1. Проблема Кавказа

Кавказская проблема, характерная для российской политики, как минимум, с XVIII века, обостряется в периоды кризиса российской государственности. Военные кампании 1993-1996-го и 1999-2004 гг., современное расползание партизанского «загнивания» по Северному Кавказу, планомерные террористические кампании в северных территориях, вспышки стихийного сопротивления русского населения — всё это в том или ином виде наблюдалось и в предшествующие периоды кавказской военно-политической активности. Новым явлением нынешней, третьей Кавказской войны (если считать второй войной период революционного и постреволюционного брожения 1905-1943 гг.) стала взрывоподобная культурно-демографическая агрессия кавказских народностей, направленная как вовне, так и внутрь территорий проживания основных массивов кавказских племён.

Эта агрессия базируется на сложившемся в Российской Федерации союзе коррумпированных властных структур и общин горских переселенцев, направленном против русского большинства. Судя по всему, властные структуры РФ всех уровней формируют инородческие общины в русских городах и создают для них режим максимального благоприятствования для того, чтобы в случае выступлений русского населения против режима иметь против них готовые ударные отряды.

Кавказцам в русских городах позволяется всё. Например, в прошлом году в Сальске боевики дагестанской общины, прямо из автомобилей, на центральной улице города расстреляли группу русской молодёжи. Один убит, восемь раненых. Городская милиция сделала террористам под козырёк, «свободные» СМИ об этом не сообщили ни слова, «демократические» прокуратуры не возбудили ни одного уголовного дела. Зато какая свистопляска поднялась, когда в Кондопоге народ ответил стихийным возмущением на подобный же этнотеррор! Несколько русских участников волнений уже осуждены, ещё больше находятся под судом и следствием. Снято с должностей несколько представителей власти — не за то, что они сформировали в городе этническую преступную общину, а за то, что не сумели предотвратить выступления народных масс против неё. Что касается чеченских участников столкновений, то сначала невнятно говорилось о том, что власти собираются возбудить уголовные дела против шестерых кавказских террористов, затем об этом прочно замолчали, и стало ясно, что никто из них преследоваться эрэфовским «законом» не будет.

1. Первая война — чеченская

Мы сосредоточим своё внимание на внутреннем аспекте кавказской агрессии. О войне в Чечне всем более или менее известно, хотя официальной информации о ней как не было, так и нет. Прошло две чеченских кампании — но правительство не опубликовало никаких отчётов. Вся информация для общественности поступает из сообщений СМИ, имеющих весьма низкий уровень достоверности и совершенно не претендующих на обобщение. Притом, СМИ, как правило, не касаются многих проблем, представляющих интерес для общества в связи с этой войной. Например, этноцид русского населения в Чечне освещался только русскими национальными изданиями, имеющими немногочисленный круг читателей.

А поговорить есть о чём. Террор против русского населения начался немедленно после прихода к власти в Чечне Д. Дудаева. По заведомо заниженным сведениям министерства национальностей РФ, не считая погибших в ходе военных действий, в этой «республике» с 1991 г. было убито более 21 тыс. русских (по оценкам общественных организаций — 45 тыс.), захвачено более 100 тыс. квартир и домов, принадлежащих представителям иных этносов, более 46 тыс. чел. было обращено в рабство. До начала первой чеченской кампании, в 1991-1994 гг., Чечню покинуло более 200 тыс. русских беженцев. К началу второй чеченской кампании на территории Чечни находилось 29 тыс. русских (из 350 тыс., зафиксированных переписью 1989 г.), из них более 17 тыс. беспомощных стариков. Они жили в нечеловеческих условиях: избиения, убийства, грабежи, изнасилования, захват заложников, взломы и насильственное выселение из квартир и домов были в «республике» обыденностью и изгнание Масхадова в горы в 2000 году ничего не изменило — разве что раньше насильники предъявляли удостоверения «шариатской госбезопасности», а теперь — МВД РФ. Этноцид — единственный термин, отвечающий ситуации в Чечне.

Не лучше и положение терских казаков, хотя на уровне официальной пропаганды чеченцы их отделяли от русских и даже декларировали создание федерации с ними (в будущем). Но это было только лживой пропагандой, на практике против казаков вёлся такой же террор, как и против русских и других невайнахов. Казачество, с XVI века (как минимум) населявшее Наурский, Сунженский и Шелковской районы, практически полностью вытеснено с земель своих предков, на границах которой чечены появились только в конце XVIII века.

В Чечне под покровительством Москвы проведена этническая чистка, к власти пришёл очередной сепаратистский клан, заключивший соглашение с московскими правящими кругами. Разумеется, это соглашение не более прочно, чем соглашение 1996 года с Масхадовым, и, можно не сомневаться, закончится тем же. Можно даже назвать причину предстоящего разрыва — вопрос о владении Грозненскими нефтепромыслами.

