11 сентября учёному и публицисту исполнилось бы 80.

Потомки лучших поколений,
С их древней доблестью в груди.

Мыслимо ли уложить блестящую жизнь Георгия Цаголова в несколько страниц текста? Возможно ли передать ту энергетику кипения, которая была присуща ему во все годы и дни его пребывания на земле? Горячность его натуры, ярко проявлявшуюся и в научных спорах, и в ристалищах на ТВ? Стройную логику его академических штудий? Одинокие бдения за рабочим столом, шелест сотен и тысяч написанных им страниц? 20-летнее руководство кампанией в полтысячи человек? Соперничество на корте или в биллиардной? Песни, танцы и шалости внуков и детей из «Катюши», хозяйничавших в Переделкино, как у себя дома?

Видный учёный-экономист, продолжатель дела своего отца, автора знаменитого учебника по политэкономии, по которому учились поколения советских студентов. Захватывающе острый публицист, начинающий драматург, зажигательный, громогласный тамада и ценитель застолий, человек искрящегося юмора, заядлый спортсмен до последней минуты своей жизни — вот что такое был Георгий Цаголов.

Глава могучего клана Цаголовых. Осетин, сын народа воинственного и мужественного, наследник славных кавказских традиций. Сын, муж, отец троих детей, дед шести внуков. Автор 15 книг, сотен публикаций в научных журналах и в периодической печати России и мира. Успешный предприниматель, владелец крупной компании. Участник многих телешоу, неутомимый теннисист, гостеприимный хозяин, устроитель балов, покровитель искусств. Доктор наук, профессор Международного университета в Москве, академик РАЕН. Член Общественного совета газеты «Слово».

Словом, не счесть алмазов в каменных пещерах… Возможно ли перечесть все ипостаси этого удивительного человека?

4-летним ребёнком Георгия привезли к отцу в Москву. Много позже близкие гадали, крестили его в раннем детстве. Или не до того было в пору военного лихолетья, когда немецкая лава всей своей тевтонской мощью накатывалась на Кавказ и была остановлена в предгорьях Кавказского хребта? Трудно вообразить, что единственный внук бывшего священника мог остаться без приобщения к святым таинствам, ибо силы небесные не видят некрещёных. Но поветрие повального воцерковления после 1991 года его не захватило.

Георгий Цаголов умел многое. А хотел уметь всё. И — у него почти получалось. В основе его характера — всегдашняя жажда начинать новые дела, беспрерывное кружение возникающих замыслов и идей, потрясающая энергетика. Любознательность, дух предпринимательства были присущи ему в высшей степени. Земфира Авраамовна, его жена, вспоминала: «Когда он строил наш семейный дом, то на два года забросил все прочие дела. Погружался в строительные премудрости с воодушевлением и страстью неофита, читал массу литературы, встречался со строителями и со временем готов был давать советы мастерам при возведении крыши, закладке фундамента и т.д.

Он был очень увлекающийся человек, — продолжала она. — Его притягивала работа, теннис, люди. Помню, однажды в Германии я взглянула на человека на другой стороне улицы, широченной, как Кутузовский проспект и узнала Георгия. Он увлечённо беседовал с двумя женщинами, как оказалось, русскими, которых увидел впервые. «О чём ты с ними разговаривал?» — «Ты, знаешь, они очень интересные собеседницы, и им очень одиноко».

Помню, однажды я поздно возвращалась из гостиницы «Украина», где репетировала со своими детьми из «Катюши». А он встречает меня на пороге дома возгласом «А вот и моя золотая жена!». Нет, чтобы упрекнуть, отругать, дать по макушке — он обнимает меня, делает элегантный жест и начинает со мной танцевать. И так — в танце! — мы медленно продвигаемся вглубь квартиры…

Он мог пройти куда угодно, билета у него никто никогда не спрашивал. Ещё он умел давать взятки так, что никому в голову не могло прийти отказаться. Что-то говорил, вставал, подходил к столу, открывал верхний ящик и спокойно опускал туда конверт. Никто ни разу не возмутился. «Ты просто Мессинг какой-то!» — говорила ему.

В парижской «Галерее Лафайет» он собирал вокруг себя кучу продавщиц и в перерыве между лекциями умудрялся отовариться там с головы до ног. Мерял костюмы один за другим: «Видите, у меня хорошая фигура!» — «О, да, месье!». — «А надо бы ещё и пояс!». — Тут же кто-то сломя голову мчался за угол в другой отдел и приносил ему ремень.

