Занятная правда о производительном труде на Западе

  • Post category:Статьи

С точки зрения обывателя никак невозможно согласиться с тем, что российские работники в 4 раза работают хуже голландских. Чем же объясняется такой высокий уровень доходов в стране? По моему мнению, исключительно высокой производительностью труда в промышленном производстве

 

Я живу в благополучной западной стране Голландии, куда стремятся тысячи беженцев. Социальная защита здесь лучше, чем у многих соседей. Во всяком случае, лучше, чем в соседней Германии, Франции и Бельгии. Пособие неимущим составляет чуть более 1000 евро ежемесячно. Сюда прибавляются субсидии на квартиру, на медицинскую страховку, доплаты разного рода инвалидам (например, диабетикам) и детские пособия. Признанная не совсем здоровой одинокая мать может получать до 1900 евро в месяц, что сравнимо со средней заработной платой в 1900—2500 евро. Это при том, что минимальная заработная плата для людей старше 21 года составляет 1500 евро. То есть стремиться на эту работу беженцам нет никакого резона. Да и найти её бывает много труднее, чем получить пособие.

Как же обеспечивается такой высокий уровень жизни? Считается, что исключительно высокой производительностью труда. Производительность труда в Голландии, измеренная отношением ВВП к числу занятых, составляет немногим более 100 тысяч долларов, а средний доход на душу населения по ППС 45—51 тысячу долларов.

Аналогичные показатели в России составляют 27 и 24 тысячи долларов в год соответственно, т.е. формально производительность труда в России в 3,5—4 раза меньше, чем в Голландии. Однако обычным людям, которые живут и в России, и здесь, эта разница представляется чрезвычайно завышенной. По Интернету гуляет анекдот: «Вопрос: почему в Голландии производительность труда выше, чем в России? Ответ: потому что они работают под допингом».

Не знаю, что они принимают перед работой. Скорее всего, ничего. Но, может, лучше бы принимали, поскольку работают они из рук вон плохо.

 

Как они работают

Со всеми службами услуг сталкиваешься постоянно. Рассказывает приятельница, у которой спустила шина на велосипеде. Зашла в мастерскую, коих здесь уйма. Цены при этом в мастерских высокие: возьмут за эту услугу 20—30 евро. Итак, заходит знакомая в мастерскую и просит подкачать шину. Обещают накачать через полчаса. Приходит через полчаса, отдаёт 20 евро, садится на велосипед и замечает, что шина висит лохмотьями. Возвращается через минуту назад. Мастер говорит: «Наверное, вы её прокололи, когда выезжали из мастерской». Приятельница соглашается с такой интерпретацией, но просит снизить цену за починку, поскольку уже произвела затраты. Мастер обещает ещё за двадцать евро заклеить камеру и накачать шину через полтора часа. Возвращается через два часа. Шина как висела, так и висит. Мастер спокойно отвечает, что, наверное, плохо заклеил. Обещает всё сделать ещё через час. Итак, приятельница заплатила 40 евро, проведя весь день без велосипеда и потратив ещё 5 евро на разъезды.

Я лично совсем недавно делала ремонт. Нашла русскоязычных гастарбайтеров из Прибалтики. В голландской фирме это стоило бы в два с половиной раза дороже. Ведь стоимость работника, по официальным расценкам, увеличивается на налог, который составляет 40% от той суммы, которая выдаётся рабочему на руки, плюс БТВ в 20%, плюс маржа для самого предпринимателя. Ситуация на рынке труда в голландском строительном секторе такова, что создаётся впечатление, что вся работоспособные граждане из Прибалтики рванули на Запад. В самих прибалтийских государствах, где средняя зарплата 300—400 евро, остались лишь старики и «господа» аборигенного происхождения, которых обслуживает та часть русскоязычных, которые в силу разных обстоятельств уехать из страны не могут.

Лет десять назад в Голландии на строительном рынке преобладали поляки и нелегалы-украинцы. Заметим, что полякам и прибалтам не надо брать визы. Формально они должны получить разрешение на работу, но большинство из них его не берут. Выгнать из страны их не могут, ведь они проживают в Евросоюзе. Поляки же сейчас устремились в страны с более богатым и щедрым населением — Англию, Норвегию, Швецию. Да и экономическое положение в Польше улучшилось. Так что прибалты в Голландии преобладают и вытеснили нелегальных украинцев, которых после «революции достоинства» и развязанной их правительством войны стали в Европе прижимать.

