О русских, евреях и арабах… Прикровенно…

Надо крепить оборону на Западе, а друзей искать на Востоке.

Александр Невский

Что за диво дивное – русское воинство? Что за могучие исполины? Век сменяется веком, тысячелетний покров опустился на святые могилы тех, кто, не ведая страха, отдавал собственные жизни за родное Отечество. Погибали по слову заповеданному Святым Евангелием, уходили «за други своя». “Так не посрамим земли русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут”, – восклицал великий князь Святослав перед сраженьем. И воины отвечали ему: “Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим”.

То ли было, то ли не было? Кто они, эти могучие русичи, Алёши Поповичи, Добрыни Никитичи? Скорее сказочные персонажи, совершенные образы, идеализированные, любовно многими поколениями выточенные и ради самих себя придуманные столь прекрасными, чтобы были высотой своею сам «столп и утверждение истины». Да… Выдумки, сказанья, басни. Позвольте, но какой получится конфуз, коль, повернув с усилием свое сознанье, мы область ирреального попробуем принять как факт…

И вот он, тот могучий Феодосиев монастырь, вот гроб хрустальный, точно пушкинская сказка, вот тот, кто Русь былинную спасал, в нетлении покоятся святые мощи и уязвлённая мечем высокая десница, благословеньем сложенные пальцы…

Я не забуду ни за что, как вдребезги разбилось ветхое моё сознанье, когда в пределах Киево-Печерских монах открыл передо мной священный гроб и разрешил внезапно приложиться к руке того, кто назывался Ильёй Муромцем. И здесь, по действию святого Духа, открыто стало мне, что он живой и что таков, каким в летописаниях далеких запечатлен был: в точности таков. Что это мы дурны, что измельчали, что оскудела благодать на нас и, жалким самооправданием, святых героев древности мы принимаем лишь за миф. Но это мы скорей мертвы. Они своею высотой живые. Прости, Отечество моё. У нас же нынче «потребитель».

Из дневника. Киево-Печерская лавра. 2 сентября 2013

***

Приезжая на Ближний Восток, я каждый раз ловлю себя на мысли, что люди здесь живут как-то по-иному: масштабнее, что ли. Несмотря на внешние самые обыкновенные человеческие проявления, в них есть нечто особенное, то, что спрятано от глаз… Им словно открыта какая-то тайна.

Волей судьбы я стала последним десятым членом международной миротворческой делегации, которая намеревалась посетить Сирию, чтобы увидеть «все своими глазами». Организатор мероприятия – нобелевский лауреат, президент фонда «Люди мира» Мариед Магваер собрала команду из представителей восьми стран: Англии Ирландии, Бельгии, Польши, Ирана, Индии, Канады и России. Намечалась весьма обширная программа, но в самый последний момент МИД Сирии отказалось принимать иностранцев, сняв с себя все гарантии безопасности (догадайтесь, почему). Группой было принято решение ехать на свой страх и риск самим. В военных условиях и без официального статуса новая программа рождалась буквально на ходу: Бейрут – Дамаск – Кара – Хомс – Тартус – Дейр Атъях – Маалюля – Бейрут. И тысячи людей с которыми удалось пообщаться: местные жители, беженцы, солдаты, генералы, министры, мэры, директора школ и приютов, врачи, священство…

1, 2 Лагерь беженцев в Тартусе

За десять дней пребывания в Ливане и Сирии стараюсь встроиться в здешнюю систему координат, пытаюсь найти ответы на многие актуальные вопросы, ищу по большей части в среде невербальной, на уровне почти никогда не подводящей интуиции… И самая первая мысль, которая посетила меня на сей раз. Тайна этой земли заключается лишь в том, что, несмотря на бесконечные завоевания, колонии, исторические перипетии, народу Сирии осталось открыто главное – собственная традиция. По сей день самобытность здешних арабов не музейная, не пыльная, но живая: они умудряются жить в пространстве «большой истории», восходящей к славе не только Салах ад Дина, или Усама ибн Мункыза, но дальше – к самим пророкам. Здесь священные писания – как лента новостей с пометкой «молния». Здесь братство от корня ветхозаветных праотцев – как родовая память: живая и в лицах, а молитва – как дыхание жизни. Но самое прекрасное заключается в том, что всё это открывающееся изнутри «особенное бытие» вдруг оказывается настолько органичным и настолько доминирует, что убери сакральную сторону местной многоликой, хаотично движущейся восточной круговерти, как в ту же секунду и не станет всей восхитительной цивилизации разом. Исчезнет, как исчезали величайшие из великих…

