К столетию уничтожения Российской империи

“Наступающий 2017 год — год столетия Февральской и Октябрьской революций. Это весомый повод ещё раз обратиться к причинам и самой природе революций в России. Не только для историков, учёных — российское общество нуждается в объективном, честном, глубоком анализе этих событий”, — отметил президент Российской Федерации Владимир Путин в своём Федеральном послании 2016 года. В современном российском обществе до сих пор не преодолён и активно поддерживается раскол между “монархистами”, “либералами” и “красными” сторонниками советского проекта — казалось бы, утративший актуальность и смысл после великой Победы 1945 года. В условиях, когда наша страна подвергается непрерывному и многомерному давлению со стороны зарубежных “партнёров” и внутренней “непримиримой оппозиции”, целью которого является уничтожение уникальной русской цивилизации и даже исторической памяти о ней, редакция “ЗАВТРА” начинает серию публикаций наших авторов, направленную на устранение “мифологии 1917 года”.

“ЗАВТРА”. Сергей Георгиевич, приближается столетие Февральской революции 1917 года, которая не только завершила более чем 300-летнюю историю правления рода Романовых и почти 370-летнюю историю русской монархической власти, но и открыла новый этап мировой истории. Понятно, что интерес к этому событию заметно возрастает — тем более что многие проблемы, которые стояли перед Россией и миром сто лет назад и которые, казалось бы, окончательно стали достоянием прошлого в эпоху Советского Союза, снова стоят перед нами. Это касается отсталости и деградации нашей страны в сфере технологий, образования, здравоохранения, инфраструктуры и так далее. Это касается и нашей зависимости от других “центров силы” современного мира. Это касается и целого клубка социальных и региональных противоречий внутри неё, которые только усиливаются по мере накопления и осознания проявлений такой отсталости. Но прежде всего это касается выбора дальнейшего пути развития. Россия сегодня напоминает классического витязя на распутье, который, приняв некогда решение и выбрав дорогу, в конце концов снова оказался на том же месте, перед тем же камнем. Снова нам на выбор предлагается три пути. Первый из них — “православие, самодержавие, народность (или, как вариант, — соборность)”, что являлось официальной идеологией романовской империи последних десятилетий её существования. Второй — это либеральный “западный” путь развития, который воплощала в себе та группа, которая захватила власть во время Февральской революции. И третий — это большевистский, красный, социалистический проект, который, по ряду причин, закончился — или прервался? — тоже трагически для нашей страны. Какой выбор из этих вариантов, на ваш взгляд, является оптимальным, или же существуют какие-то иные возможные пути в будущее?

Сергей КАРА-МУРЗА. Идеальной власти не бывает. Редко власть и народ едины — чтобы пережить бедствие, чаще власть терпят как меньшее зло, на грани — терпят потому, что пока нет сил свергнуть. У нас были все варианты, были поиски и ошибки. Критерий терпения — выживание. Ни царь, ни Февраль этот критерий не выдержали, а на наших глазах — и СССР. У всех оказались слабые места. Кстати, это не значит, что гибель — признак общей негодности. Бывает, сильного и умного парня укусит тифозная вошь, и он умирает. Надо изучать органы России в тот период в целом.

За прошедшие с 1917 года сто лет нашей истории мы миновали много разных перекрёстков, и Февральская революция — очень важный. Без неё не было бы Октября, а была бы молекулярная гражданская война всех против всех. Монархия, Керенский и Корнилов не удержали бы тот социальный “ядерный реактор”, каким стала Россия к 1917 году.

Судить по шаблонам событий вековой давности то, что сегодня у нас происходит, нельзя. Нынешние “красные” и “белые”, “большевики” и “либералы”, “монархисты” и “анархисты” — это спектакль, инсценировка из дурной исторической пьесы. Нам было бы полезно не лезть в эту инсценировку, а попытаться понять или хотя бы почувствовать объективную картину событий. Это было бы полезным всем, а то наши мозги забиты мифами, в основном — чёрными.

Катастрофа двух революций 1917 года и Гражданской войны дала многое мышлению тех поколений, которые в эти годы жили, воевали, строили, воспитывали детей. Они получили такой жизненный опыт и здравый смысл, что на 30 лет они вполне заменяли общественные науки. А вот родившиеся с 1958-го и позже, то есть их дети и внуки, такого не переживали, а поэтому уже было трудно самим понять, что к чему. А сейчас состояние мышления, общественного сознания у нас такое, что просто требуется его реанимация.

Старики не успели выразить свой опыт и свои неявные знания ни в мемуарах, ни в учебниках, ни в задушевных беседах. После войны, кто пришли, остатки своих жизненных сил положили на труд, чтобы оставить нам в наследство ядерное оружие и ракеты, газонефтяной комплекс, три миллиарда метров жилищного фонда — и всё, на чем мы ещё живём и куролесим. Так что, в чём была суть двух революций и всего, что происходило в нашей стране после 1917 года, надо выкапывать самим. Без этого так и продолжится: “слепой ведёт слепых, и документ упадут в яму”.

