«Фамилизм, увы – в удел великорусу не достался!» писал Константин Леонтьев. Слово это, синоним семейственности, ныне почти не употребляют. Зато в ходу термин «феминизм», а уж с феминизацией, доминированием женщин в образовании, журналистике, медицине и др. встречаемся ныне повсеместно.

Если мы обратимся к русской словесности ХХ века, то затруднимся с классическими произведениями, создающими образ женщины, на которой мужчине захотелось бы жениться. Век XIX в этом смысле был воистину золотым – «Татьяны милый идеал», Маша Миронова из «Капитанской дочки», Маша Троекурова из «Дубровского», «Барышня-крестьянка» и др. Творчество Пушкина – гимн любви и фамилизму, хотя в «Путешествии из Москвы в Петербург» поэт писал: «Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах нашего народа. (…) …свадебные песни наши унылы, как вой похоронный».

И всё же: Лев Толстой повествовал не только о трагедиях и горестях Анны Карениной и Долли Облонской, но и о семейном счастье Кити Щербацкой и Наташи Ростовой. А уж какой гимн фамилизму и русской женщине прозвучал в поэмах Николая Некрасова!

Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц…

Тут мы видим не только фамилизм, но и аристократизм величавых славянок, они – «со взглядом цариц»!.. Правда, эти выдающиеся качества – «внутренней силы печать», трудолюбие, благородство, достоинство, чадолюбие – поэт находит у крестьян, а вовсе не у вельмож, «владельцев роскошных палат» (стихотворение «У парадного подъезда»). Великий народ создал великое государство, но руководили им совсем другие люди. Те, что проводили свои досуги «под пленительным небом Сицилии», вдали от бедняков. (Дежавю! Будто сегодня написано.) Не потому ли наши рулевые не удержали страну от потрясений, что фамилизм, как достоинство аристократизма, в правящем классе Российской империи был слаб?.. В отличие, допустим, от английского общества, что особенно заметно в зеркале произведений Вальтера Скотта, Чарльза Диккенса, Шарлоты Бронте, Джейн Остин.

Фамилизм естественен для здоровой нации. Феминизм, понимаемый как антисемейственность, идеология-разрушитель природосообразной роли женщины, является следствием падения мужества (стойкости, отваги, храбрости) в народе. Уже несколько десятилетий женщин в России намного больше, чем мужчин (ныне на 11 млн.).

Русские – государствообразующий народ, мы – абсолютное национальное большинство в стране. Но, будем откровенны, ослабленное большинство. Законов природы никто не отменял. Этносы, где женщина перестаёт быть объектом конкуренции и соперничества, обречены на генетическую, физическую, интеллектуальную и прочие деградации.

В 1959 году мужчины составляли 45% населения РСФСР, женщины 55%. В 2018-м соотношение полов в России почти не изменилось – 46% на 54%. В Германии примерно та же ситуация, сформированная в годы Второй мировой войны. (Для сравнения: в Китае мужчин на 40 млн. больше, чем женщин. В Индии – на 38 млн., а лидерами в пропорциональном превышении числа представителей сильного пола над прекрасным являются богатые арабские страны – Катар, ОАЭ, Оман, Бахрейн, Кувейт, Саудовская Аравия.)

Слабость фамилизма в русской литературе и культуре ХIX века, стала, вероятно, одной из причин беззащитности отечественного «думающего класса» перед идейным натиском Запада. Революционные потрясения 1917 года, Гражданская война, расказачивание, раскрестьянивание, раскулачивание – тут уж не до фамилизма.

Самобытность русского народа ломалась беспощадно. «Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет», – вспоминал главный редактор литературного журнала «Красная новь» Александр Воронский разговор с Сергеем Есениным в 1923 году. Жить поэту оставалось недолго… «По указке петь не буду сроду, – / Лучше уж навеки замолчать», – вторил старшему собрату Павел Васильев. В 1937-м он зверски убит репрессивной государственной машиной, тогда же расстрелян и Воронский.

Террор по отношению к «новокрестьянским», сибирским, уральским поэтам, превращение литературного дела в стране в контролируемую «фабрику образов и смыслов» через создание Союза писателей СССР – часть глобального плана номенклатурного голема по обузданию народа российского.

Тоска по фамилизму, «любовь к родному пепелищу», честное и горькое слово вновь зазвучали после Великой Отечественной войны в произведениях писателей, стыдливо наречённых критикой «деревенщиками». «Братья и сёстры», «Дом» Фёдора Абрамова, «Привычное дело» Василия Белова, «Мужики и бабы» Бориса Можаева, «В вечном долгу» Ивана Акулова, «Владимирские просёлки» Владимира Солоухина – даже названия произведений не оставляют никакой двусмысленности. Это была проза жизни, труда и терпения, любви и сострадания. А рядом взрастали «амбивалентные герои», новые «лишние люди», мающиеся «потерей смысла жизни». Да, это тоже была литература, тоскующая за «железным занавесом» по западным колбасным прилавкам и вещевому изобилию, изнемогающая под партийным диктатом от «скуки традиции».