Да, весь секрет – в религиозном сознании, открывающем двери в вечность. Меня в этих вопросах не обманешь, ведь в каждой точке пространства Сирии я чувствую себя так, как чувствую в России только тогда, когда нахожусь в монастыре. При этом каждое движение из монастыря в «цивилизацию» сопровождается весьма сильными душевными муками. Думаю, ни для кого не станет открытием умозаключение о том, что русские духовные центры живут не так, как ощущает себя вся остальная Россия. Живое религиозное сознание для россиян пока остаётся только мечтой, а для усвоивших европейскую систему материальных и прагматических ценностей – и вовсе сказки, фантазии средневекового ума. Сумеет ли Россия преодолеть это болезненное раздвоение сознания? Обретет ли своё целостное ценностное мышление с выходом даже не в тысячелетнее царство мира на земле (так называемый «хилиазм», или даже «коммунизм»), выражающее мечты человечества о справедливости и устранении социального зла (нет-нет, здесь слишком тесно, душа не ограничивается лишь земным существованием)? Сумеет ли Россия припомнить горние пределы? Сподобится ли вновь произнести великое гоголевское: «вся Россия – мой монастырь» и не слукавить при этом? Вот в чем вопрос.

Похоже на утопию? Да, и моей веры не хватает, чтобы увидеть новую Россию в подобном, воистину царском облачении. Всё слишком далеко зашло: целое поколение, рухнувшее в бездну революционного мятежа начала прошлого века, цивилизационные потери национального генофонда во Второй мировой войне, кровавые преступления против России в годы постсоветского лихолетья… И, как результат, вскормленные потребительской идеологией либерализма самодовольные жители мегаполисов без царя в голове и без Бога в сердце.

Я не хочу сгущать краски: у меня нет никаких сомнений в том, что мы всё преодолеем, и нужно быть слепым, чтобы не увидеть восходящие сегодня лучи столь родной и столь неизбежной для нашего отечества святости. Но будет ли Россия спасаться «малым стадом» (о чем говорят всё чаще), молитвами избранных и тех, которым открыта «русская тайна», или же мы придем в себя и мир увидит Святую Русь во всей ее могучей полноте? Бог весть…

В этой связи мне вспоминается беседа с одним весьма влиятельным в своих кругах раввином, который в вопросах цивилизационной целостности народов (точнее сказать его народа), разбирался более чем превосходно, что, впрочем, не удивительно, ибо этот вопрос – основа их национальной сущности.

После часовой и очень любопытной беседы мой оппонент вопиял: «поймите, наконец, не новостная чехарда, не политиканство, а мессианская поступь!» Он открывал передо мной мою же Библию, тряс священным текстом из пророка Иезекииля и вопрошал: «Вы хоть читали? Вот же, вот! Сейчас решаются судьбы мира! Начинается битва за Иерусалим! После великого рассеяния мы возвращаемся на свою землю! Это Армагеддон! Это Мошеах!» А потом после паузы, сокровенное: «И квинтэссенция мировой истории – здоровая часть человечества, народ Израиля!» Что говорить, в тот момент представитель «народа избранного» был прекрасен! Его некрасивое лицо на глазах героически видоизменилось: оно загорелось огнем знаменитой еврейской гордости, и воспеваемой и проклинаемой в веках, спина выпрямилась, и весь он точно облачился во всеоружие воина Сиона. Достойный, он являл собою самое живое воплощение того великого и ужасного замысла о его народе, который из поколения в поколение, заботясь о чистоте рода и непреложности «священной буквы закона», ревниво передавали его предки. Во время своих священных рассуждений, сам невысокого роста, он умудрялся даже смотреть на меня свысока. А что же я? А мне в этот момент хватило мудрости не юдофобствовать или русофильствовать, я просто любоваться им. Красавец! Что поделать, есть у меня слабость – люблю цельных.