Итак, с прибалтами проблемы не было. Работали прилично, не отлынивали. Однако есть вещи, которые делают только голландские предприниматели. Например, вырезают стекла. Пятиугольное двойное стекло переделывали три (!) раза. Даже временное стекло заданной формы смогли вырезать только под моим чутким руководством и тоже на третий раз. Более сложные стёкла везут уже четвёртый месяц, хотя по регламенту должны были делать не более трёх недель.

Аналогичное происходит с заказанными стенными шкафами и кухней. Стенные шкафы делает фирма, в которой работает вся семья: отец и двое сыновей. Они имеют и собственный цех, где тоже трудятся несколько рабочих. Хозяин сидит в громадном выставочном зале и оформляет заказы. Очень милые люди. Приходили, мерили три раза. Обещали сделать через три недели. Было это ещё в начале июля. Потом все ушли в отпуск. Ещё в середине сентября позвонили и сказали, что готовы установить мебель. Привезли три шкафа, но сразу выяснилось, что дверцы к ним сделали неправильно. Одни были не из заказанного материала. А в других почему-то просверлили дырки под ручки в совершенно неожиданных местах. К счастью, установили внутренние части, и я после переезда могла распихать туда вещи. Через недели три привезли три дверцы из заказанных двенадцати. Они немного не подходили по размеру, но я махнула рукой. Однако двигались они неохотно, и буквально через день одна из створок весом килограммов 40 оказалась буквально на мне. Слава Богу, что дочь была дома и мы с ней осторожно перенесли дверь в сторонку. Хозяин прибыл на следующий день, немного поколдовал над ней. Потом сказал, что уж слишком много вещей в шкафу и предложил впредь двигать двери осторожно.

Аналогичные переживания испытали с кухнями. После всех мытарств с доставкой и установкой, за что мы щедро заплатили, оказалось, что привезли не тот холодильник. Поставщик холодильник забрал и в течение дополнительных полутора месяцев выяснял: нельзя ли заменить на другую марку. После длительных переговоров выяснилось, что замена всего агрегата совсем лишняя, поскольку достаточно заменить лишь шарниры на дверцах справа налево. Шарниры уже доставили, но холодильник, весящий около 70 кг, до сих пор не доставлен, поскольку для того чтобы его вернуть, надо поставщику опять нанимать перевозчика и грузчиков. Так и сидим без холодильника. Установка остальной аппаратуры также прошла помимо официального заказа, поскольку у поставщика теперь уже с монтёрами возникло недопонимание. Выручили опять умельцы из Прибалтики.

Нельзя сказать, что все в официальном малом строительном бизнесе работают плохо. Афганцы утвердились на рынке камня. Делают мраморные и композитные столешницы, мойки, умывальники, памятники. Любят торговаться, но работают слаженно, более или менее укладываются в график. Голландцы берут официально процентов на тридцать дороже. Итак производительность в малом бизнесе у голландских предпринимателей явно не в четыре раза выше российской, а в некотором смысле они, пожалуй, по качеству труда даже проигрывают нашим. Все мои знакомые в Москве поменяли окна. Никто не жаловался. Рассказывали, как зимой в течение одного рабочего дня вставили три новых окна.

В крупном предпринимательстве, например, государственной сферы обслуживания — образовании и здравоохранении, с которыми я лично имела дело, голландская производительность и качество работы тоже не на высоте.

Начнём с образования. Школьная система довольно запутанная. Детских садов здесь не существует, зато школьное образование начинается с четырёх лет. В начальных классах дети, конечно, только играют. Грамоте начинают обучать, как и у нас, лет с шести. Школа имеет несколько ступеней. В теории даже отстающие в начальных классах дети в конечном итоге могут выравняться и подойти к высшему образованию. Однако на практике, если ребёнок не сдаст определённые экзамены и его направят в систему профессионального обучения, вроде когда-то существовавших у нас ПТУ, то дорога к дальнейшему высшему образованию ему закрыта. Выросшие в этой системе для ПТУ дети как раз и пополняют ряды малого бизнеса, с которым я и сталкиваюсь при ремонте. Разобраться с заказами, счетами или инженерными задачками оказывается для них не всегда легко. Может быть, поэтому столько накладок в этой сфере услуг.

