На минувшей неделе рыдания о несчастной судьбе некоего Бычкова, получившего в Нижнем Тагиле 3,5 года лишения свободы за создание тюрьмы, где якобы «лечили от наркомании» в наручниках и цепях – была одной из главных тем телевизионных и Интернет-болтунов. Судя по видеосюжетам – парнишка явно не вполне нормальный, с манией величия и склонностью к садизму.…Тем не менее, из него скроили чуть ли не «жертву наркомафии».

И никто не потрудился вспомнить, что в соседней Польше с 1978 года действует сеть реабилитационных коммун, где молодые наркоманы возвращаются к нормальной жизни в самоуправляемом трудовом коллективе.
Летом 1988 года я возглавлял делегацию СССР на Первом конгрессе “Молодежь и наркотики”, проведенном ООН в Шалготаряне (Север Венгрии) и создатель польских центров МОНАР Марек Котаньский признавался, что взял за основу опыт нашего Антона Макаренко.

Предлагаю вашему вниманию фрагмент из книги Марека, пару лет назад погибшего в автокатастрофе. Он погиб. А почти две сотни молодежных коммун – успешно действуют

Михаил Казаков. (Переводчик)

Хорошо помню своего первого наркомана. Он был подавлен, а я пылал терапевтическим нетерпением. «Ты, должно быть, несчастен?» — вырвался у меня идиотский вопрос. «Отстань от меня и займись своими делами», — ответил он. В тот момент я и подумал, что лечение наркоманов следует начинать со знакомства с их мышлением, реакциями, жаргоном, привычками.

Так начались пять лет постоянных неудач в больнице в Гарволине (городок, где возник первый в Польше негосударственный центр реабилитации молодых наркоманов!) … Пациенты содержались в больнице несколько месяцев, выписывались, несколько недель воздерживались от наркотиков, а потом все начиналось сначала. Пробуя разорвать этот заколдованный круг, мы занимались групповой и индивидуальной терапией, создавали то полностью изолированные, то полуизолированные, то открытые палаты. Вели философские беседы, дискуссии по искусству и культуре, вместе ходили в кино и театры, слушали музыку.

Все напрасно!

Каждый из пристрастившихся к наркотикам знал, что в психиатрической больнице есть подпольный мир. И знал разные способы одурачивания медперсонала. Замкнутый больничный мир, определенный порядок взаимозависимости, основанный на разном статусе пациентов и работников клиники, создавал в подсознании больных образ сдерживающей системы, где самодисциплина и самоконтроль ни к чему. Следовало искать какие-то другие условия, которые бы заставили наркоманов проснуться от спячки и активно ставить перед собой достойные жизненные цели. Я начал мечтать о некоем доме, где они могли бы проявить свой заложенный от природы потенциал доброй воли и жизнедеятельности.

И тут поступило предложение — разместить часть пациентов в запущенной помещичьей усадьбе в девяти километрах от больницы. Весть о переезде мои подопечные встретили с энтузиазмом. Благодаря большому усердию и различным формам интеллектуальной деятельности они уже несколько месяцев воздерживались от употребления наркотиков.

15 октября 1978 года мы переехали.

Но к тяжелой работе по расчистке снега и ремонту поместья, к подъему в шесть утра ребята оказались не готовы. И снова все рухнуло. Почти с самого начала они стали принимать «порошок», одурачивая нас. Точно так же, как делали это в психиатрической больнице.

Тогда во время одного из сеансов психотерапии я резко и даже несколько театрально сказал: «Либо вы прекратите приток наркотиков сами, либо мы распрощаемся, и я закрою клинику». Пятерых тут же выгнал вон, вызвав ошарашенные возгласы оставшихся: «Вы выгоняете больных, нуждающихся в вашей помощи?!.» Да, я нарушил главный для любого медика принцип — стараться спасти каждого и любым способом. Но у меня не было выбора.

Вместе с оставшимися мы решили, что отныне в усадьбе в Глоскове не будет места нарушающим правила. Тот, кто начнет вновь принимать наркотики, будет изгнан ради спасения остальных.

Правда, те, кому велено было уйти, затем один за другим вернулись, умоляя их принять. Начался новый порочный круг — они постоянно уходили и возвращались. А раз можно вернуться, когда хочешь, — нет никакого стимула преодолевать свои дурные наклонности.