«В Конго, куда он уехал после защиты диссертации, он три года читал лекции о политэкономии, где рассказывал слушателям о преимуществах социализма и необходимости скорейшего преодоления тяжёлого колониального наследия. На скамейках сидели чёрные молодые женщины, активистки правящей партии, беременные или уже с младенцами на руках. Принимались кормить детей грудью, чем явно сбивали лектора с диалектического настроя. Некоторые из присутствующих, впрочем, даже не подозревали, что колонизаторов-французов в Конго уже нет. Слушательницам нравилось задавать молодому преподавателю самые неожиданные вопросы. И всегда получать исчерпывающие ответы».

В начале 60-х годов прошлого века Георгий Цаголов, черноглазый, высокий и стройный аспирант экономического факультета МГУ, прогуливался со своей девушкой по Тверской (тогдашней улице Горького). К очередному революционному празднику на здании Центрального телеграфа, по тогдашнему обыкновению, вывесили огромные парадные портреты членов политбюро. Советский ареопаг всегда выглядел на них молодцевато, годков на сорок пять, притом хорошо ухоженных. Лысые на этих изображениях всегда имели волос больше, чем в реальной жизни, морщин у них было раза в три меньше, а глаза у всех глядели живо и по государственному заинтересованно. Это был ручной фотошоп задолго до эры фотошопа электронного. Впрочем, стоит ли этому удивляться? Желание приукрасить первых лиц города, нации, государства существовало повсюду с незапамятных времён. Ничего с этим не поделаешь — народ предпочитает видеть в своих лидерах людей импозантных.

Судя по советским портретам, людям, изображённым на них, можно было доверять. Тщательно подстриженные, с выражением отеческой заботы и лёгкой усталости на лицах, руководители партии и правительства невольно притягивали взоры прохожих, в основном, людей приезжих, зашедших на телеграф отправить телеграмму или заказать разговор.

Молодые болтали о том о сём, когда Георгий, взглянув снизу на портреты, вдруг замолчал и через мгновение произнёс, как о деле давно решённом: «А я буду членом политбюро! Вот здесь повесят мой портрет!». Он ткнул пальцем в место, которое показалось ему удобнее прочих.

Спутницу — а это была красавица Земфира Цахилова, студентка Шукинского училища и будущая киноактриса, — этот решительный апломб позабавил. «Смотри-ка, — остерегла она своего знакомого, — чтобы тебя как-нибудь по-другому не повесили». Много лет спустя, вспоминая этот разговор и эту прогулку уже на их с Георгием золотой свадьбе, Земфира смеялась: «А ведь обманул Цаголов! Обещал и не сделал!».

Впрочем, любой, кто помнит появление ослепительной Земфиры в её первых ролях в кино («Два билета на дневной сеанс»), согласится: чтобы сразить воображение такой красавицы, пообещаешь не только членство в политбюро. Тут и папский престол посулишь.

Выпускница звёздного курса «Щуки» 1966 года вместе с М. Вертинской, Н. Егоровой и Н. Селезнёвой, мать троих детей, исполнительница главных ролей в десятках фильмов, актриса театра имени Маяковского — вот путь Земфиры в искусстве и в жизни. А позже — создание искрящегося детского «Центра красоты и эстетики «Катюша», где за четверть века школу танца, сценической речи и движения прошли сотни талантливых мальчишек и девчонок. «Самая высокая мода – это мода на счастливое детство», — афористично изрекает Земфира. Это очень верно. В конце концов, есть ли занятие более благородное, чем приобщение детей к прекрасному?

Стороннему человеку претензии молодого аспиранта могли показаться явным перебором. Но тогда — в полуверсте от Кремля и ровно напротив элитного дома № 6, где по соседству с семьёй Цаголовых жили народные артисты СССР, прославленные мхатовцы, создатели «Чапаева» братья Васильевы, легендарная Анка-пулемётчица из этого фильма, а также наследница знаменитой цирковой династии Наталья Дурова — слова Георгия не выглядели сильным преувеличением. Чем не шутит лукавый? Совсем недавно социальные лифты в стране носились вверх-вниз, как угорелые, люди из партийных призывов «от сохи» в считанные годы перемещались в наркомовские кабинеты…

Разговор двух молодых людей завершился, как ему и положено, — свадьбой. Создание семьи — это первая и, может, самая важная вершина, которую взял Цаголов в пору мужания. Союз двух любящих сердец с честью выдержал испытания временем. Свою роль могла сыграть и память о пережитом в детстве самим Георгием, в 4 года увезённым роднёй отца в Москву от матери в Цхинвале. Уже взрослым он поклялся себе, что его семья будет спаянной и дружной, не допускающей раздоров и дрязг. И слово своё сдержал. Сегодня клан Цаголовых — это три поколения: Земфира Авраамовна, прекрасные дети Нина, Александр и Николай, шестеро замечательных внуков.