Считать дети с самого начала учатся на калькуляторе. Я занималась математикой с детьми, переходящими из начальной школы в лицей или гимназию. Главной проблемой для всех были простые дроби. Складывать их никто не умел. Я помню, что читала заметки нашего выдающегося математика, академика Владимира Арнольда, у которого сама училась в 60-е годы и который преподавал в 90-е годы во Франции. Он столкнулся с той же проблемой. Ученик, обладающий прекрасным абстрактным мышлением, не мог получить конечного результата, поскольку не умел работать с дробями. Меня поразило также, что голландский учебник по математике выпускного класса для лицеев был с картинками. Понятие «доказательство теорем» практически отсутствовало. Все ученики, даже нацелившиеся на образование по математике и физике, должны были приспосабливаться не к абстрактному мышлению, а к конкретным техническим задачам. Абстрактному мышлению учат лишь в университете. Не знаю, хорошо это или плохо, но наши студенты математического и физического факультетов в 60-х годах прошлого столетия были в большинстве своём на порядок выше.

В университете студенты учатся пять дней в неделю до часа (!) дня. У нас учились шесть дней в неделю с 9 до 3 часов дня. Преподавательский состав тоже явно не перерабатывает. Профессор имеет не больше одного дня в неделю занятий со студентами. Последнее время в голландской печати обсуждали проблемы, что некоторые преподаватели вообще стараются не сталкиваться со студентами, переводя свои лекции и экзаменационные задания в Интернет. Норма публикаций также невелика. Переаттестация проходит раз в пять лет, и у преподавателей совершенно нет стимула хорошо работать. В университетах царит атмосфера зависти, подчинения и протекционизма. Добиться уважения, справедливости и карьерного роста довольно трудно, если у тебя нет руки в руководстве.

Теперь о самом больном вопросе — системе медицинского обслуживания. Знакомый мальчик, с которым я занималась в детстве математикой, только что закончил обучение на медицинском факультете. Учился он 8 лет, защитил научное исследование, немного ниже нашей кандидатской, и начал работать в больнице с окладом, составляющим примерно половину зарплаты практикующего врача со стажем более десяти лет. Может быть, такое длительное медицинское обучение и является гарантом высокопроизводительной работы? Ничуть не бывало, если посмотреть, как было распределено учебное время. Кстати, он учился в одном из ведущих медицинских вузов, куда стремятся попасть из всей Голландии. Анатомию начали учить в комплексе только с третьего курса. Два года их учили чему-нибудь и как-нибудь: немножко о фармакологии, немножко о разных болезнях, немножко о физиологии. Главное, в первые три года настроить психологию ученика на нормы врачебной практики в Голландии. Здесь заявляют, что врач должен лечить не пациента, а болезнь. Всякие эмоции при врачевании строго запрещены. Мой знакомый мальчик был на первом курсе отправлен в дом престарелых на стажировку. Старался как мог. В конце полугодовой практики неожиданно получил неудовлетворительно. Оказалось, что он слишком ласково обращался с пациентами.

В инструкции домашнему врачу прямо указывается, что на жалобы пациента стоит реагировать только, если он длительное время продолжает настаивать на них. После первого обращения надо предложить больному прийти через недели три—месяц. Если он возвращается, тогда начать его обследование: анализы в порядке очереди, которая может длиться ещё месяца три. Иногда пациент сам сходит с дистанции, иногда исследование продолжается. Если анализы более или менее приличные, то домашний врач даже не звонит пациенту с благой вестью. Если врач не объявляется, то пациент-клиент должен считать, что у него всё благополучно и во всех случаях принимать болеутоляющее — парацетамол. Никакого лекарства, кроме выписанного врачом, достать в аптеках нельзя ни за какие деньги.