1. В чеченской тени

А ведь на Северном Кавказе есть и другие национальные образования. Как обстоят дела в них? Судя по сообщениям с мест, в них всё чаще происходят стычки террористов с федеральными и местными силами. Война расползается по Северному Кавказу. А раз так — значит, и в них проявляется чеченский синдром. Нашему обществу угрожает новая война на Северном Кавказе, и, как нам представляется, максимальная военная угроза зреет в Дагестане. Рассмотрим ситуацию поближе.

Всего в Дагестане, по данным переписи 2002 года, проживает 2 576,5 тыс. чел. Среди республик Российской Федерации Дагестан по численности населения занимает третье место. Его население составляет 1,2 % от населения России и довольно быстро растет. По сравнению с предыдущей переписью прирост населения в Дагестане рекордный для субъектов РФ — на 41,7 %. Коэффициент рождаемости по республике на 1 000 человек населения составляет 20 против 10 по России; коэффициент смертности — 7,6 против 12,1, естественный прирост 12,9 против 2,1 по России.

Характерная особенность Дагестана — многоэтничность и сопутствующее ей многоязычье.. Здесь проживает, по разным методикам оценок, от 60 до 100 наций и народностей, в том числе от 30 до 70 коренных народностей и этнических групп, говорящих на (примерно) 30 разных языках, принадлежащих не менее чем к шести языковым группам. Этнографическая и лингвистическая карты Дагестана очень похожи на лоскутное одеяло. Согласно переписи населения 1989 года в Дагестане насчитывалось аварцев — 496 тысяч человек, даргинцев — 280 тыс., кумыков — 232 тыс., лезгин — 204 тыс., русских — 166 тыс., лакцев — 92 тыс., табасаранцев — 78 тыс., азербайджанцев — 75 тыс., чеченцев — 58 тыс., ногайцев — 28 тыс. и пр. А теперь сравним, как подаётся национальный состав Дагестана по материалам переписи 2002 года: аварцы насчитывают 751,1 тыс. чел. вместе с родственными андо-дидойцами и арчинцами (прирост примерно на 50 %), за ними идут лезгины — 502,6 тыс. (вместе с прочими лезгиноязычными) — прирост на 150 %, даргинцы, которых (вместе с кубачинцами и кайтагцами) насчитывается 425,5 тыс. чел. (80 % прироста), кумыки — 365,8 тыс. чел. (50 % прироста), лакцы — 139,7 тыс. и пр. Напомним, что прирост в целом по Дагестану — 41,7 %. Уже сама методология подсчёта («вместе с теми-то и теми-то») выдаёт беспрерывно идущую в Дагестане подковёрную борьбу за «перетягивание одеяла».

«Одеяло» довольно-таки тёплое, при том что Дагестан, самый благополучный субъект федерации в демографическом отношении, одновременно является и самым нищим в отношении экономическом. Ежегодные дотации федерального центра в бюджет Дагестана дошли до 18 млрд. рублей и составляют около 85 % республиканского бюджета. Дагестан живёт за счёт федерации. В нашем обществе объяснение дагестанскому «этнографическому чуду» обычно находят в канонах ислама и традиционалистских принципах жизни коренных народов. Полагаем, простое сопоставление бюджетных цифр позволяет признать все эти объяснения ошибочными. Всё куда проще. Почему бы и не рожать, если добрый русский дядя тебя содержит? В самом деле, получается, что каждый из нас, русских, выкладывает немалые деньги из собственного кармана на содержание солнечного Дагестана? Но и сводить всё к упрощённым и потому неверным объяснениям не стоит. Там, где есть бюрократия, она уж позаботится, чтобы деньги остались в её карманах. Реально здравоохранение в Дагестане финансируется на 60 % от потребности, больницы и поликлиники стоят в полуразрушенном состоянии, обеспеченность врачами составляет 31,5 % (на 26 % ниже средней величины по РФ). Водопроводом обеспечены 26,3 % населения, канализацией — 14,8 %. Более 300 школ находятся в аварийном состоянии, вдвое больше — в предаварийном. Льготы на предоставление жилищно-коммунальных услуг оплачиваются на 50 %. Большинство дагестанцев влачат жалкое существование, живут тяжелым физическим трудом и часто умирают от неестественных причин, в основном травм и отравлений. Кроме того, в 2002 году на одну тысячу населения 46,2 человека умерли насильственной смертью, а в 2004 году — 48,5. Так что на самом деле народные массы Дагестана живут примерно в соответствии с долей усилий республики в республиканском бюджете.

Вопрос власти в Дагестане — это прежде всего вопрос раздела федеральных дотаций. На чьи оффшорные счета, громадные особняки и неисчислимые стада пойдут русские деньги — вот в чём суть и смысл дагестанской внутриполитической жизни. Весь дотационный массив уходит в теневую экономику. Например, в Дагестане самый высокий уровень закупки гражданами республики иностранной валюты — если в 2003 году на валюту «нищие» дагестанцы потратили 1,8 млрд. рублей, то в 2005-м — уже 8,8 млрд. В 2004 году объём продаж на вещевых и продовольственных рынках составил 20,4 млрд. рублей — в шесть раз больше оборота крупных и средних предприятий республики. Всё в точном соответствии с размером бюджетных дотаций — дагестанцы тратят в шесть раз больше, чем производят. И рост подобных расходов также коррелируется с ростом федеральных дотаций — от 2 млрд. в 1999 году до 18 млрд. рублей сейчас.

