Русская классика.

Золотящийся звук Михаила Юрьевича Лермонтова (1814—1841), цветные варианты восприятия поэзии, — поэзии, определяющей щедрость бытия…

Нежнейшие из возможных русских звуков: Я, Матерь Божия, ныне с молитвою… Инфернален ли Демон?

В Лермонтове было сгущение сил: той степени, что позволяла обращаться к безднам: заглядывая в них, черпать из оных…

Но — Демон очеловечен, именно таков, чтобы воспринимался людьми… Ветка Палестины будет ли поднята?

Он стоит особняком — Лермонтов, собирая звуки так, что реальность их преобразуется, что будущее открывается всей суммою граней, что ощущение величия поэзии понимается совершенно иначе, чем было до него… Забелел парус.

Он забелел резко: мятежом и бунтом, столь влекли которые поэта, не выбиравшего стезю: ведь собственный характер невозможно выбрать, он вложен в нас… Парус развернётся алебастровым цветком невероятной яркости: поражая поколения, заставляя сверять ощущения, осмысливать данность иначе.

В том числе — под углом поиска бури, бунта, возможно, ради переустройства миропорядка в целом. …промчатся тучки: нежные и гонимые, возникнут ассоциации с людскими судьбами, которые и имелись в виду, когда запускались механизмы совершенного отделанного стиха. …в общем — не игра в разочарованность, а она сама: И скучно, и грустно… — свидетельствует об этом: больно хорошо видны людские пороки, шибко всё прогнозируемо, и… вообще: пустота жизни молнией способна разнести сознание. Он предчувствовал свою смерть, или искал её?

Кажется, порой — нарывался. Всё к тому же залито одиночеством:

Как страшно жизни сей оковы

Нам в одиночестве влачить.

Делить веселье — все готовы:

Никто не хочет грусть делить.

Один я здесь, как царь воздушный,

Страданья в сердце стеснены,

И вижу, как судьбе послушно,

Года уходят, будто сны…

Власть его чрезмерна и чрезвычайна: этой власти невозможно противостоять: жуть в этом. Лермонтов хорошо знал жуть.

И – видел гармонию, словно сгущённую субстанцию: одно из гармоничнейших стихотворений: Выхожу один я на дорогу…

Нет, не смертный сон могилы влечёт: нечто потустороннее, какой-то свой вариант духовидения…

Или и впрямь был им Лермонтов — духовидцем?

Он оставил тайн больше, чем какой-либо другой поэт; и тайны эти — сложные, как устройство мозга, проводимые через внешний музыкальный слой стиха гипнотизируют читателя веками.

Александр Балтин

Источник: Слово