Своей медициной сами голландцы недовольны. Но в отличие от США, поставившему неправильный диагноз и не оказавшему должного лечения врачу ничего не грозит. В вопиющих случаях с неоднократным летальным исходом могут уволить, но врач устроится в другом месте.

На все жалобы со стороны граждан правительство отвечает, что в Голландии одна из самых длинных в Европе продолжительность жизни. Феномен длительности жизни, по моему мнению, объясняется общей её комфортностью, отсутствием стрессов. Например, система социального обеспечения сохраняется на протяжении более чем полувека. Какое бы правительство ни приходило, оно никогда не проводило радикальные реформы. Придут левые, дадут чуть больше, придут правые — чуть отнимут. Страховка то оплачивает коляску, помогающую старикам передвигаться, то нет. Речь идёт о сумме приблизительно в 100 евро. То увеличивают неоплачиваемую сумму медицинских услуг, так называемую страховку «собственного риска», то её уменьшают.

Однако, по моему мнению, решающее значение удовлетворительного медицинского обеспечения имеет то, что Голландия обладает самым современным больничным оборудованием. Это действительно самое производительное оборудование, за счёт которого нивелируются все недостатки самого института здравоохранения, включая его дороговизну. День в больнице здесь стоит в среднем более 1000 евро.

Ещё одна наиболее передовая сфера услуг, вызывающая нарекания, — средства связи. Работают здесь крупные транснациональные компании. В Голландии их несколько. Имеются и более мелкие, которые конкурируют с крупными по ценам. Разница в ценах небольшая, но гарантий у мелких компаний практически нет. Я попробовала однажды связаться с одной такой. Компания потребовала предоплату. Затем заявился монтёр и не смог присоединить доставленный им модем. Деньги не вернули. После этого я обращалась только к крупным компаниям. Одна из них KPN — бывшая государственная компания, обеспечивающая с середины XIX века услуги связи, почту, телефон, телеграф. Она даже до сих пор так и называется — королевская. В начале 90-х годов почта, имеющая право выпускать марки, отделилась, а другая часть, обеспечивающая телефон и Интернет, пустилась в самостоятельное плавание. С конца 90-х годов компания начала торговаться на бирже, и государство в 2006 году отказалось от «золотой акции». Я пользовалась услугами этой компании до 2005 года. Потом переехала на другую квартиру и, поддавшись на агрессивную рекламу конкурента и экономию 10 евро в месяц, стала абонентом этой компании. Претензии к работе этой компании за последние десять были, но не настолько серьёзны, чтобы её менять. Кроме того, компания дала бесплатный почтовый ящик, и с уходом из компании адрес пропадал. Так что можно сказать, я была привязана к ней.

Эта компания, образовавшаяся в начале интернетной эры и ставшая крупнейшей в Голландии, называется сейчас «Зигго» (Ziggo). При любом переезде надо не менее чем за месяц предупредить поставщика интернет-услуг. Мы начали переговариваться с «Зигго», чьими клиентами мы являлись 10 лет. Так случилось, что мы платили за два абонемента. Мы попросили, чтобы один ликвидировали, но оставили от него телефонный номер, с другого один е-мэйловский. Это оказалось совершенно невозможной задачей. Все работники утверждали, что такое изменение в их компьютерной системе не существует. То же самое подтвердили и их начальники. Мы решили оставить всё, как было, т.е. два абонемента, и здесь началась вторая часть голландской саги. Оказалось, что у компании нет прямого подхода к дому и они вообще не смогли найти телефонный кабель. Приезжали три раза и каждый раз говорили, что их аппаратура не позволяет диагностировать кабель. Потом решили, что легче проложить новый кабель на расстояние примерно в 50 м. Однако для этого компания должна была запросить разрешение у муниципалитета. Осознав, что я рискую на долгие месяцы остаться без связи, обратилась в конкурирующую KPN. Монтёр явился через полчаса и сразу же нашёл кабель. Когда я его спросила, как ему без специальной аппаратуры удалось найти кабель, он сказал, что более 20 лет работает в компании и просто не может не найти. Через пару дней пришёл другой монтёр и, выкопав небольшую ямку, произвёл установку, не запрашивая разрешение у муниципалитета. На всё то время, пока у меня отсутствовала связь, мне бесплатно дали мобильный Интернет и цифровую телевизионную антенну. Так мои треволнения со связью в компании KPN были окончательно завершены в течение двух недель.