Откуда у населения деньги при такой нищете республики? Из теневого сектора, на который в Дагестане приходится минимум 50 % оборота товаров и услуг. В Южном федеральном округе этот показатель составляет 26 %, а по РФ в целом — 17 %, так что Дагестан и тут чемпион. Но и легальный сектор экономики живёт достаточно привольно. Доходы скрывается, налоговики коррумпированы и в результате при доходах граждан в 8,5 млрд. руб. налогов в республике собирается 750 млн. рублей. Особенно плохо собираются акцизные сборы за алкоголь и бензин, хотя дагестанские магазины забиты огромным количеством «палёной» водки по 20 руб. за бутылку, а бензозаправок в республике в пять раз больше на душу населения, чем по РФ в целом. Со столицей «нищего» Дагестана по количеству роскошных особняков, иномарок и вообще массового жилищного строительства не сравнится ни один из русских областных центров.

Дагестанская теневая экономика базируется на «палёной» водке, «самопальном» бензине, и на игорных заведениях. А ещё в Дагестане любят печатать деньги — эмиссия Дагестанского отделения Банка России в 4-5 раз выше, чем в субъектах федерации, входящих в Центральный федеральный округ. Так что и с этой стороны Дагестан вносит свой вклад в уровень инфляции.

Уровень коррупции прямо пропорционален уровню теневой экономики. Всё в Дагестане продаётся и всё покупается. Устройство в милицию рядовым милиционером стоит 5 тыс. долларов. Место главы администрации района — от 150 до 300 тыс. долларов. Министерский портфель — полмиллиона долларов. Наблюдатели давно обнаружили прямую связь между прибытием в Дагестан федеральных траншей и волнами покушений на чиновников.

Работу правоохранительных органов Дагестана лучше всего характеризует уровень преступности в республике — самый низкий среди субъектов федерации (и здесь Дагестан в чемпионах). 215 преступлений на 100 тыс. населения (в целом в Южном федеральном округе этот показатель составляет 596, а по России в целом — 910). Уровень по особо тяжким преступлениям здесь тоже чрезвычайно низок — 63 на 100 тыс. чел. населения (в ЮФО — 187, по РФ — 295).

Так хорошо работает милиция? Вряд ли. Более внимательное рассмотрение приводит к выводу, что дагестанские прокуратура, милиция и ФСБ занимаются не расследованием, а укрывательством преступлений. Например, в 2005 году отдел по борьбе с организованной преступностью не завёл ни одного дела оперативного учёта в отношении организованных преступных групп и сообществ (это при том, что «палёная» водка и «самопальный» бензин хлещут рекой). За первые пять месяцев 2005 года в республике выявлено 18 фактов взяточничества. Для сравнения — в Ростовской области за то же время выявлено их 197. Или такой пример — за 2004 год рыболовецкие хозяйства сдали предприятиям на реализацию 161 тонну рыбы, из которых на промышленную переработку поступили… аж 1, 3 тонны. Куда делось 99 % улова — прокуратуре неизвестно, как неизвестен, по-видимому, и сам факт его исчезновения.

А вот террористической деятельности не спрятать. Каждый пятый теракт на территории России совершается в Дагестане. Сообщения МВД по Дагестану уже давно напоминают фронтовые сводки. В 1996 году взорвали министра финансов республики, в 1998-м — верховного муфтия, в 2001-м расстреляли из засады вице-спикера парламента и председателя дагестанского отделения Промстройбанка. И сейчас не лучше. 10 ноября 2004 года — штурм квартиры с боевиками в Махачкале; 15 января 2005 года — штурм квартиры с боевиками в Каспийске, трёхдневный бой на окраине Махачкалы; 2 февраля 2005-го — покушение на и. о. главы Хасавюртовского района А. Алхаматова и расстрел из засады заместителя министра внутренних дел республики генерала М. Омарова (это было уже второе покушение на него) и двух его охранников. Вообще, только за первые пять месяцев 2005 года в Дагестане совершено 23 теракта — практически все против сотрудников правоохранительных органов: погибли 29 сотрудников МВД, один сотрудник ФСБ, один представитель органов государственной власти, семь гражданских лиц; ранены 41 сотрудник МВД, два сотрудника ФСБ, работник суда, 4 сотрудника прокуратуры, 21 гражданский.