Обрусевшая осетинская семья Цаголовых – примечательное явление в Москве ХХ и ХХI веков. В её истории слышатся отголоски ещё старой, усадебной Москвы, допетровского стольного града с его слободами — грузинской, немецкой, армянской, осетинской. И аристократических салонов века XIX.

Цаголовский дом в светлом, пронизанном солнцем березняке в Ново-Переделкино стал напоминать всё это вместе. В новое время съёжившихся семейных и родственных связей, телевизионного и интернетовского одичания дом Цаголовых высится как напоминание о славном и добром прошлом, когда любили шумные застолья, хорошую беседу и неподдельное дружество, когда умели шутить, а также радоваться друг другу и хорошему каламбуру.

Вся большая семья — а мне посчастливилось узнать четыре поколения этого замечательного рода — высоко ценит традиции осетинского гостеприимства, узы землячества и воспитана в строгом почитании своих обычаев. Три пирога, которыми обносит присутствующих самый маленький участник застолья, а также молитва богу Уастырджи, покровителю мужчин и путников, — обязательная часть осетинской трапезы.

Осетины — православный народ, мужественный и благородный, смелый в отстаивании своей земли, богов и нравов. Он внушает неизменное уважение соседям, друзьям и врагам.

Дважды в год в Переделкино съезжаются гости со всей Москвы – родные, друзья, учёные, музыканты, актёры, поэты, писатели, политические деятели — и за накрытыми столами ведут беседы, поют песни и пьют вино. В семье Георгия Цаголова столь естественно переплелись разные и, в сущности, так нам хорошо знакомые по отечественной литературе традиции — кавказская с её хлебосольством, остроумием, искусством вести стол и русская, со старомосковской интеллигентностью.

Человек, проницательно заметил кто-то, есть сумма его поступков. И здесь судьба раскинула перед Георгием дразнящую россыпь возможностей. Выпускник лучшего университета страны (диплом экономического ф-та МГУ с отличием), он смолоду поработал вузовским преподавателем, три года читал курс лекций по политэкономии в Конго. Вернувшись, работал старшим научным сотрудником в только что основанном в столице престижном Институте США и Канады, где занимался проблемами военно-промышленного комплекса США, изучал подноготную «новых групп финансовой олигархии США». С началом перестройки возглавлял важнейший отдел в пражском журнале «Проблемы мира и социализма», колыбели левых интеллектуалов мира. А в новое время — читал лекции в московском «Международном университете».

Жизненную стезю Георгия Цаголова определило семейное окружение. Его отец профессор Николай Александрович Цаголов, виднейший советский учёный, почти три десятилетия возглавлял кафедру политической экономии на экономическом факультете МГУ. На книгах Цаголова-старшего воспитывались поколения советских студентов. Поэтому стать экономистом Георгию Николаевичу, как говорится, сам Бог велел.

Известно, что над практикой хозяйствования и экономической мыслью новой России уже более двух десятков лет довлеет зловещая фридмановская тень. Всё, что выходит за рамки мудрствований чикагской школы, предано анафеме, изгоняется в России из научного диалога, из образовательного процесса, упорно не замечается на властном верху.

В этих непростых условиях Георгий Цаголов выбрал для себя лагерь, в который встал сознательно как учёный и как публицист, неоднократно выступавший на страницах ведущих изданий страны, в том числе и в газете «Слово». Он принадлежал к блестящей когорте таких учёных-экономистов, как вице-президент РАН А. Некипелов, академики О. Богомолов и Д. Львов, член-корреспондент РАН Р. Гринберг, профессора С. Меньшиков и С. Дзарасов, избравшие путь открытого и честного научного поиска, истинной заботы о своей стране, а не зашоренности на чужих догмах.

Георгий Цаголов оставался бойцом и тогда, когда в научной среде было непросто отстаивать идею блага собственной страны, возможность её самобытного и самостоятельного развития.

Примечательно, что труды советской школы экономики сегодня востребованы на Западе, о чём поведал некогда в интервью «Слову» профессор Солтан Дзарасов. Увы, как не раз бывало в нашей истории, «амнистия» высокомерно отринутого опыта приходит не из собственного дома, а из-за рубежа. Пророков в своём Отечестве по-прежнему не ценят. Плоды этого забвения сегодня пожинает как страна в целом, так и российская экономическая наука в частности.