Народность без аристократии, интеллектуальность без почвы – оба течения страдали неполнотой, хотя и в разной степени. Основа мужественности – героический дух, и он был явлен в высшем роде литературы – поэзии. С огромным запасом прочности: в поэмах Валентина Сорокина «Евпатий Коловрат», «Дмитрий Донской», «Бессмертный маршал» (о Георгии Жукове). Это не только гимн нашим национальным героям, но и песнь фамилизму. Из монолога княгини Евдокии:

Мы женщины, и мы держать
Очаг обязаны сурово,
Блюсти семью,
Детей рожать
И разуметь мужское слово,
Чтоб крепла Русь,
Сияла Русь
В четыре стороны крылами!..

Мужественность, аристократизм, нежность, красота выражения – в авторе и в его героях. И – никакой двусмысленности!.. Неужели в стихах «Я пил из черепа отца / За правду на земле, / За сказку русского лица / И верный путь во мгле» (Юрий Кузнецов) больше поэзии?! (О фамилизме умолчим.) Или, может быть, фамилизм – это «секс в офисе», где «Скрещенья рук, скрещенья ног, / Судьбы скрещенья» (Борис Пастернак), причём всё происходит так торопливо, что «И падали два башмачка / Со стуком на пол. / И воск слезами с ночника / На платье капал».

Утрата героического духа (мужественности) в народе проявляется и в том, что люди не способны критически воспринимать агрессивно навязываемые им эстетически и этически ложные концепции, произведения и идеи. Что, например, хорошего в «суррогатном материнстве»?! В сущности, это торговля детьми и женским телом. Но тема в российском обществе не обсуждается, она даже «благословляется» свыше – медийные артисты, одинокие мужчины Филипп Киркоров и Сергей Лазарев фактически купили себе таким образом родительство. Получается, они – пример для публики?! Вот такой, извращенный фамилизм навязывается в России. Между тем, в бастионах европейской демократии – Франции, Германии, Австрии, Норвегии, Швеции – суррогатное материнство полностью запрещено.

Там, где извращение становится социальной нормой, умирает сначала мораль, а потом народ. В такой «пустыне», кстати, правящий класс тоже не нужен.

Но, похоже, наши руководители не только утратили аристократизм, но и представление о нём. Это видно по тому, какую литературу поднимают на щит высшие чиновники. Губернатор Ульяновской области Сергей Морозов наградил премией имени Ивана Гончарова роман Дины Рубиной, где автор прибегает к низкой лексике, примете плебейской литературы. Поощрение таких произведений, выдвижение их в качестве образца – унижение, прежде всего, правящего класса, свидетельство его деградации.

За годы губернаторства С. Морозова население области сократилось на 121 тыс. человек. Прогноз на ближайшие 15 лет ещё хуже: демографы предрекают убыль в 137 тыс.

Исторически символ фамилизма для русского человека – Богородица с младенцем на руках. Валентин Сорокин:

Летело время вьюгой и смеялось,
Я к звёздам шёл
из гиблой темноты,
И надо мною мать моя склонялась,
А с нею – Богородица и ты.

Современный фамилизм в Америке – Дональд и Мелания Трамп. Эта семья символизирует единение денег и красоты, бизнеса и амбиций, публичности и успеха. Фамилизм в Великобритании – королевский двор Елизаветы II. Аристократизм и традиции, консерватизм и строгость ритуала. Да, всё это напоказ, изнанка британского монархизма совсем другая, но все приличия и эстетические каноны соблюдаются жёстко и чётко.

А что есть фамилизм в России?.. Неужели «свадьба в катафалке» претендентки на высший пост в государстве Ксении Собчак?!.. Торжество, включавшее венчание в храме, завершилось «эротическим танцем невесты с элементами стриптиза». Невесте, кстати, на момент действа было почти сорок лет, жениху и того больше. Немолодые люди «понижали» таинство брака осознанно, ничуть не сомневаясь в одобрении «элиты».

В слезах мы захлебнулись
и в разврате,
И путь сквозь покаяния тяжёл:
Вот я искал других и виноватил,
Но виноватей всех себя нашел.

Мужественность – это ответственность, отвага и бесстрашие, горькая готовность пройти дорогой народа – как бы она ни была трудна. Предадут все – правители, медийные «деятели культуры», богачи, «служивые», и только поэт – настоящий – пройдёт путём Христа до конца. Встречая ложь, неверие, малодушие одних, чистоту, самоотверженность и любовь других.

Там, где есть любовь, нет «борьбы за права», а есть семья, дети, счастье, будущее народа, рода, страны, человечества. Там, где любви нет, есть «триста определений феминизма» и соревнование между бесполыми биороботами за право владения планетой.

Фамилизм победит (не обязательно в России, но на планете точно), потому что за него сама жизнь. Настоящее в литературе победит, как бы его не топтали, пусть даже и расстреливали. Как победил время и эпоху Павел Васильев, успевший за свою короткую жизнь сказать главное:

Славлю жизнь с улыбкой и печалью,
Убегаю от сомнений прочь,
Славлю все цветы на одеяле,
Долгий стон,
короткий сон Натальи,
Восславляю свадебную ночь.

Лидия Сычёва

Источник: Слово