Дальше то же. 3 ноября 2005-го — попытка подрыва бронированного «Мерседеса» управляющего пенсионным фондом республики А. Амутинова. 14 марта 2006 года — штурм в Хасавюрте дома с боевиками, причём осаждённые опять прорываются через ряды 200 спецназовцев и бронетехнику. 20 мая взорван автомобиль министра по делам национальной политики, информации и внешним связям З. Арухова (в 2003 году точно так же погиб его предшественник на этом посту М. Гусаев). 11 октября — застрелены два милиционера. 23 октября — опять нападение на наряд милиции в Хасавюрте. Всего в 2006 году — более 80 диверсий и покушений. 2007 год: 13 января убит командир отделения ОМОНа. 14 февраля убиты трое милиционеров в Махачкале, и т. д. и т. п.

Все убийства и покушения списываются на ваххабитов. Что ж, многочисленные подрывы газопроводов, диверсии на железных дорогах и обстрелы воинских колонн ещё вписываются в их деятельность, но зачем им, например, убивать председателя Промстройбанка или устраивать подряд 15 покушений на мэра Махачкалы С. Амирова? Политические деятели национальных общин обвиняют в политических убийствах председателя Госсовета М. М. Магомедова, даргинца и главу даргинского этнополитического союза в республике. Рискнём предположить, что и сами оппозиционные деятели вряд ли выходят на митинги с чистыми руками.

Дагестан, как государство, был создан советской властью, после подавления исламистского мятежа в 1920-1921 гг. Большевики сформировали республику на принципе баланса этнических интересов. Власть делилась по итогам кулуарных соглашений представителей крупнейших этнических групп. За аварцами, как наиболее многочисленной национальностью, был закреплен пост главы республики и все реальные рычаги управления (и, добавим, источники доходов). Милиция и милицейские начальники также набирались из аварских кланов. На вторых ролях были даргинцы, и основной торг за должности обычно шёл между этими племенами. При этом без крови не обходилось и во времена развитого социализма Политбюро занимало удобную роль арбитра над схваткой.

До 1991 года пост первого секретаря республиканского комитета КПСС был, как полагалось, за аварцем, а даргинец Магомедов был на второй роли — предсовмина ДагАССР. Во времена Горбачёва значение роли предсовмина возросло, и Магомедова переместили на декоративную роль председателя Верховного совета автономии. После развала СССР Кремлю было не до Дагестана, и он поддержал оказавшихся у власти даргинцев в лице нынешнего председателя Госсовета Магомедали Магомедова. Именно у него после 1991 года оказались в руках реальные рычаги управления, что в первую очередь означало передел власти и собственности в масштабах всего Дагестана. Без крови такие переделы не обходятся. А здесь кровь влечёт за собой родовую кровную месть.

Однако подпирали и другие этнополитические группы, так что в конечном счёте аварцы и даргинцы заключили довольно зыбкий мир и довольно условный союз против натиска оппозиции — «Северного блока» ногайцев и кумыков и Лезгинского национального фронта на юге. Политически республика разделилась на три крупных блока.

На все эти нестроения накладывается религиозная ситуация. В Дагестане сложилось сосуществование и соперничество нескольких направлений ислама — суфизм, школы шафиитских законников и салафийя (фундаменталисты). Наиболее сильны позиции сторонников суфийского направления. Суфийские шейхи пользуются наибольшим влиянием в органах власти, именно они потребовали законодательно запретить конкурирующий ваххабизм и объявить вне закона его сторонников. Фактически суфизм — государственная религия в Дагестане. Он представлен в республике тремя тарикатами (религиозными сообществами): накшбандийя, кадирийя и шазилийя.

Всё это также увязано с национальным вопросом. Руководство республики сделало ставку на накшбандийский тарикат (к нему принадлежат аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, лакцы и табасаранцы), признавая его руководителей высшими духовными авторитетами в Дагестане. Весь состав Духовного управления республики укомплектован аварцами, почитающими высшим авторитетом суфийского шейха Саида Афанди Чиркейского (Ацаева). Это не случайно — именно на базе раздела административной и духовной власти и состоялся аваро-даргинский блок. Но Духовное управление оказывает правительству плохую услугу, периодически объявляя всех сторонников других направлений ваххабитами. В результате закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», принятый в сентябре 1999 года, стал попросту орудием борьбы с оппозицией.

Начались милицейские рейды, разгромы религиозных центров, избиения, пытки, аресты и убийства религиозных активистов, вследствие чего за оружие взялись даже ранее лояльные религиозные общины. Не обошлось и без политической демагогии. Лидеры религиозных общин начали подавать действия Махачкалы как «рабскую службу воров и плохих мусульман неверным из Москвы, истребляющим мусульман в Чечне». Внутренняя политическая борьба начала канализироваться в антирусское сопротивление. Мера вины в этом республиканских властей может оцениваться различно, но наличие этой вины несомненно.