Олигархический путь развития экономики России – тупиковый для страны, утверждал Цаголов в своих исследованиях. Сырьевая, однобокая, перекошенная экономика, криминальный характер всей российской экономической жизни, всевластие бездушного чиновничества, губящего малый и средний бизнес страны, — вот против чего восставали такие учёные, как Георгий Цаголов.

Его последние книги читаются как живая летопись новейшей истории страны. Статьи о модернизации, исследования о российских олигархах и происхождении их капиталов стали учебником не только для профессионалов, но и для всех интеллигентных и вдумчивых читателей, пытающихся разобраться в роковых хитросплетениях сегодняшнего дня.

Центральной темой многолетних размышлений и изысканий Георгия Николаевича в последние годы стала конвергенция. Эту дисциплину создал в 30-е гг. прошлого века Питирим Сорокин, блестящий русский учёный, изгнанный из страны на «ленинском пароходе», звезда Гарвардского университета. Развивали эту тему профессора Дж. Гэлбрейт, соавтор С. Меньшикова, руководителя кандидатской диссертации Цаголова, и У. Ростоу. Знаменитый в своё время Г. Маркузе имел отношение к разработке теории т.н. «негативной конвергенции». Негативная конвергенция подразумевала не соединение капиталистических и социалистических достижений, а «обуржуазивание» рабочего класса и выдвижение вместо пролетариата студенчества и интеллигенции в качестве революционной силы преобразования общества.

Потом родилось новое понятие – интегральное общество. Это не сахаровская конвергенция, которая подразумевала растворение социализма в несуществующей демократии «рыночного типа», а глубокая трансформация как прежней модели социализма, так и нынешнего капитализма в его монетаристском, чудовищно спекулятивном исполнении.

Вот как вспоминал он сам начало своей научной деятельности: «С далёкой университетской скамьи мне доводилось заниматься подобными вопросами. Дипломная работа — «Финансово-олигархическая группа «Бэнк оф Америка»» — была опубликована в 1963 г. в журнале «Мировая экономика и международные отношения» (№7). Позже издательство «Мысль» выпустило мои книги «Миллиардеры из провинции. Новые группы финансовой олигархии США» (1968) и «Миллиарды на оружие. Военно-промышленный комплекс США» (1981 и 1986). Когда в 90-х прежний наш строй пал, показалось, что накопленные знания и появившиеся возможности дают основания попробовать себя и на деловой ниве. В итоге к научным изысканиям добавилась и собственная 15-летняя предпринимательская практика в постсоветской России».

В начале своей карьеры он был известен как ученый-американист, автор запоминающихся работ о финансовой олигархии и военно-промышленном комплексе США. Его книги переводились на многие языки мира и народов СССР, выдержки из них и статьи на эти и другие темы массовыми тиражами печатались в центральных газетах и журналах. Георгий Николаевич преподавал и занимался наукой в таких престижных учреждениях нашей страны, как МГУ, Институт США и Канады АН СССР, Институт общественных наук при ЦК КПСС. Часто выезжал за рубеж в составе представительных делегаций, выступал с лекциями и докладами на английском и французском языках. В середине 80-х ему предложили возглавить ведущий отдел в находящемся в Праге международном журнале «Проблемы мира и социализма» — главном печатном органе коммунистических и рабочих партий. Здесь Цаголов тесно общался с генеральными секретарями, членами политбюро, видными деятелями мирового коммунистического и рабочего движения, лидерами международных левых организаций. Он успешно работал там до тех пор, пока «бархатная революция» и последовавшие события не привели к ликвидации журнала, а затем и к общему краху социализма.

Так «проблемы» похоронили «социализм» — сначала в Праге, а затем и повсюду в Европе.

Николай Цаголов. Отец нашего героя Цаголов-старший уже в предвоенные годы стал частью советской научной элиты. Сын образованного осетинского священника, сложившего с себя сан и ставшего адвокатом, младший брат известного революционера Георгия Цаголова, казнённого белыми в гражданскую войну, Николай Александрович унаследовал блестящий ум, дар владения словом и страстность убеждений. Он учился во владикавказской гимназии, которую в разные годы заканчивали его старший брат — известный в Осетии революционер, знаменитый режиссер Евгений Вахтангов, прославленный певец Павел Лисициан и др. Уровень преподавателей в этой гимназии Николай Цаголов всю жизнь приравнивал к уровню советского вузовского преподавания.