«А как же насчет мессианской поступи Святой Руси? На каком языке говорит сегодня богохранимая Русь?» – неожиданно вопрошал мой собеседник и, не дожидаясь ответа, будто бы меня и вовсе не было рядом, продолжал свои страстные размышления.

Интересно, а на каком языке она говорит? К огорчению, или быть может к счастью, но думается мне, что Русь сегодня пока всё больше молчит. Как, впрочем, молчала и я, когда в завершение нашего разговора (фактически монолога), этот власть имеющий раввин победоносно заявил: «Сегодня настало время всем вспомнить о Боге!» Невероятно, но это было сказано так, будто у него на Бога был зарегистрирован патент. А потом небрежно, сквозь зубы добавил: «И даже России». Признаться честно, но в этот момент ему удалось, наконец, сделать мне больно, внутри меня всё так и перевернулось разом: «Свята Русь живет без Бога!? Она лишь будет вспоминать Его!? Всё это невообразимо! Жестокая насмешка беса! Несчастные, мы как всегда плетемся позади». Но не было в моем сознании лукавства и больно стало потому, что был он прав. Мы!… Те, которые добры, кто ярче всех должны гореть любовью, на ком в избытке благодать… Мы – нерадивые потомки. Благодарю тебя, мой Бог, нас вразумляют иудеи!

И не только иудеи… Я собрала для моего рассказа еще три образа, которые поистине достойны восхищенья, и все три на грани сюрреализма.

***

Да, «великий Израиль» разговаривает на том же языке что и «великая Сирия» – на языке мистическом. И, несмотря на извечную вражду и неприязнь между евреями и арабами, они, конечно же, братья и всё, что нынче происходит – это страстная эсхатологическая схватка двух «великих»… И схватка, нужно сказать, на равных.

3 Аббас

Среди наших сопровождающих в Сирии был отличный парень с именем Аббас. Лейтенант сирийской армии, высокий, серьезный, своим могучим телосложением он напоминал русского богатыря. Поэтому, в один из подходящих моментов, я и завела с ним разговор об Илье Муромце, о подвигах во славу Киевской Руси, о Соловье-Разбойнике, о том, как русская земля давала Илье силу богатырскую, ну и так далее… Аббас внимательно и с интересом выслушал мой рассказ (нужно сказать, что всё русское вызывает у сирийцев предельное и очень искреннее уважение), а потом вдруг спросил: «Мария, а ты можешь меня с ним познакомить?» Я сначала не поняла, но Аббас продолжил: «Ты знаешь, нам сейчас такие парни очень нужны. Мы бы этого вашего «богатыря» у себя генералом сделали! Не бойся, наша земля ему много силы даст, ведь она у нас тоже, как и ваша… священная».

4 Солдат Сирии

Да, вот такая вот история. И это, прошу учесть, не из-за плохого переводчика (он был первоклассный), а исключительно оттого, что Илья Муромец прекрасно вписывается в мистическое сознание сирийцев, он им понятен даже больше, чем нам самим (я сразу вспомнила мою поездку в Киево-Печерскую лавру и ту ломку стереотипов, о которой позже писала в дневнике). В сознании этих людей нет четкой грани между прошлым и настоящим, – тут всё едино, всё реальность. Сила ушедших поколений переходит в силу ныне живущих: ровно, поступательно и неизбежно. Им ничего не нужно объяснять. Они таковы, таков их род и точка. Арабов можно только наблюдать со стороны, вторжение в пределы родовой памяти – дело бесполезное. Внутреннее устроение этих людей подобно монолитным пушечным ядрам. Здесь напрочь нет Европы! Для самой же «просвещённой и цивилизованной» они лишь аборигены, пережитки исчезающей цивилизации. Послушайте, но как здесь дышится привольно, вот где свобода! Воистину вся Сирия – мой монастырь (я думаю, Гоголь бы меня понял).

Нам нужен Восток! Нам необходима непрерванная его традиция. Только опытом самобытного Востока, сохранившего свою девственную мудрость и религиозную дальнозоркость, мы сможем реанимировать себя самих. И мусульмане Сирии – мои духовные братья, они ближе и роднее тех европеизированных соотечественников, которых и русскими-то назвать не получается. Поскольку они обезличены, они уже часть глобального проекта, а для России – как продукт межвременья и только.

