Еще о горском менталитете. Этноцид по кавказски. Национальная политика центра. Оптимальное политическое решение.

1. Еще о горском менталитете

Наше мнение о причинах положения, сложившегося на Северном Кавказе, смыкается с выводами известного этнолога А.М. Бойкова, который живет в Дагестане и знает всю этнополитическую кухню этой республики изнутри. Бойков считает, что сущность всех дагестанских настроений — в плоскости непродуманного и стихийного цивилизационного контакта.

Мы не собираемся повторять модные сейчас в Дагестане рассуждения о некоей особой дагестанской цивилизации. Цивилизационный подход непосредственно к Дагестану вряд ли применим, поскольку и до сих пор Дагестан существует не как единый геополитический организм, а только в виде очерченной на карте территории, ограниченной произвольно установленными в советское время границами. Напомним, что мы говорим о контакте русской цивилизации с кавказской зоной традиционных доиндустриальных обществ, частью которой является и Дагестан.

Какой-то прогресс в этой зоне был достигнут за счет искусственного, порой почти насильственного дотирования их советским центром и, естественно, за счет эксплуатации цивилизационного ресурса российской цивилизации. Когда этот ресурс снизился до определенного предела, произошел распад СССР. Однако на Северном Кавказе ничего не изменилось — искусственное псевдоразвитие продолжается и все за тот же счет. Цивилизационная вторичность северокавказских этнополитических образований уже достаточно ясна российскому обществу, но, по-видимому, не правящим кругам РФ и их бледной тени — правящим кругам национальных автономий Северного Кавказа. Между тем набирает темпы процесс маргинализации постсоветского дагестанского социума, плохо скопированного с ушедшего в историю социума советского. Федеральный центр необычайно щедр на наши с вами деньги, но он не в состоянии восстановить единое интеллектуальное и идеологическое поле советских времен. Поэтому псевдосоветский социум Дагестана с каждым годом и, пожалуй, с каждым месяцем уступает позиции традициональным социальным укладам.

Социальный регресс Дагестана налицо. В общественном сознании населения республики воскрешаются одиозные архаические традиции прошлого, в том числе «набеговая система», рабовладение и работорговля. С мусульманского Востока внедряются архаико-консервативные заимствования, прежде всего салафийя и ваххабизм. Устойчивость такого общества ниже допустимого предела, и в постсоветскую эпоху республика дважды стояла на пороге распада. В первый раз помешала инерция советского периода, во второй — российские войска, восстановившие (хотя бы условно) конституционный порядок в Чечне и горном Дагестане. Вывод один — северокавказское (в том числе и дагестанское) этническое сообщество не имеет собственного цивилизационного ресурса, то есть не обладает потенциалом саморазвития без внешних заимствований. Еще проще — держится на русских рублях и штыках.

Подобное положение породило систему двойных стандартов в этносоциокультурной доминанте «лиц кавказской национальности». Эти этнические сообщества имеют как минимум две степени свободы в социальном поле по сравнению с нормальным, цельным «одностандартным» русским этносом. Пользуясь этим, кавказские сообщества, перемещаясь в русскую среду, получают возможность опосредованной этнической эксплуатации в паразитировании на русском поведенческом стереотипе, утверждающем традиционную русскую утопию «соборного» полиэтнизма, сами ему отнюдь не следуя. Это обеспечивает им огромные преимущества в достижении своей приоритетной цели — достижения материального благосостояния. Это же порождает антагонизмы и дисбаланс национальных отношений в России.

Например, значительное количество дагестанцев занимает прочные позиции в ключевых сферах жизнедеятельности русских регионов федерации. Однако для русских в Дагестане вследствие дагестанского этнического протекционизма эти сферы закрыты, как и вообще мало-мальски серьезные жизненные перспективы. Русский этнос уже сознательно, на уровне руководства, воспринимается как объект эксплуатации. Это лежит в русле политики федерального центра, проводящего такую же политику этнической эксплуатации и расплачивающегося за все свои эксперименты не только русскими деньгами, обнищанием русских регионов, но и русской кровью. Так, во время чеченских кампаний в качестве «пушечного мяса» использовались русские солдаты, в то время как Дагестан и Татарстан объявили о своем «нейтралитете» и неучастии своих призывников в военных действиях. Каких-либо комментариев президента и правительства РФ, не говоря уж о принятии каких-нибудь мер, не последовало. Значит, с их точки зрения все правильно…

Но Дагестан и прочие горские республики оказались в зоне контакта не только с русской цивилизацией, но и с западной цивилизацией, настырно внедряющей в РФ свои либеральные ценности. Поэтому дагестанец, для которого труд не имеет самоценности, а является лишь средством приобретения материальных благ, в отличие от русского вполне вписывается в современный, карикатурно скопированный с Запада, либерально-«демократический» строй РФ. Дагестанская диаспора в России процветает и растет с каждым годом (эмиграция из республики растет лавинообразно). Вот почему власти города Сальска (и многих других) становятся навытяжку, когда дагестанцам вздумается попугать русских пальбой на центральных улицах.