Первые научные труды Цаголова-отца были напечатаны в теоретическом журнале «Под знаменем марксизма», где молодой учёный задорно полемизировал с такими тяжеловесами от марксизма, как Н. Бухарин и Р. Люксембург. Десятилетия спустя он возглавил коллектив авторов, создавший двухтомный «Курс политической экономии», выдержавший три издания у нас и переизданный 14 раз за границей.

Коллеги отмечали, что Николай Александрович задолго до перестройки определял рыночный социализм с товарным производством как структуру, в которой «нельзя обнаружить никаких преград процессу … перерождения социалистических предприятий в несоциалистические». В свете случившегося в стране на рубеже столетий эти выводы нельзя не считать пророческими.

Удивительно, что работы Николая Александровича не снискали ему академических лавров. Ему, автору исследований, ставших при его жизни классическими, не присвоили даже звания член-корреспондента Академии наук СССР. Зато академиками по отделению экономики в АН СССР в советскую эпоху в мгновение ока становились люди, не написавшие ни одной – повторяю, ни одной! — сколь-нибудь заметной книжки в этой дисциплине. Увенчанные незаслуженными лаврами, они отошли в мир иной, нимало не смутившись тем, что по существу украли свои звания у таких учёных, как Цаголов, — людей, несравнимо более достойных. Не хочется называть их имена…

Он никогда не был учёным сухарём, прятавшимся в башне из слоновой кости, или начётчиком-марксистом, застёгнутым в сталинский френч и бдительно охранявшим свою дисциплину от идеологической ереси. Нет, он вовсе не подходил под те стереотипы эпохи, которые в изобилии предоставляет нам российский киноэкран. Заядлый театрал и тонкий знаток театрального искусства, ценитель поэзии, неистовый футбольный болельщик, искусный бильярдист, человек с прекрасным голосом, наконец, просто красивый мужчина, Цаголов любил жизнь страстно и увлечённо во всех её проявлениях. Он умел изящно, со вкусом, одеваться, любил дальние странствия и с истинно восточным хлебосольством обожал угощать друзей и радовать их неистощимыми шутками и рассказами. Любопытная деталь: в 1946 году в Москве было всего 200 частных автомобилей; один из них, красавец «Опель», принадлежал Цаголову. Вместе с тем профессор никогда не делал фетиша из денег: легко их приобретал и так же легко тратил.

В памяти запечатлелась моя единственная, случившаяся давным-давно встреча с Николаем Цаголовым. В один из метельных вечеров февраля 1965 года, когда густой мокрый снег плотной завесой накрывал подслеповатые жёлтые фонари на немноголюдных московских улицах, автор этих строк, тогда студент филфака МГУ, привёл к Николаю Цаголову американского экономиста, профессора Джорджа Гуделла. Был уже поздний час, в здании на Моховой за памятником Ломоносову тускло светились лишь несколько окон. Цаголов, с которым я договорился о встрече накануне, принимал нас под занавес рабочего дня.

Седой, уже немолодой в ту пору человек, в прекрасно сшитом костюме, со звучным голосом, которым он, чувствовалось, владел профессионально, как лектор, он поразил и меня, и американского гостя своей кипучей энергией, непоседливостью, бурлившей в нём жизненной силой и, не в последнюю очередь, юмором. Он вёл себя так, словно не было длинного, напряжённого дня за плечами, лекций, десятков разговоров, дискуссий, споров со студентами, аспирантами, коллегами. В памяти остались живой взгляд цаголовских тёмных глаз, обрамлённых лучистыми морщинами, быстрая, с модуляциями, речь, сопровождаемая энергичной жестикуляцией.

Биополе, сказали бы теперь, у Николая Александровича и впрямь было сверхмощное.

Голубоглазый профессор Джордж Гуделл, ветеран Второй мировой войны и уроженец захолустного местечка Шибойген в штате Висконсин на берегу Великих американских озёр, был лет на 20 моложе Цаголова. Он впервые приехал в СССР в рамках научного обмена МГУ с университетами мира. Программы обменов открылись в последние годы правления Хрущёва и, кроме несомненной пользы научных контактов между ведущими учёными, давала таким студентам, как я, возможность хорошего приработка в качестве переводчика. Гуделл встречался в столице со многими советскими экономистами, запись прочитанной им лекции во Всесоюзной библиотеке иностранной литературы долго хранилась в её лингафонном архиве.