Имею я некоторое представление и о том, как работают крупные транснациональные корпорации в области электроэнергетики, поскольку в одной из них уже 14 лет трудится моя дочь. Реформа электроэнергетики также проходила на моих глазах. В конце 90-х гг. в рамках ЕС была объявлена реформа по либерализации энергетического сектора по единому образцу. Предусматривалось полное отделение производящих компаний от сетевых (российская реформа делалась точно так же). Сеть перешла полностью в руки государства. Ранее собственниками участков сетей являлись сами энергопроизводящие компании, которые, в свою очередь, принадлежали либо муниципалитетам, либо государству. То, что государство оставило за собой управление сетями, гарантирует от попадания стратегически важной сферы услуг в ненадёжные руки. Компании и муниципалитеты, конечно, сопротивлялись, но к 2009 году реформа была доведена до конца.

Предполагалось, что либерализация рынка позволит увеличить конкуренцию и приведёт к снижению издержек и цен. Ничего похожего, конечно, не произошло. Четыре крупнейшие компании Голландии перешли под контроль более крупных европейских электрокомпаний. Это естественно, поскольку размер ни одной из голландских компаний не позволял конкурировать, например, с немецкой RWE, которая за год может построить пять электростанций мощностью больше 1000 МВ. Двум крупнейшим голландским компаниям объединяться не позволила европейская антимонопольная служба. Однако против зарубежных гигантов она ничего не имела. В результате компанию, в которой трудится дочь, перекупил шведский концерн «Ватерфол», владеющий всеми шведскими ядерными станциями. В период массовой европейской приватизации он заодно прикупил немецкие, английские и французские электростанции.

Очевидно, что для потребителя все эти пертурбации не имели никакого значения. Для них цена не только не снизилась, но даже и выросла, по крайней мере на величину общей инфляции. Голландские компании потеряли суверенитет, но формально стали транснациональными. Таким образом, у сотрудников компании появилась возможность ездить в командировки в разные страны. Однако перемена собственника привела к существенным перестановкам в самой компании. Некоторые менеджеры, входящие в Совет директоров, должны были уйти, отдав свое место пришельцам. Потеряли и муниципалитеты, владеющие до реформы электростанциями, поскольку были лишены возможности участвовать в распределении прибылей и манипулировать тарифами в пользу своей общины.

Сейчас головной боли прибавилось и у головной шведской компании, которая в период собственного подъёма скупила новые производства. Однако с тех пор ухудшились дела в самой Швеции и Европе. В Голландии в последние пять лет развернулся полномасштабный кризис, и прибыли сократились. Новые электростанции простаивают, а долги, сделанные при их покупке, компании надо отдавать. Начался обратный процесс продажи этих производственных мощностей.

Как работают на электростанциях, я не знаю. По крайней мере, перебоев с электричеством до сих пор не было. Электростанции оснащены самым современным оборудованием. Производительность труда на них, действительно, высокая. Это позволяет списывать убытки, связанные с замораживанием ввода новых электростанций, и платить большие зарплаты менеджерам. При этом руководители, как и во всём мире, совершенно разные. Оплата их деятельности тоже не всегда соответствует их рабочим качествам. Могут держать совершенно никчемного работника, имеющего связи в высшем руководстве, могут в одночасье выкинуть с работы талантливого, но строптивого сотрудника. Принцип «не высовываться и держать язык за зубами» здесь исполняется самым строгим образом. Это касается всего, в том числе и выражения своих политических предпочтений. Например, на работе можно говорить обо всём: о работе собственного желудка, о сексуальных проблемах, о детях, отпуске, но никогда о том, за какую партию ты голосуешь. Если слишком выделяешься из общего ряда, можешь вылететь практически без объяснения причин. Гораздо более снисходительно относятся к молчаливым бездельникам.

 

Почему они столько получают?