Тогда мы ввели уточнение — начать лечение в центре можно только один раз. Мы вместе будем переживать все хорошее и плохое, но только однажды начав — и до положительного результата.

И в университете, и в неврологической клинике меня учили быть мягким и снисходительным. Но, оказывается, в общении с наркоманами просто необходимы настоящий гнев и даже агрессивность. Подделку под истинные чувства они обнаруживают немедленно. Только страстью и усердием можно выиграть этот «матч». Теплые чувства и уговоры успеха не имеют. И если накал моих эмоций падает — им делается скучно.

Доведя своих пациентов до предела напряжения, я уже могу приказать им что угодно. И они это выполнят, даже не спрашивая зачем. Усвоив, что я честен и действительно хочу их вылечить, они уже почти идентифицируют себя со мной.

Но дай только наркоману власть — он будет более жестким, чем я. Подавляющему большинству новичков они говорили бы: «Ты не подходишь для лечения, так как не вписываешься в нашу систему». И ни минуты бы не колебались.

Когда я начал работать с наркоманами, занимался такими вещами, как интервью, тесты, анкеты. Но быстро отказался от этого «чистого искусства». Если бы я с первого разговора начал копаться в прошлой жизни этих ребят, не смог бы их воспринимать такими, какие они есть, потерял бы шанс полюбить их и помочь. Поэтому я вообще не читаю историй болезни.

Поначалу было очень трудно. Создавая первый такой центр в Польше, мы шли дорогой первопроходцев.

Поместье было запущенным. Все ремонтные работы приходилось выполнять самим. Но ребята смогли делать очень многое, даже красивые деревянные скульптуры. Они установили контакт с мебельной фабрикой в Вышкове и меблировали все комнаты с большим вкусом. Постепенно установился определенный режим дня, режим работы в поле и в свинарнике. Они стали получать удовольствие от обычных каждодневных занятий. Таких, как посещение школы, уборка и мелкий ремонт дома. То есть снова становились нормальными людьми.

И сегодня можно говорить о связной и последовательной системе лечения, благодаря которой через два года они начинают новую жизнь. Как правило, успешно. Учатся, работают и больше не употребляют «зелье».

Вся власть в центре принадлежит общине, включающей обслуживающий персонал, пациентов и меня. Она решает все текущие вопросы, принимает новых пациентов и изгоняет тех, кто не соблюдает правила. Персонал состоит из врача-терапевта, двух психологов, социолога, двух педагогов, преподавателя истории и польского языка и одного бывшего пациента, который бросил наркотики и изучает в Варшавском университете ресоциализацию. Все это — сильные личности, способные прийти друг другу на помощь. Некоторым кажется странным, что пациенты решают — останется ли тот или иной наставник в центре или покинет его после испытательного срока. Но я думаю: иначе и быть не может. В конце концов это мы здесь для них, а не наоборот.

Каждый работает по 42 часа без отдыха, затем на пару дней уезжает и потом возвращается на очередную «смену».

Подопечных у нас 30 — 35, но иногда их число доходит и до пятидесяти. Иногда ситуация просто безвыходна. Как не принять шестнадцатилетнюю девушку, 25-летнюю мать с ребенком или умирающего десятилетнего наркомана? Возраст пациентов обычно от 16 до 30 лет. Но обстоятельства заставили нас начать работать и с подростками: возрастная граница наркомании резко снизилась. И сейчас эксперимент по лечению подростков совместно со взрослыми уже дает результаты.

В центре, жизнь которого устроена на принципах взаимовоспитания, есть супружеские пары и дети, которые трех-четырех лет от роду впервые начали вести нормальную жизнь именно в Глоскове. Недавно во время обследования трехлетняя девочка Майка на вопрос врача о том, что такое «соломка» (так называемый «польский героин» — наркотик домашнего приготовления), ответила: «Это то, за чем мама и папа ездят в деревню».