В целом межэтнические противоречия в Дагестане за последние десятилетия резко обострились, причём на фон обострения социально-экономических и политических проблем, уже зашкаливающих за критический уровень. Недовольство властью переходит в неповиновение. Именно это и произошло в конце 90-х гг. в ваххабитском горном селе Карамахи. Жители села устали от постоянных поборов местной милиции, и выгнали её, потом выгнали и администрацию, установили блокпосты и стали жить по законам шариата, выпав из дагестанского и, тем самым, и из российского правового пространства. Естественно, республиканские власти с этим не смирились и атаковали село силами МВД. Карамахинцы отбили первое нападение и призвали на помощь Басаева из Чечни. А раз появился Басаев с моджахедами — в дело включились Вооружённые Силы, и пошла карусель, вылившаяся во вторую чеченскую кампанию. И всё это стало результатом провоцирующих на войну дагестанских порядков. Вольной или невольной была провокация — пока неясно.

Этнические и религиозные противоречия стали главным козырем экстремистов, борющихся за этническое размежевание Дагестана, а заодно и против федеральных властей России, поддерживающих дагестанское правительство. В конечном счёте это выливается в лозунг «против русских».

Поскольку законы РФ не работают, население тянется к шариату. Закон, хотя бы и шариатский, лучше беззакония, вот и возникают (и продолжают возникать) шариатские анклавы в дагестанских горах.

В общем, в Дагестане идёт непрекращающаяся делёжка. Многочисленные кланы — этнические или родственные — рвут друг у друга собственность, государственные средства и территорию. Властные структуры, правоохранительные органы и суды являются орудиями кланов в этой борьбе, и, по сути, боевыми бригадами преступных сообществ. Финансирует непрекращающуюся грызню федеральный центр, исправно вкладывая в этот змеиный клубок те самые 85 % бюджета республики.

Можно сказать, что Дагестан управляется множеством преступных группировок, и нет в нём группировки, достаточно сильной, чтобы захватить полную власть. Пока её нет, нестабильность будет расти, ваххабизм и терроризм — укрепляться, разочарование властью и неподчинение ей — углубляться. Закономерный конец данной ситуации — гражданская война, распад Дагестана и выход его распавшихся частей из состава России. Ну и, разумеется, безнаказанная резня русского населения. Как в Чечне.

1. Горы дышат огнём

Говоря о причинах положения, сложившегося в Дагестане, нам не обойтись без выводов известного этнолога А. М. Бойкова, который живёт в Дагестане и знает всю его этнополитическую кухню изнутри (за что периодически оказывается под следствием). Так вот, по его мнению, сущность всех дагестанских нестроений — в плоскости непродуманного и стихийного цивилизационного контакта.

Мы не собираемся повторять модные сейчас в Дагестане рассуждения о некоей особой дагестанской цивилизации. Цивилизационный подход непосредственно к Дагестану вряд ли применим, поскольку и до сих пор Дагестан существует не как единый геополитический организм, а только в виде очерченной на карте территории, ограниченной произвольно установленными в советское время границами. Мы говорим о контакте русской цивилизации с кавказской зоной традиционных доиндустриальных обществ, частью которой является и Дагестан.

Какой-то прогресс в этой зоне был достигнут за счёт искусственного, порой почти насильственного дотирования их советским центром и, естественно, за счёт эксплуатации цивилизационного ресурса российской цивилизации. Когда этот ресурс снизился до определённого предела, произошёл распад СССР. Однако на Северном Кавказе ничего не изменилось — искусственное псевдоразвитие продолжается и всё за тот же счёт. Цивилизационная вторичность северокавказских этнополитических образований уже достаточно ясна российскому обществу, но, по-видимому, не правящим кругам РФ и их бледной тени — правящим кругам национальных автономий Северного Кавказа.

Между тем, набирает темпы процесс маргинализации постсоветского дагестанского социума, плохо скопированного с ушедшего в историю социума советского. Федеральный центр необычайно щедр на наши с вами деньги, но он не в состоянии восстановить единое интеллектуальное и идеологическое поле советских времён. Поэтому псевдосоветский социум Дагестана с каждым годом и. пожалуй, с каждым месяцем уступает позиции традициональным социальным укладам.

Социальный регресс Дагестана налицо. В социальном сознании населения республики воскрешаются одиозные архаические традиции прошлого, в том числе «набеговая система», рабовладение и работорговля. С мусульманского Востока внедряются архаико-консервативные заимствования, прежде всего салафийя и ваххабизм. Устойчивость такого общества ниже допустимого предела, и в постсоветскую эпоху республика дважды стояла на пороге распада. В первый раз помешала инерция советского периода, во второй — российские войска, восстановившие (хотя бы условно) конституционный порядок в Чечне и горном Дагестане. Вывод один — северокавказское (в том числе и дагестанское этническое сообщество) не имеет собственного цивилизационного ресурса, то есть не обладает потенциалом саморазвития без внешних заимствований. Ещё проще — держится на русских рублях и штыках.

Подобное положение породило систему двойных стандартов в этносоциокультурной доминанте «лиц кавказской национальности». Эти этнические сообщества имеют как минимум две степени свободы в социальном поле по сравнению с нормальным, цельным «одностандартным» русским этносом. Пользуясь этим, кавказские сообщества, перемещаясь в русскую среду, получают возможность опосредованной этнической эксплуатации в паразитировании на русском поведенческом стереотипе, утверждающем традиционную русскую утопию «соборного» полиэтнизма, сами ему отнюдь не следуя. Это обеспечивает им огромные преимущества в достижении своей приоритетной цели — достижения материального благосостояния. Это же порождает антагонизмы и дисбаланс национальных отношений в России, с которых мы начали рассмотрение нашей темы.