Нам в СССР, по ряду причин, дали упрощенную и мягкую версию отечественной истории ХХ века, которую мы и усвоили. Уютно, но нас она оставила без понимания драмы 1917 года и того, что было создано в результате революций. Не знали и не понимали — вот и пришла катастрофа 1991 года.

“ЗАВТРА”. Вы — исключение из этого правила?

Сергей КАРА-МУРЗА. Когда старики ушли, все мы стали инвалидами на голову, выбирались, кто как мог, пока машина по инерции крутилась, уже чихая. Мне многое дали дед и семеро его детей, которые прошли всю эту драму. А в 60-е годы, когда начали звенеть сигналы “мы не знаем общества, в котором живём”, я поехал на Кубу, посмотреть революцию в иных условиях.

Туда в те годы съехалось отовсюду много мыслителей — спорить с кубинцами и между собой, как строить новое общество. И я там поварился в этом котле, посмотрел на образы наших проблем, как рассматривал реакции в химической колбе.

“ЗАВТРА”. То есть вы увидели своего рода повторение строительства общества по советской модели, но в других условиях и в другом масштабе?

Сергей КАРА-МУРЗА. Советская модель, как и кубинская — уникальны, хотя в них тлеют близкие нам вечные огни. А социальных и культурных форм много разных. Их сравнение — ценный опыт. Я вернулся и покинул химию, свою мечту. Надо было разобраться, хотя бы для себя. Но это было очень трудно, как раз к началу перестройки кое-что я стал понимать. Трудно самоучке, очень помогли советологи США. А более детально коммунисты и ветераны “голубой дивизии”, социал-демократы и либералы, иезуиты и анархисты, а также студенты Испании.

Главное в том, что удалось понять, почему до 1905 года все российские политические течения верили в фатальную необходимость пройти “кавдинские ущелья” капитализма. Сам Вебер, обсуждая программу кадетов, которые верили в построение либерального капитализма, сказал им: “Уже поздно!” — сам капитализм изменился, уже сложилась система “метрополия–периферия”. Пришлось углубиться в Маркса и его полемику с Бакуниным и народниками. А революция 1905 г. показала, что крестьянство и рабочие (полукрестьяне) не пустят в Россию западный капитализм, и поэтому уже первая революция была антибуржуазной. Но, как пишут историки, это в России поняли два человека: Ленин и Столыпин. Только Столыпин попытался переломить крестьянскую общину через колено, а Ленин стал обдумывать революцию “союза рабочих и крестьян”, то есть, “революцию не по Марксу”. Остальные пытались повторить буржуазную революцию, “как в цивилизованных странах”.

“ЗАВТРА”. Кто эти остальные?

Сергей КАРА-МУРЗА. Это значительная часть “верхов” Российской империи: чиновников, военных, промышленников, интеллигенции. Уже оформились и политические организации — либералы-западники, ортодоксальные марксисты (меньшевики), эсеры, которые тоже посчитали, что сначала надо пройти школу капитализма, а потом уж делать “социальную революцию”. Маркс сказал, что надо сломать традиционное российское общество и государство с их преобразованием по лекалам Запада. Надо подчиняться! Возможность создания новой доктрины, а тем более её реализации ими отвергалась принципиально.

“ЗАВТРА”. Мировой капитал в период империализма грабил колонии и периферию. Что-то подобное имелось в виду и относительно России, с поправкой на обстоятельства места и времени?

Сергей КАРА-МУРЗА. Россия в конце XIX и начале ХХ века была страной периферийного капитализма. А внутри неё крестьянство было как бы “внутренней колонией” — периферийной сферой собственных капиталистических укладов. Его необходимо было удержать в натуральном хозяйстве, чтобы оно, “самообеспечиваясь” при очень низком уровне потребления, добывало зерно и деньги, на которые можно было бы финансировать, например, строительство необходимых для капитализма железных дорог. Крестьяне были для капитализма той “природой”, силы которой ничего не стоят для капиталиста.

По всем признакам Россия сдвигалась как раз в зону периферии, быстро теряя после Русско-японской войны возможность остаться на “полупериферии” мировой капиталистической системы.

Основной капитал главных отраслей промышленности принадлежал иностранным банкам. В горной, горнозаводской и металлообрабатывающей промышленности 52% капитала было иностранным, в паровозостроении — 100%, в электрических и электротехнических компаниях — 90%, все имеющиеся в России 20 трамвайных компаний принадлежали немцам и бельгийцам. В нефтяной отрасли господствовали три монополии, которым принадлежали свыше половины добычи и почти вся переработка нефти, — англо-французская (“Ойл”), англо-голландская (“Шелл”) и шведско-немецкая (“Нобель”).