Сейчас наркотиками балуются и люди благосостоятельные, и дети рабочих и интеллигенции, ну и, конечно, представители «высшего общества». Собравшиеся у нас в Глоскове образуют как бы микрообщество Польши, основной закон которого — полное воздержание от наркотиков и алкоголя. Что же касается психозов на почве воздержания от того и другого — это первые шаги на дороге к выздоровлению. Сбоев в реализации этого принципа быть не должно. Поэтому община и отвергает всякого, кто позволил себе «слабость».

У нас есть служба защиты МОНАР, созданная самими пациентами. Ее члены имеют право контролировать всех и искать наркотики в любое время дня и ночи. Они великолепно выполняют свой долг — именно им удалось положить конец подпольному притоку наркотиков в усадьбу.

По ходу дела нам потребовалось создать новый специфический тип морали и выработать основные направления, которые бы не вели к бесправности пациентов или безнравственным ситуациям. Отказ даже от друга, если он или она нарушили правило абсолютного воздержания, — долг каждого, желающего предотвратить катастрофу в нашем доме. Я переживаю о каждом таком уходе. Но сдерживаю себя и говорю: «Вот тебе, парень, пятьдесят злотых на билет и три минуты, чтобы нас покинуть».

Бывают ситуации, когда просто необходимо отделаться от пациента, которого через пять минут охватит страшное желание принять дозу наркотика. Он уже безнадежен, а его страстное желание мгновенно перекинется на других. И если он не уйдет сейчас, то уйдет через несколько часов. Но тогда уже с ним уйдут и еще несколько человек.

Странная, но неотвратимая операция, напоминающая отчасти эпидемию чумы. Когда в палате кто-то вдруг заболевает чумой, его не оставляют с другими больными. Кладут на носилки и уносят в изолятор.

Но зато жизни остальных в безопасности!

Конечно, нет правил без исключений.

На моей памяти община три раза разрешала человеку вернуться, давая ему еще один шанс. В семьдесят девятом двое мальчишек «укололись», и их немедленно изгнали. Они явились ко мне и попросили: «Марек, пошли нас в тюрьму!» Я не мог этого сделать и сказал им: «Идите в больницу в Гарволине, видеть вас не хочу!» Они так и сделали. За год, проведенный в больнице, один из них сумел закончить два класса школы, а другой сдал экзамены в университете. И мы приняли их обратно, увидев, какие усилия они потратили, чтобы измениться. Теперь один из них — терапевт у нас в Глоскове, другой руководит отделением МОНАР в Гданьске.

Недавно я имел еще один повод убедиться в том, что ребятам можно доверять. В момент, когда в усадьбе не было никого из персонала, приехала девушка, которую удалили из центра два года назад. Она была известна тем, что всех всегда обманывала и возбуждала агрессивность…

Пациенты собрались все вместе и после двухчасовой дискуссии решили принять ее обратно. Потому что жестокость — исключение из правил, а доброта и любовь к ближнему — правило. А, кроме этих правил, есть еще работа на благо центра, учеба, дисциплина. За соблюдением этой системы ценностей следит совет, избранный из числа пациентов. Он все планирует, организует и оценивает результаты работы. Мы все ему подчиняемся.

Все обитатели усадьбы сами заботятся о всем хозяйстве. Умудряются найти дополнительные места для новичков, разделяя большие комнаты на маленькие части. Построили теплицу, развели свиноферму.

Утром — пробежка в несколько километров, днем — тяжелый физический труд, вечером — интенсивная психотерапия. Возможно, кому-то все это покажется издевательством. Но только предельная усталость от труда и поможет сопротивляться искушению «уколоться», становясь единственным спасением от депрессии.

Единственный путь избавиться от привычки к наркотикам — понять и почувствовать вкус обычной жизни. И мы раз за разом заполняем ужасную внутреннюю пустоту человека, личность которого в руинах, как и его организм.

Чтобы при соприкосновении с реальной, не всегда красивой жизнью за воротами центра мои пациенты не потянулись к уже известному им успокоительному средству, я стараюсь научить их вставать рано утром, выполнять ежедневные обязанности и, насколько возможно, организовывать свое свободное время. Они не должны потеряться в обыденном, не избегать его, а иметь хоть какой-нибудь иммунитет против будущих разочарований и трудностей. Мы помогаем им обрести чувство безопасности, которого у них прежде не было, и создать возможность для деятельности, которая бы практически не оставляла времени на отдых. Помогаем им добиваться хотя бы небольших жизненных побед и понимать самих себя и других людей. Поэтому никаких решетчатых окон и охраны! Если хочешь — беги, но обратно ты сюда уже не вернешься. Поэтому думай над тем, что можешь потерять.