Например, значительное количество дагестанцев занимает прочные позиции в ключевых сферах жизнедеятельности русских регионов федерации. Однако для русских в Дагестане вследствие дагестанского этнического протекционизма эти сферы закрыты, как и вообще мало-мальски серьёзные жизненные перспективы. Русский этнос уже сознательно, на уровне руководства, воспринимается как объект эксплуатации. Это лежит в русле политики федерального центра, проводящего такую же политику этнической эксплуатации и расплачивающегося за все свои эксперименты не только русскими деньгами, обнищанием русских регионов, но и русской кровью. Так, во время чеченских кампаний в качестве «пушечного мяса» использовались русские солдаты, в то время как Дагестан и Татарстан объявили о своём «нейтралитете» и неучастии своих призывников в военных действиях. Каких-либо комментариев президента и правительства РФ, не говоря уж о принятии каких-нибудь мер, не последовало. Значит, с их точки зрения, всё правильно…

Но Дагестан и прочие горские республики оказались в зоне контакта не только с русской цивилизацией, но и с западной цивилизацией, настырно внедряющей в РФ свои либеральные ценности. Поэтому дагестанец, для которого труд не имеет самоценности, а является лишь средством приобретения материальных благ, в отличие от русского, вполне вписывается в современный, карикатурно скопированный с Запада, либерально-«демократический» строй РФ. Дагестанская диаспора в России процветает и растёт с каждым годом (эмиграция из республики растёт лавинообразно). Вот почему власти города Сальска (и многих других) становятся навытяжку, когда дагестанцам вздумается попугать русских пальбой на центральных улицах.

Конечно, попадание в контактную зону западной цивилизации вызывает ещё более стремительную деградацию морали. Наркомания и проституция растут более высокими темпами, чем в целом по РФ. Взрывы и убийства (в среднем по два-три в неделю) воспринимаются, как нечто обыденное. Молодёжные газеты настойчиво пропагандируют гомосексуализм (по опросам, им уже в той или иной степени заражены 60 % дагестанского студенчества).

Русское население Дагестана оказалось отрезанным республиканским «суверенитетом» от цивилизационного уровня русского этноса. Ввиду вторичности характера своего развития Дагестан принципиально не смог предложить русскому населению ничего настолько значимого, что оно смогло бы компенсировать разрыв этнических связей. Главное — ликвидация возможностей для становления молодёжи. Этому препятствует традиционный кланово-племенной протекционизм, пронизывающий всё дагестанское общество, вплоть до образования племенных политических партий. Родоплеменной принцип формирования дагестанской общности вошёл в противоречие с традиционным русским территориальным принципом общинного формирования. Оказалось, что у русских нет никакой этнической структуры. Нет её и до сих пор.

Напомним, что русские проживают в республике не только как мигранты. В своё время «дорогой Никита Сергеевич» Хрущёв сделал Дагестану ценный подарок за счёт России — включил в его состав районы к северу от Терека, в которых ранее дагестанцы бывали только проездом, и в которых коренным населением, как минимум, с XVI века были терские казаки.

Сразу после этого щедрого дара, по данным переписи 1959 г., русские в Дагестане составляли 20,1 % его населения. В 1970 году русские составили уже 14,7 % (219 тыс. чел.). В 1979 году — уже 198 тыс. чел., в 1989 году — 176 тыс.. в 1993-м — 163 тыс., в 2002-м — 120 тыс. (4,7 % населения республики). Сейчас у нас 2007 год, и русских в Дагестане осталось не более 100 тыс. чел. Миграция русских из республики идёт с постоянным темпом 4-5 тыс. чел. в год. К примеру, в Хасавюрте из 30 тыс. русского населения осталась только тысяча «русскоязычных».

Русских целенаправленно и методично вытесняют из Дагестана с самого 1959 г., и в сельской местности этот процесс идёт опережающими темпами (в 1957 г. среди русских доля городского населения составляла 68 %, в 2002-м — 86 %). С конца 80-х гг. дагестанские власти взяли курс на полное изгнание русских. В республике творилась та же вакханалия, что и в Чечне: угрозы детям на улице и в школе, оскорбления на рынках и в магазинах, увольнения, подбрасывание записок с угрозами, тексты которых были стандартны: «Русские, уезжайте в Россию!»; «Русские, не уезжайте — нам нужны рабы!». Людей вынуждали продавать квартиры и дома за бесценок — это даже официально считалось вполне нормальным и безопасным бизнесом, за которым стояла власть. А именно: было принято решение, устанавливавшее, что дома и квартиры выезжающих из республики русских могут быть приобретены исключительно в собственность райгорсоветов. Что это означало на практике? Только одно: диктат цены, узаконенной монополистом-покупателем. Райгорсоветы установили цены в несколько раз ниже рыночных. И приобретение ими домов и квартир вылилось в плохо прикрытую конфискацию личной собственности русского населения, покидающего республику. По сути, эта акция 1993-го была скопирована с указа Дудаева, устанавливавшего предельную цену на продажу уезжающими из Чечни гражданами своих квартир — 10 % от рыночной цены.