Конечно, попадание в контактную зону западной цивилизации вызывает еще более стремительную деградацию морали. Наркомания и проституция растут более высокими темпами, чем в целом по РФ. Взрывы и убийства (в среднем по два—три в неделю) воспринимаются, как нечто обыденное. Молодежные газеты настойчиво пропагандируют гомосексуализм (по опросам, им уже в той или иной степени заражены 60% дагестанского студенчества).

1. Этноцид по-кавказски

Кавказские нестроения больнее всего ударили по русскому населению Северного Кавказа, оказавшемуся под юрисдикцией горских автономий. Наиболее ярким является пример Чечни после предоставления республике определенной экономической и политической свободы в 1991 году. Кстати, это стало последствием очередного углубления вестернизации по итогам 1991 года. Тогда из Москвы был произведен целый десант самых оголтелых демократов в Грозный, который свалил прежнее правительство ЧИАССР и привел к власти Дудаева — «экспорт демократической революции», так сказать. Все это обернулось прежде всего возвратом чеченцев к асоциальному образу жизни. Вместо того чтобы продолжать поддерживать сложный механизм экономики, основанный на функционировании Грозненского комплекса нефтедобычи и нефтепереработки, они принялись мастерить тысячи кустарных установок по перегонке нефти — «бесхозной», как писал тот же Рустам Чабиев, видимо, действительно воспринимая нефть, откачиваемую из нефтепроводов, как бесхозную. В этом очень ясно сказался чеченский и, шире, горский менталитет — отсутствие осознания единства своего народа и восприятие единства в лучшем случае на тайповом уровне. Развал нефтедобычи и нефтепереработки лишил средств к существованию почти все русское население Чечни напрямую, и чеченское — косвенно. В результате русские сами оказались средством к существованию для их чеченских соседей.

Чеченская государственность и социум Чечни очень быстро приняли вид, соответствующий горскому менталитету и тяжелой экономической ситуации, к которой этот менталитет привел. Туманные представления о некоем величии в прошлом, о никогда не существовавшей многотысячелетней чеченской государственности, мнения о Чечне как о родине ариев (и даже о чеченском происхождении кроманьонцев), создательнице истинного ислама и древнейшей демократии и т. п., антиамериканизм и антисемитизм — таковы основные чеченские мифы для внутреннего употребления и до сего времени. С этим сочетаются антидемократизм, стремление построить государство, как сочетание системы тайпов (лозунг Х.-А. Нухаева — «Будущее Чечни — это ее далекое прошлое»), а так называемые «прогрессивные фашисты» вообще намерены заменить в Чечне государство всеобъемлющей политической организацией (Л.Вакаев). И, конечно, образ врага — России, которая «пыталась в течение 400 лет уничтожить Чечню», но, не добившись успеха, намерена ни больше ни меньше, как… продать ее Америке. При этом чеченские политические деятели всерьез планировали, а скорее всего и сейчас планируют расчленение России: Шамиль Басаев в бытность его в правительстве «Ичкерии» без малейшей улыбки, которую, казалось бы, естественно было ожидать от этого кровавого политического клоуна, заявлял, что «китайцам отдадим Сибирь, Японии — Дальний Восток, Финляндии — Карелию».

Подобные тенденции внутри чеченского социума привели к самому настоящему террору против невайнахского населения. Поскольку подавляющее большинство его — русские, то и основная тяжесть этого террора легла на них. По данным министерства национальностей РФ (заведомо заниженным, по нашим сведениям), не считая погибших в ходе военных действий, в Чечне в 1991–1996 годах было убито более 21 тыс. русских, захвачено более 100 тыс. квартир и домов, принадлежащих представителям иных этносов, более 46 тыс. человек было обращено в рабство, причем не только в частном, но и государственном порядке (принудительные работы по постройке шоссе в Грузию). Рабовладение и работорговля — существенный элемент экономики по-чеченски. И даже сейчас на территории вроде бы возвращенной в российское конституционное поле Чечни удерживается в ожидании выкупа от 800 до 3000 человек, по различным оценкам. До начала первой чеченской кампании, в 1991–1994 годах, Чечню покинуло более 200 тыс. беженцев. Впоследствии на нас обрушили уйму печатных страданий о тяжкой доле чеченских беженцев, но никто и никогда ни словом не обмолвился о 260 тысячах беженцев периода 1991–1994 годов — в подавляющем большинстве русских людей. К началу второй чеченской кампании на территории Чечни находилось 29 тыс. русских (из 350 тыс., зафиксированных переписью 1989 года), из них более 17 тыс. беспомощных стариков. Они жили в нечеловеческих условиях: избиения, убийства, грабежи, изнасилования, захват заложников, взломы и насильственное выселение из квартир и домов давно стали в «республике» обыденностью, и повторное изгнание «моджахедов» в горы ничего не изменило — разве что раньше насильники предъявляли удостоверения «шариатской госбезопасности», а теперь — МВД или охраны «президента» Кадырова. Русские в Чечне находятся на грани полного уничтожения. Этноцид — единственный термин, отвечающий ситуации.