И где, спрашивается, война? В России, или в Сирии? Увы, она – везде. Только одних изничтожают на духовом фронте, других же просто вырезают.

***

А в Сирии на русских молятся! В прямом смысле этого слова. Та любовь и то уважение, которое сирийцы оказывают русским – они дорогого стоят. Но смысл в том, что любят они нас подлинных, им открыта именно Святая Русь, Россию новую здесь совсем не знают. Куда бы мы ни приходили, везде просили передать слова благодарности Путину, которого все называют не иначе как «Абу Али Путин», Али – одно из имен Аллаха, обозначающее «высочайший» и это знак сугубого уважения.

– Я молюсь за всю семью Путина, за его маму, папу… – учтиво сообщает мне бедный торговец апельсинами на улице разрушенного Хомса.

– А как же зовут его маму? – спрашиваю, потому что мне и в голову не приходила интересоваться этим.

Старик очень удивленно на меня смотрит, дескать, как же так, русская и не знает, а потом, думая, что я его таким образом просто проверяю, с доброй улыбкой отвечает: «Ее зовут Марья-а-м, как маму нашего любимого Исы» (Иисуса – ред.). Тут дедушка окончательно расплывается в беззубой улыбке, шарит во внутреннем кармашке своего древнего пиджака и вытаскивает из него, что бы вы думали… Крошечную иконку Владимирской Божией Матери, целует и протягивает мне: «На вот». Вся затертая, выцветшая, похоже, она провела в кармане этого дивного старика не одно десятилетие…

– А ну-ка, коли ты настоящая русская, давай, читай мне тут, на обороте… Хоть под конец жизни услышу как положено молиться за Россию и за Путина.

5 В Хомсе

И вот, волею судьбы, совершенно неожиданно, я стою посреди вымученного Хомса, читаю молитву Владимирской иконе Божией Матери… И плачу. Дивны дела Твои, Господи! Слава Творцу сердцеведцу! Слава!

– Дедушка, а вы что, христианин? – спрашиваю моего чудесного собеседника.

– Весь мой род – мусульмане и я тоже, но Сирия была землей христиан, поэтому христиан у нас уважают. А еще у нас говорят, что от России будет спасение всему миру, вот мы и молимся за вас особенно.

И в этом вся Сирия! Непостижимо. Кто знает, быть может, Русь-то и жива лишь оттого, что где-то на краю земли, в растерзанной войной стране, в разрушенном нещадно городе, молится о ней один нищий, бездомный старик, у которого единственное что осталось, так это доброе сердце и апельсиновое дерево?

…А то, что здесь молятся абсолютно все, так это норма. В гостиницах, наряду с одноразовыми зубными щетками и шампунем, в свою очередь на столике возле кровати любезно уготованы и четочки. «ИншАллах», «машАллах» – звучат на каждом шагу и это не пустые слова. Как и православные, сирийцы подлинно живут, уповая на волю Всевышнего, доверяя Ему всякое свое дело: начиная с хаотичных потоков машин на улицах, кончая событиями исторического масштаба – все тут движется какой-то особой, нечеловеческой волей. Всё «как Бог благословит».

6 С Верховным муфтием Сирии

О чем говорить, когда даже Верховный муфтий Сирии на своем высоком посту чудит так, как чудить могли разве что юродивые в древней Руси. Святой – не иначе… И это мой последний на сегодняшний день герой.

7 Москва, ноябрь 2015 г.

Вообразите только, во время своего последнего визита в Москву (а это было совсем недавно, в ноябре месяце, когда российские самолеты уже вовсю громили ДАИШ на территории Сирии), он чуть не полетел обратно в Дамаск чартерным рейсом, который должен был следовать через Стамбул! Почему? Да просто потому, что других билетов не было. И только звонок взволнованного представителя из администрации Башара Асада сумел остановить Верховного от этого опасного путешествия домой через «стан врага».