“ЗАВТРА”. Какие силы, на ваш взгляд, столкнулись в Февральской революции?

Сергей КАРА-МУРЗА. Лучше всего было бы описывать не “личный состав” главных сил, а выяснить, чего хотели добиться те силы, которые победили в результате Февральской революции, какие цели они перед собой ставили, каким путём хотели их достичь, и в какие ловушки они попали на этом пути.

Монархистов в феврале 1917 года как политической силы уже не было. Их не было потому, что царь в политическом смысле уже ничего не решал. Каков был проект Февральской революции? А он был, раз ради него люди потом шли на смерть в годы Гражданской войны.

Проблема — разобраться, почему победители Февраля уже в октябре, всего восемь месяцев спустя, оказались абсолютно бессильными и беспомощными перед новой революционной волной? Деятели Февраля прошли свой путь, и для нас это очень ценный опыт. Они проверили и показали людям их вектор и результаты. Люди наяву увидели, что им хотят устроить, и без этого не было бы Октябрьской революции. Но это вовсе не значит, будто Февральская революция “переросла” в Октябрьскую. Эта картина неверна. Не могла Февральская революция “перерастать”в Октябрьскую, поскольку для Февраля и царская Россия, и советская были одинаковыми врагами — “империями зла”. Эти проекты были принципиально несовместимы.

Более того, Февральскую революцию даже нельзя считать “нормальной” буржуазно-демократической революцией, поскольку её сторонники в массе своей не считали частную собственность идеалом, и российскую буржуазию — образцом для подражания или хотя бы “своей”. Политические представители буржуазии, “октябристы”, в Москве на выборах в Учредительное собрание получили 0,39% голосов. Надежды Павла Рябушинского, одного из лидеров созданного в марте 1917 г. Всероссийского торгово-промышлен­ного союза, политической организации предпринимателей, на то, что “в недалёком будущем выступит и возьмёт в руки руководство государственной жизнью состоятельно-деятельный класс населения”, — оказались иллюзией.

Причём все “февралисты” много взяли из марксистской идеологии и теории. Кадеты в основном вышли из “легального марксизма”, меньшевики — из ортодоксального, а эсеры — из “народнического”. Но все они исходили из того же тезиса, озвученного тем же Рябушинским: “Нам, очевидно, не миновать того пути, каким шёл Запад, может быть, с небольшими уклонениями”.

“ЗАВТРА”. В этой связи весьма показателен тот факт, что за прошедшие сто лет ортодоксальные марксисты, признающие естественность и неизбежность развития капиталистического строя, нигде и никогда не смогли взять политическую власть, или же — если такое случалось “само собой” — не пользовались ею для фундаментального, коренного изменения и развития отношений собственности. А в революционных бурях 1917 года даже левые эсеры оказались ближе к большевикам, чем их недавние однопартийцы-меньшевики.

Сергей КАРА-МУРЗА. Эта проблема встала уже в отношениях Маркса и Бакунина, а затем — марксистов и народников. Бакунин говорил Марксу, что в России не будет буржуазной революции, а будет революция крестьян и рабочих. Маркс предполагал, что буржуазная революция в России будет, она расчистит путь для развития капитализма, но есть опасность, что произойдёт реакционная революция, которая приведёт к “казарменному коммунизму”. Те русские революционеры, которые тогда общались с Марксом: Засулич, Лавров и другие, — эту его точку зрения хорошо знали. Но “народники” верили, что можно “обойти капитализм”, и это будет принято массами крестьян и рабочих.

Лидеры кадетов консультировались у Макса Вебера — он активно изучал революционное движение России, это было важно для книги “Протестантская этика и дух капитализма”. Вебер объяснял, что Россия отвергала ценность “собственности”, она даже в буржуазной среде не являлась абсолютной и фундаментальной ценностью. И он предупреждал кадетов: если вы свергните монархию, то в пролом плотины хлынет волна русского общинного крестьянского коммунизма, с которым им не совладать. Так оно и случилось.

В итоге Временное правительство так и не смогло легитимизировать свою власть. Ни одного серьёзного вопроса они решить не могли, постоянно идя на компромиссы, которые не удовлетворяли ни буржуазию, ни крестьянство, ни рабочих, ни зарубежных “союзников”.