Сейчас положение не изменилось. Проведённые в Кизляре исследования показали, что в большинстве случаев выезды русских носят вынужденный характер. В качестве причин на первом месте указывается разгул преступности (97 % опрошенных), затем опасение выхода Дагестана из состава РФ (30 %), притеснения и оскорбления детей в школе и на улице по национальному признаку (28 %) и т. п. И это — в русском Кизляре. Что же происходит в Махачкале, в которой за последние 15 лет процент русского населения снизился с 30 до 14 %? Русофобская политическая линия правительства Дагестана в сочетании с местным этнонационализмом делает русское население республики заложниками национальной политики федерального центра и местного сепаратизма.

А сепаратизм в Дагестане из заговорщических кружков уже перебрался во властные структуры. Приведём только один пример: не так давно целый дагестанский замминистра, по совместительству занимающий пост главного редактора официальной газеты, выступил на её страницах с призывами к независимости от РФ. Самое интересное даже не это, а то, что эта выходка не встретила отпора ни из Москвы, ни из Махачкалы. Похоже, что прибой сепаратистских идей бьётся уже о порог кабинета председателя Госсовета Дагестана, увешанного российскими и советскими орденами Магомедали Магомедовича Магомедова. А может быть, уже захлестнул и этот кабинет?

Пока ясно одно: в Дагестане развитие социально-политической обстановки идёт по чеченскому сценарию, и принесёт те же плоды. Если кто-то надеется, что армия опять будет отдуваться за бездействие политиков, то спешим сообщить, что единственное боеготовое соединение ВС РФ в Дагестане — бригада морской пехоты в Каспийске — уже практически полностью укомплектована дагестанцами, от рядовых до командования бригады. Интересно также, что, вместо того, чтобы заниматься вопросами захвата плацдарма ударом с моря (как оно морской пехоте и положено), отрабатывает ведение боевых действий в населённых пунктах и в горных условиях.

Формируется в Дагестане и ещё одна бригада — 136-я горно-стрелковая в Ботлихе. Вот к ней отношение другое, острое. Строительство и формирование бригады идут под аккомпанемент обстрелов колонн и нападений на военные городки. Не далее, как 10 февраля 2007 года по дороге на полигон подорван автомобиль, ранены шестеро военнослужащих, двое из них умерли в госпитале. Боевое напряжение ещё не сформированной бригады выше, чем у войск в Чечне. Ну, ладно, это списывают на ваххабитов, но дело в том, что отношение местного населения к бригаде создаёт ещё один фронт. Ещё в начале строительства военного городка для бригады толпа местных жителей разгромила штаб строительства при демонстративном бездействии местных властей и органов правопорядка (точнее, тех, кто в Дагестане носит этот псевдоним). Год назад две тысячи жителей Ботлиха блокировали дорогу, ведущую к месту строительства под лозунгом: «Не хотим, чтобы здесь были русские!». Всем в Дагестане мешает эта бригада. Такая вот национальная идиллия, братство народов и полная политкорректность.

1. Зигзаги национальной политики

Мы вскрыли три основных комплекса причин, формирующих социально-политическую ситуацию в Дагестане и напряжение в дагестано-русских отношениях — разложение правящих кругов, межэтнические трения и горский менталитет. Напомним, что Дагестан взят нами только в качестве наиболее острого примера, и ситуация в нём повторяется во всех национальных республиках и областях Северного Кавказа с незначительными вариациями. И так же одинаково действует четвёртый комплекс, воздействующий на ситуацию — национальная политика Московского центра.

Политика подавления русского народа, исповедуемая правящими кругами РФ, давно стала притчей по языцех, и мы не будем повторять сказанное много раз. Казачество рассматривается ими как часть русского народа, притом как наиболее способная к самоорганизации и самостоятельному политическому действию часть. Поэтому к казачеству принимаются особые меры. Что же касается положения русских в горских республиках, то на обсуждение их положения и дальнейшей судьбы попросту наложено табу.

Ещё десять лет назад такое же табу было наложено вообще на обсуждение русского вопроса в РФ. Русский народ беспрерывным давлением своего национального авангарда не то, чтобы остановил подобную практику (она органична для правящих слоёв и руководства СМИ РФ), но заставил её отступить и в изрядной степени стушеваться. Несомненно, то же произойдёт и в вопросе о русских общинах в горских республиках. Вопрос только, какое время на это потребуется, и успеем ли мы до завершения в них этнической чистки, а то и попросту этноцида чеченского типа. Полагаем, что избежать этого можно только принятием срочных мер.