Итак, с точки зрения обывателя никак невозможно согласиться с тем, что российские работники в 4 раза работают хуже голландских. Чем же объясняется такой высокий уровень доходов в стране? По моему мнению, исключительно высокой производительностью труда в промышленном производстве.

Структура голландской экономики такова: на промышленное производство приходится 20—24%, услуги — 73% и 2,8 % — сельское хозяйство. В современной России структура экономики не слишком отличается от голландской: промышленное производство — 28—35%, услуги также около 60—70% и сельское хозяйство даёт 3—4,5%.

Что касается сферы услуг в Голландии, то мы только что описали их качество. В этой отрасли, за исключением финансовой, вряд ли производительность труда существенно выше российской, хотя доходы на порядок выше. За счёт чего же они позволяют выписывать себе высокие зарплаты и получать прибыли? Несомненно, за счёт чрезвычайно высокой производительности труда в промышленном секторе и сельском хозяйстве.

Голландия экспортирует сельскохозяйственную продукцию на 60 млрд евро, что составляет 18% её общего экспорта. Кстати, Голландия одна из немногих стран ЕС, в которой государство платит минимальные субсидии сельскому хозяйству и всё скрупулезно регламентирует. Вместе с тем в Голландии самые высокие в ЕС затраты на инвестиции в сельском хозяйстве. Все это даёт возможность применять самые совершенные технологии в больших фермах, которые обслуживают 1—5 человек.

Высока производительность и в других отраслях производства. Например, «Ройял Датч Шелл», зарегистрированная в Нидерландах, имеет годовой оборот в 400 млрд евро, что составляет половину ВВП страны. Занято во всех странах мира в этой компании всего 100 тысяч человек, т.е. выручка на одного занятого приближается к 4 миллионам. Другой пример исключительной производительности представляет Роттердамский порт. Ещё несколько лет назад он был крупнейшим в мире. Сейчас уступил место Сингапуру и Шанхаю. Его практически полностью роботизированное производство, дающее 500 млн долларов выручки в год, обслуживает около 1000 человек. Таким образом, на одного занятого приходится 500 тысяч долларов в год. Высока выручка и во всех энергетических компаниях, производственные мощности которых также обслуживает минимум народа. Больше работников сидит в управляющих конторах. Однако и с учётом административного персонала годовая выручка на занятого приближается к миллиону.

Вообще в стране с 17 миллионами жителей имеется 7 транснациональных промышленных компаний с годовым оборотом больше 20 млрд евро…

Все эти компании являются крупнейшими налогоплательщиками. Через бюджет Нидерландов распределяется половина ВВП страны. Отсюда такие высокие доходы, которые позволяют поддерживать платежеспособный спрос страны и платить большие пособия. Эти перераспределения доходов от высокотехнологических отраслей позволяет поддерживать и весь сектор услуг, производительность которого далеко не соответствует ни качеству услуг, ни оплате за них.

Проблема России состоит именно в том, что в структуре её экономики мало высокотехнологичных предприятий. Отсюда небольшая относительно величины экономики добавленная стоимость. Отсюда и низкая производительность труда, измеряемая отношением стоимости продукта к числу занятых. Единственным выходом является переоборудование наших компаний. Напомним, что Западная Германия по ряду причин отказалась использовать советские предприятия на Востоке страны. Она полностью перестроила всю экономику Восточной Германии. Заняло это немало времени — почти 20 лет. Большинство предприятий на Востоке Германии начали приносить прибыль как раз во время общего финансового кризиса. Это дало возможность Германии преодолеть его быстро и, казалось, легко. Отсюда такой высокий рейтинг у канцлера А. Меркель, которая по сути к этому подъёму отношения не имеет. Все трудности периода перестройки приняли на себя социал-демократы. Схожая картина и в Швеции.

Единственным выходом России из затяжного кризиса является инвестирование в высокотехнологические отрасли. Только тогда будет расти общий валовый продукт, и прибыль от высокотехнологических отраслей разольётся по всей экономике.

Лариса Меньшикова, кандидат экономических наук, Амстердам


Источник – общественно-политический еженедельник “Слово”


Подписаться
Уведомление о
guest

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.

0 комментариев
Inline Feedbacks
View all comments