“Февралисты” в политике были “непредрешенцами”, сторонниками Учредительного собрания, которое должно было определить форму правления “единой и неделимой России”. Так вот, в российских условиях того времени этот проект оказался нереализуемым, а попытки воплотить его в жизнь — катастрофическими. Если посмотреть динамику ключевых параметров общества и государства с февраля по октябрь 1917 года, то это была безусловная катастрофа. Государственность — хотели имитировать западное право: демократию и разделение властей. Но как только они начали это делать, государство распалось, отделялись не только Польша, Финляндия, прибалтийские лимитрофы, Украина, кавказские и среднеазиатские национальные окраины, но и Сибирь, другие регионы с русским населением. Всё это пришлось заново собирать за годы Гражданской вой­ны — уже в форме СССР.

Быстро завяли и мечты о демократии. Что говорили по этому поводу лидеры Февраля?
Кандидат на должность военного министра во Временном правительстве полковник Б.А.Энгельгардт писал в марте 1917 г.: “Чтобы остановить развивающееся движение, есть лишь одно средство: окунуть руки по локоть в кровь, но в настоящую минуту я не вижу для этого ни возможностей, ни охотников”. В.В.Шульгин пишет в воспоминаниях лета 1917 г.: “Пулемётов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно, в его берлогу, вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы — этот зверь был… его величество русский народ”.

Ка­деты готовили военную диктатуру. П.Н.Милюков ещё в начале июля 1917 г. вёл переговоры с Колчаком. Потом вели переговоры с генералами М.В. Алексее­вым и Л.Г. Корниловым. 20 августа 1917 г. на заседании ЦК кадетов большинство высказалось за немедленное установление военной диктатуры. Но — армия воевать не хотела и не могла. Уже 16 июля 1917 г. Деникин заявил в присутствии Керенского: “Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие… Развалило армию военное законодательство последних месяцев”. Как писал генерал А.М.Зайончковский, “армия развалилась при деятельной к этому помощи обоих неудачных революционных министров: Гучкова и Керенского”.

Тем не менее, в апреле А.И.Гучков заявил на совместном заседании правительства и Петроградского Совета: “Мы должны все объединиться на одном — на продолжении войны, чтобы стать равноправными членами международной семьи”. Вот этого 90% населения и не желали — даже в среде буржуазии.

Не случайно С.Н. Булгаков в своем трактате “На пиру богов”, где он “моделировал” расстановку социальных сил в революционной России, вложил в уста одного из персонажей, царского Генерала, следующее рассуждение: “Уж очень отвратительна одна эта мысль об окадеченной “конституционно-демократической” России. Нет, лучше уж большевики! Да, из этого ещё может толк вый­ти, им за один разгон Учредительного собрания, этой пошлости всероссийской, памятник надо возвести. А вот из мёртвой хватки господ кадетов России живою не выбраться б”.

“ЗАВТРА”. Идея “одной дороги” для развития человечества, такой столбовой дороги развития цивилизации, на которой чего только не творится, но другой дороги нет: она вот такая, и она одна, — считается верной и поныне. Нам, в России, через империалистический капитализм было сто лет назад не пробиться, мы пошли обходной дорогой, но на столбовую не вышли, а “по спирали” вернулись к нему на повороте. Нынешний режим не воспринимается как справедливый, но и не вызывает категорического отторжения со стороны населения. Почему?

Сергей КАРА-МУРЗА. Да, если посмотреть на то, что в 90-е годы провозглашали Гайдар, Чубайс и их единомышленники, можно подумать, что они списывали у Гучкова с Рябушинским идеи образца столетней давности. Но и просоветская часть общества не могла внятно ответить. Общинный крестьянский коммунизм перестал быть мировоззренческой основой большинства населения в послевоенном периоде вследствие индустриализации, урбанизации и изменения структуры общества. Выработать новый язык, новый образ будущего и найти в новых условиях ясный вектор развития советское государство не сумело — и не успело, и быстро нарастал кризис легитимности.

“ЗАВТРА”. Да, конец XIX-начало ХХ века — уникальная историческая эпоха, эпоха невероятного научно-технического прогресса, которая, благодаря революциям 1917 года, благодаря победе “октябрьского” проекта, который был бы невозможен без краха проекта “февральского”, не прошла мимо нашей страны. Взять хотя бы историю В.И.Вернадского, одного из видных кадетов и выдающегося учёного, которому были предоставлены все условия для его научной работы. Вернадского можно считать настоящим отцом советского ядерного проекта — и в условиях тяжелейших поражений Красной Армии зимой 1941 года он писал о том, что “ноосфера победит”, а нацизм обречён. То же самое касается множества видных деятелей и Российской империи, и Февральской революции. А скольких выдающихся людей со всего мира привлёк советский интернациональный проект — об этом можно целую энциклопедию писать! Да и мировой капитализм из-за победы Октябрьской революции и реализации советского проекта, конечно, не мог не измениться. Но об этом, надеюсь, Сергей Георгиевич, мы с вами ещё поговорим отдельно.

Беседовал Владимир Винников

Источник – Завтра