Эти меры определяются тем, что стало совершенно ясно — русские и горцы не могут проживать совместно, и это необходимо признать без всяких оглядок как на пролетарский интернационализм, так и на либеральную политкорректность. Формирование раздельного проживания русских и горских общин должно стать целью кавказской политики русского общества и лозунгом в его отношениях с правящими кругами по кавказскому вопросу.

Вся политика правящих кругов РФ в кавказском вопросе сводится к дубово-бюрократическому стремлению законсервировать сиюминутную ситуации. Однако социально-политическая ситуация находится в постоянном развитии и движении, её незыблемость возможна только в необитаемых местах, вроде Антарктиды. Именно поэтому бюрократия, по своему положению всегда легко берущая власть, принципиально не в состоянии удержать её. Так было в Российской империи после 1861 года, так было в Советском Союзе после Сталина, то же ожидает и современные московский и махачкалинский режимы. Сейчас правящие круги Махачкалы держатся и выколачивают из Москвы дотации только тем, что запугивают московских чиновников призраком новой, более масштабной войны типа чеченской, которая якобы неизбежна, если сократить дотации и не поддерживать шатающиеся кресла дагестанских чиновников.

В общем, они правы. Другое дело, что сколько денег ни вложи в горские республики, эти деньги всё равно не попадут по предназначению, и крах нынешней национальной политики предрешён. Борьба кланов, ведущаяся террористическими методами, уже налицо. На очереди открытая война клановых отрядов боевиков по чеченскому типу, перерастающая в межэтническую войну (чего в Чечне не было ввиду её определённой этнической однородности), а затем — новая война федерального центра с сепаратистами. Как видно, Москве одной чеченской войны мало, раз она с таким упорством консервирует в Дагестане ситуацию, порождающую новую войну на Кавказе. Тем больше причин для заблаговременного оформления раздельного проживания русских и горцев.

Нам уже доводилось высказываться по этому вопросу, и мы поддержали предложение Комитета по восстановлению Терской области. Для неосведомлённого читателя кратко изложим его суть: восстановление Терской области, территориально охватывающей районы Чечни и Ингушетии, расположенные к северу от Терека, и выделение района Грозный-Хасавюрт в федеральную единицу, по своему статусу аналогичную Москве, Санкт-Петербургу и незаконно оккупированному украинскими властями Севастополю. Смыслом и сутью этого предложения было восстановление наполовину утраченной родины Терского казачества.

Мы считаем, что к Дагестану должен быть применён этот же принцип, и территории к северу от Терека, подаренные Хрущёвым в 1957 году, должны быть выведены из-под горского управления в состав всё той же Терской области, поскольку коренным населением этих районов являются опять-таки терские казаки. При этом, разумеется, никаких этнических чисток горского населения, проникшего на эти территории, не предполагается. Просто при русской администрации горская миграция должна лишиться поддержки и поощрения со стороны властей. Добавив к этому программу возвращения русских беженцев на свои подворья, получим вполне приемлемый для русского общества вариант межнациональных отношений.

Что касается русских, остающихся на горских территориях, то они должны получить поддержку общества и государства в формировании их национальной организации. Мы полагаем, что русские общины в этих республиках должны создать национальные советы с законодательно подкреплёнными полномочиями и закреплённым в законодательстве этих республик квотированием на высшее образование, участие в культурной и социально-политической жизни. Правда, при этом может произойти фактическое исчезновение некоторых автономий — например, Адыгейской АО, в которой русских почти 80 % — но это недорогая цена за межэтнический мир на Кавказе.

Третье назревшее мероприятие, может быть, и противоречит духу европейского либерализма, а заодно и Конституции РФ, но в грозовой предвоенной обстановке оно логично и неизбежно. Мы имеем в виду ограничение внутренней кавказской эмиграции в русские территории РФ. Сюда едут в основном аульные выходцы, не имеющие квалификации для работы в русской экономике. Естественно, они захватывают область сервиса (в основном в сбыте поддельной водки и поддельного бензина), пополняют ряды организованной преступности — нам всё твердят, что «преступность не имеет национальности», но 70 % преступлений в России совершается именно преступными группами, организованными по этническому признаку. Наконец, к нам вполне демократично и свободно прибывают целые диверсионно-террористические отряды ваххабитов.

Конечно, обществу предстоит потрудиться, чтобы заставить бюрократов как-то отреагировать на кавказскую террористическую опасность. Горцы отлично понимают характер взаимоотношений правящих слоёв и народных масс в РФ. Именно поэтому всё теракты, совершённые в русских территориях были произведены не против органов власти и силовых структур РФ, но исключительно против русского населения. Кавказский террор в России ведётся по социальному и национальному признакам. Отсюда вывод: русское общество должно самостоятельно озаботиться о кавказских делах и организоваться в постоянном давлении на власти в разрешении кавказской проблемы. И в первую очередь, в организации фильтра на Северном Кавказе, детально просеивающего рвущиеся к русским богатствам орды.