8 В мечети Омейядов, Дамаск

При первой же встрече с доктором Хассуном в Дамаске, я сразу спросила, как же он так неосторожно к себе относится, ведь это, по меньшей мере, неразумно! Ответ Муфтия меня поразил:

– Послушай, а ты читала когда-нибудь в Евангелии, чтоб Иисус из Назарета ходил проповедовать в бронежилете, или ездил, скажем, на бронированном автомобиле? Пророк Мухаммед тоже этими штуками пренебрегал. Вот я и беру с них пример. Они мои учителя. Я полностью отдал себя Богу. Так неужели ты думаешь, что всемогущий Бог не укрыл бы меня в Турции от тех, кому нужна моя голова, если бы счел это необходимым?

– Но Вас могли взять в заложники, могли убить! – настаивала я.

– Если бы меня на том пути предали смерти, слава Всевышнему, ибо тем я оказался бы Ему особенно угоден. Мученичество – путь избранных. Так чего мне бояться? Мы в руках Бога! Разве ты этого не знала? Ты же православная! После того, как четыре года назад они убили моего сына и я вышел к ним и сказал, что прощаю их, что не проклинаю, но прошу пощады ради моего истерзанного народа, ради моей страдающей Родины, после этого они не то что прислушались, о, нет… Напротив, они теперь каждую минуту ищут моей смерти, уготавливая то там, то тут ловушки и западни. Их раздражает всякое доброе начало, они ненавидят всякое проявление любви. Но я жив. Ты же видишь меня, вот он я! Слава Аллаху! Укрепляйся в вере, Мария! Всевышний не оставит нас. Веруй!

Смерть, о которой Верховный так бесстрастно рассуждал (и не только ведь рассуждал, но кротко и безмолвно готов был пойти ей навстречу!) – еще одна тема, в которой арабы мастера высшего уровня. Но это одновременно и одна из самых опасных тем на Востоке. Слишком тонка грань между мученичеством подлинным и фанатизмом, являющимся лишь орудием манипулирования необразованными и подверженными греховным страстям людьми. Тысячи наёмников ДАИШ, с прокуренными и вынесенными наркотиками мозгами, совершают сегодня в Сирии преступление против человечества, руководствуясь в первую очередь извращенными представлениями о мученичестве. Именно поэтому, за многие годы противостояния террору, «наука смерти» для арабов и для тех, кто исповедует традиционный ислам, стала практически фундаментальной.

«Наш солдат должен знать о смерти всё – говорит первый заместитель ливанской повстанческой организации «Хезболлах» шейх Наим Кассем. – Каждый боец «Хезболлах» здоров физически, морально и духовно, кроме того он прекрасно образован и прошел специальную профессиональную подготовку. Он абсолютно свободен в своем выборе, нравственен, неподкупен, именно поэтому ему становится открыто истинное знание о смерти, благодаря которому мы – непобедимы». Выходя на фронт, каждый боец этого партизанского движения своими руками выкапывает себе могилу, в которую, как в бункер-келью, возвращается в течение всего времени проведения военной операции. Здесь он живет, здесь же молится. В случае смерти, братство хоронит его в этой же могиле, с которой он успел сродниться и которую принял как дар. Смерть за членов братства и священную землю для воинов «Хезболлах» – высшая честь и награда от Бога. Скажите, вам это ничего не напоминает? Русские монахи-отшельники, жившие в могилах, или те, кто подвизались в пещерах и удаленных скитах, – они тоже были воины, но только воины Христовы. А монашеская мантия на плечах русских иноков, символизирующая гроб, в который облачается принявший постриг в знак отречения от мира? Ну что вы… Хезболлинцы – птицы высокого полета. Это воистину армия будущего! Именно они сегодня сражаются на сирийском фронте и тянут основной груз сопротивления выродкам из ДАИШ. Но об этом отдельно… Ведь мне удалось поговорить с шейхом Наимом Кассемом, а это невероятное везение, ибо в партии Аллаха (так переводится «Хезболлах»), по понятным причинам, интервью давать не принято.

9 В детском доме Дейр Атъях

10 Маалюля

11 На улицах Старого города с мальчиком-продавцом бобов

12 Новомученики Сирийские

13 С монахами-суфиями

Автор репортажа – Мария Мономенова, член Союза журналистов России