Зависимость от наркотиков — заболевание, поражающее эмоции, самую уязвимую сферу человеческой личности. Происходят значительные психопатические изменения, разрушается организм. Задеты мозг, центральная нервная система, почки. Быстро наступает общая вялость, неспособность хоть на чем-нибудь сконцентрироваться, трудности в приобретении знаний, амнезия, потеря силы воли. Осилить все это можно только необычным способом и в необычных условиях. Поначалу даже приходится давать таблетки в течение нескольких недель, в свободное время предлагая поиграть в бадминтон или встретиться с интересным человеком. Избавление от наркотиков — медленный и трудный процесс, требующий полного изменения личности. И какая-либо гонка тут недопустима.

То, что мы делаем, можно сравнить с установлением протеза, искусственного стимулятора. Через какое-то время попавший к нам психопат привыкает к нему, начинает воспринимать его уже как естественный, для него заново открывается окружающий мир.

Первые три месяца — самый трудный период. Наркоман твердит нам, что очень хочет излечиться, но у него почти нет мотивации для лечения. Подсознание его все еще обращено на наркотики. И приходится проделывать болезненную операцию с его психикой, заставляя новичка осознать, что именно употребление наркотиков привело его в никуда. Только когда он осознает свою полную ничтожность, мелькнет шанс создать нечто в опустошенном «я». Мы вступаем в настоящую борьбу с человеком за него самого. И обязаны выйти победителями.

Недавно студент четвертого курса университета, будущий искусствовед, неплохой в сущности парень, едва оказавшись в Глоскове, начал усиленно всем демонстрировать, что он не такой «свихнутый», как все остальные. Ну, и вызвал естественную раздраженную реакцию: «Кто тебе сказал, что ты лучше нас? Зачем ты тогда вообще сюда пришел? Чего ты ждешь от нас? Тебе здесь окажут помощь, но никто не собирается терпеть твою блажь и высокомерие!..»

И парень начал думать, разбираться в самом себе, вспоминать, сколько дров он наломал в своей жизни. И постепенно научился быть честным с собой и с нами. За дутой самоуверенностью обнаружился предельно растерянный, больной молодой человек. Довольно жалкий. Но которому не было противно протянуть руку.

Существует определенный тип человеческих эмоций и отношений, который можно стимулировать только заставляя человека стать активным, не ожидая, однако, что эта активность придет в результате развития эмоций. Он должен делать, что ему говорят. Даже когда он не понимает или не чувствует правильность того или иного решения. Во время первого этапа лечения у пациента нет ничего, кроме обязанностей, он не имеет практически никаких прав. Если человек, принимаемый в центр, с самого начала уравнен в правах с полноправными членами МОНАРа, ему не за что будет бороться.

Существует еще одна сторона дела. Пациент, принимаемый в центр, совершенно не обладает сопротивляемостью — каждый его контакт с миром наркоманов закончился бы употреблением наркотиков, так как он еще не развил свой собственный защитный механизм. Первые три месяца — тяжелый период для него. Это период постоянных симптомов желания убежать, «уколоться». В течение первых нескольких месяцев такие люди скорее предпочли бы уйти, чем остаться. Под любым предлогом. Они агрессивны по отношению ко всем и ко всему. Вслух говорят, что им здесь нравится, а ночью, лежа в кровати, продолжают думать о том, как бы выбраться отсюда и как раздобыть «зелье». Поэтому им не разрешается покидать территорию в течение первого месяца. Когда они впервые выходят в Гарволин после «карантинного» периода, их всегда сопровождают те, кто находится в центре дольше.

Что же тогда удерживает их от побега, почему они остаются, несмотря на то, что так плохо себя чувствуют? Я думаю, что существуют какие-то решающие факторы. Плюс добровольность лечения. Если кто-то решает остаться в Глоскове, он должен соблюдать все законы, но его не лишают свободы. Что человеку помогает выжить, так это домашняя обстановка и убежденность, что все здесь хотят помочь тебе.