То было весьма интересное, бурное время, в том числе и для экономистов. На волне нефтяного кризиса США только что отказались от золотого стандарта в обеспечении доллара и впервые в своей истории ограничили своих граждан в вывозе наличных денег за рубеж – правительство дозволяло брать с собой за границу не более 5000 долларов. Бреттон-Вудская система, как оказалось, не просто дала трещину, но и окончательно рухнула в тартарары. Для таких апологетов рынка, как Гуделл, это было настоящим потрясением. Все это дало Николаю Александровичу хороший повод подтрунивать над своим гостем: он всячески живописал ему наступивший кризис как очередной признак неизбежного краха капитализма и сулил американцу неминуемое и скорое обращение в веру марксистской политэкономии. Впрочем, подшучивал над собеседником Цаголов вполне дружески, никак не обижая Гуделла.

Как ни был я, тогда 20-летний студент филфака МГУ, занимавшийся английскими романтиками «озёрной школы» начала ХIХ века, далёк от существа споров Цаголова и Гуделла, я всё же не мог не заметить, насколько Николай Александрович превосходил посетителя и базовой подготовкой, и, в особенности, своей широчайшей эрудицией. Безусловным владением предметом. После беседы это признал и сам Гуделл, подивившийся высокому классу учёности «советских марксистских ортодоксов».

Так судьба свела меня с этой удивительной семьёй. Самого Георгия Николаевича я узнал позже, когда он работал в недавно открывшемся тогда Институте США и Канады Академии наук СССР. Он очень походил на своего отца — живостью характера, обаянием, эрудицией, интеллигентностью, прекрасным чувством юмора. Громогласный, по-спортивному подтянутый, человек исключительной работоспособности и мощного интеллекта, он смело вступил на дорогу, проложенную в науке его отцом. И пошёл дальше.

Выступления Цаголова в газете «Слово» привлекли к себе внимание читателей и научной общественности. Он стал автором других газет, журнала «Наш современник», гостем многих телешоу. Его приглашали на научные конференции в Европу и Китай, где доклады его вызывали неизменный интерес аудитории.

Попробовал он себя и в абсолютно новом для него деле и отдался ему с присущими ему страстью и увлечением. Каково было начинать карьеру драматурга на исходе 8-го десятка?! А у него выходило, получалось. Ладилось! Вдвоём с Валерием Ивановым-Таганским они написали пьесу о Берии. Нестареющий этот сюжет сейчас получил второе дыхание. Всем интересна судьба оклеветанного Лаврентия, его роль в либерализации общества и в атомном проекте. Который до сих пор обеспечивает безопасность и суверенитет России.

Среди многих титулов и званий Георгия Николаевича для нас особенно ценным было одно – он был членом Общественного совета газеты «Слово». Экономист высочайшей квалификации, Цаголов давно стал в газете деятельным и желанным автором. Могучая троица из Г.Н. Цаголова и его учителей С.М. Меньшикова и С.С. Дзарасова обеспечивала изданию авторитет, далеко превосходивший тиражные возможности «Слова».

Он воспринимал газету как свою, писал в неё очень много и заменил в газете экономиста, своего учителя Станислава Меньшикова. Эстафета, которую передал Станислав Михайлович Георгию Николаевичу, помогала газете сохранять высокий уровень осмысления экономических процессов в стране, того переворота, который случился в нашей общественной системе.

Эти проблемы очень сильно занимали Георгия Цаголова. Он много писал на эту тему, писал страстно, эмоционально, как и всё, что он делал. На всё его хватало, везде он был заводилой и запевалой.

Жизнь, даже самая долгая, пролетает стрелой. Но – как много успел Цаголов!

Книга, которую держит в своих руках читатель, повествует о человеке, которого мы знали, любили и высоко ценили как друга, как учёного, как увлекательного и очень живого собеседника. Уверены, что после прочтения этого труда, даже тем, кто знал его, он откроется по-новому.

Его присутствие украсило нашу жизнь. Громогласный спорщик Георгий Николаевич был удивительно разносторонним человеком. Грани его характера поражают непохожестью. Как могло всё это сочетаться в одном человеке? Учёный-экономист, публицист, драматург, спортсмен, выдумщик, прекрасный семьянин, автор многих серьёзных книг и сочинитель капустников, которыми славились летние балы и каждый первый день Нового года в доме Цаголовых. Всё он делал со страстью, с задором, с огоньком. С твёрдым намерением сделать лучше других. Что, по большей части, ему удавалось.

Виктор Линник

Источник: Слово