В итоге получается взаимное отчуждение, что крайне опасно для сохранения целостности страны. Ведь если на уровне самосознания нет восприятия всех регионов как частей России, то теряется ценность в сохранении ее территориального единства. Это опасный путь, который следует преодолеть.
Однако проблема остается. Сплошная моноэтнизация в ряде национальных регионов и исход русского населения из них приводят к ситуации, когда российская государственность уходит из таких республик, несмотря на то, что местные правящие элиты могут декларировать лояльность федеральному центру. Эта явно негативная тенденция пока сохраняется наиболее ярко на Юге России, и ее решение становится все более ощутимым вызовом для Российского государства.
Раис Сулейманов
На фото: Раис Сулейманов; источник фото: Facebook