Они доверяют мне полностью, они верят в мои чудесные способности, верят, что я неспособен совершать ошибки или делать зло. Эта «непогрешимость» была моим сознательным приемом долгое время. Я был кем-то вроде доброго духа. Это очень помогло мне в позитивных манипуляциях.

В определенный момент я начал спрашивать себя, не является ли система Глоскова системой лидера. Считаю, что так оно и было в Глоскове долгое время, но сейчас уже изменилось. В течение нескольких месяцев я был очень поглощен работой по предотвращению распространения наркомании, потому что мечтаю снизить уровень наркомании в Польше. У меня остается все меньше и меньше времени на пациентов в Глоскове. Если раньше я ездил туда четыре раза в неделю на несколько десятков часов, то сейчас посвящаю им три-четыре часа в неделю.

Процент излеченных растет год от года, так как Глосков может предложить в настоящее время довольно эффективное лечение от наркомании.

Вернемся снова к этапам лечения. После подготовительного этапа наступает период членства в общине. Молодой человек, который научился справляться с тяжелой каждодневной реальностью, должен заразиться фанатизмом деятельности, стимулируемым его собственной природной энергией. Этот этап продолжается около года. Это период увлечения МОНАРом и его идеей. Вдруг пациент осознает, что все, чем он занимается здесь, важно для него. Это период обучения наблюдению позитивных сторон жизни, момент, когда человек впервые становится удовлетворен собой.

Я обычно говорю моим пациентам: «Преуспев однажды, вы почувствуете самоуважение, то, чего вы не чувствовали годы, и вы захотите снова испытать это чувство, захотите закричать: «Я был дрянью», вместо того чтобы повторять про себя: «Я дрянь».

Глосков — это что-то вроде острова, который защищает своих пациентов от неизвестного. Хотя мы стараемся создать у себя условия, насколько возможно похожие на настоящую жизнь, опасного столкновения с реальностью нельзя избежать. Есть момент в лечении, когда мы не можем предложить ничего другого, кроме физической поддержки, — остальное зависит от самого человека. Истина состоит в том, что пациент сам должен излечить себя и найти замену наркотикам. Это может быть мечта о семейном доме, альпинизм или хорошая работа. Самое главное для них — найти свое место в жизни. Все мы знаем, это непросто. Но мы, нормальные люди, знаем, как жить день за днем, а наркоман не знает. Кроме воссоздания личности, успешное лечение означает планирование своей жизни на несколько лет вперед. Ведь безделье и скука — худшие враги человека, решившего покончить с привычкой употребления наркотиков. Активная жизнь помогает преодолеть депрессию, что иногда случается еще в течение ряда лет после того, как пациент покидает центр.

Я уже рассказывал вам, что, когда наркоман попадает в МОНАР, ему практически не за что здесь бороться. Наиболее вероятно, что ему даже не захочется выходить из комнаты. Он предпочтет слушать музыку и курить сигареты. Даже в солнечный летний день он не сменит свою комнату на озеро или лес. Он смотрит с удивлением на пациентов, которые хотят гонять мяч или выполнять домашнее задание после прихода с работы. Но это заставляет его задуматься, осознать, что он собой представляет и на что способен.

Новичок может обнаружить свою «никчемность», когда он столкнется с другими пациентами, которые уже находятся в центре в течение нескольких месяцев и могут называть себя «членами общины».

Своим поведением, отношением они заставляют его почти физически почувствовать собственную никчемность. И новичок почти сразу же стремится доказать, что это неправда. Он еще не полностью осознал природу своих желаний. Но это и есть начало отвыкания от чудовищной привычки.

Потом он переходит в среднюю группу и страстно ждет, когда я ему скажу: «Отныне ты — член МОНАРа, с сегодняшнего дня твои обязанности иные». Теперь он обязан отвечать за других, тех, кто пришел после него, кто постоянно оценивает его поведение. Он уже прошел некий путь к исцелению, следуя примеру других, и теперь ощущает, что сам должен быть примером. МОНАР становится для него делом, которое следует продолжать и защищать.

Человек никогда не потерпит неудач, если он верит в себя.

Перевод Михаила Казакова