Не лучше и положение терских казаков, хотя на уровне официальной пропаганды чеченцы их отделяли от русских и даже декларировали создание федерации с ними (в будущем). Но это было только лживой пропагандой, на практике против казаков велся такой же террор, как и против русских и других невайнахов. Только за 1992 год — первый год «чеченской государственности» — из Наурского, Шелковского и Сунженского районов была вынуждена бежать половина их населения или, иначе, все казачье население. Вооруженные отряды громили станицы примерно так же, как это делали гитлеровские каратели в Белоруссии. Казачество практически полностью вытеснено с земель своих предков. А чтобы нам не сказали, что-де не стоит переваливать чеченские грехи на весь Кавказ, напомним об истреблении русских, корейских и цыганских семей в Ингушетии летом 2007 года.

В Дагестане русское население также оказалось отрезанным республиканским «суверенитетом» от цивилизационного уровня русского этноса. Ввиду вторичности характера своего развития Дагестан принципиально не смог предложить русскому населению ничего настолько значимого, что оно смогло бы компенсировать разрыв этнических связей. Главное — ликвидация возможностей для становления молодежи. Этому препятствует традиционный кланово-племенной протекционизм, пронизывающий все дагестанское общество, вплоть до образования племенных политических партий. Родоплеменной принцип формирования дагестанской общности вошел в противоречие с традиционным русским территориальным принципом общинного формирования. Оказалось, что у русских нет никакой этнической структуры. Нет ее и до сих пор.

Напомним, что русские проживают в республике далеко не только как мигранты. В свое время «дорогой Никита Сергеевич» Хрущев сделал Дагестану ценный подарок за счет России — включил в его состав районы к северу от Терека, в которых ранее дагестанцы бывали только проездом и в которых коренным населением как минимум с XVI века были терские казаки.

Сразу после этого щедрого дара, по данным переписи 1959 года, русские в Дагестане составляли 20,1% его населения. В 1970 году русские составили уже 14,7% (219 тыс. человек). В 1979 году — уже 198 тыс. человек, в 1989 году — 176 тыс., в 1993-м — 163 тыс., в 2002-м — 120 тыс. (4,7% населения республики). Сейчас у нас 2007 год, и русских в Дагестане осталось не более 100 тыс. человек. Миграция русских из республики идет с постоянным темпом 4–5 тыс. человек в год. К примеру, в Хасавюрте из 30 тыс. русского населения осталась только тысяча «русскоязычных».

Русских целенаправленно и методично вытесняют из Дагестана с самого 1959 года, и в сельской местности этот процесс идет опережающими темпами (в 1957 году среди русских доля городского населения составляла 68%, в 2002-м — 86%). С конца 80-х годов дагестанские власти взяли курс на полное изгнание русских. В республике творилась та же вакханалия, что и в Чечне: угрозы детям на улице и в школе, оскорбления на рынках и в магазинах, увольнения, подбрасывание записок с угрозами, тексты которых были стандартны: «Русские, уезжайте в Россию!»; «Русские, не уезжайте — нам нужны рабы!». Людей вынуждали продавать квартиры и дома за бесценок — это даже официально считалось вполне нормальным и безопасным бизнесом, за которым стояла власть. А именно: было принято решение, устанавливавшее, что дома и квартиры, выезжающих из республики русских могут быть приобретены исключительно в собственность райгорсоветов. Что это означало на практике? Только одно: диктат цены, узаконенной монополистом-покупателем. Райгорсоветы установили цены, в несколько раз ниже рыночных. И приобретение ими домов и квартир вылилось в плохо прикрытую конфискацию личной собственности русского населения, покидающего республику. По сути, эта акция 1993 года была скопирована с указа Дудаева, устанавливавшего предельную цену на продажу уезжающими из Чечни гражданами своих квартир — 10% от рыночной цены.

Сейчас положение не изменилось. Проведенные в Кизляре исследования показали, что в большинстве случаев выезды русских носят вынужденный характер. В качестве причин на первом месте указывается разгул преступности (97% опрошенных), затем опасение выхода Дагестана из состава РФ (30%), притеснения и оскорбления детей в школе и на улице по национальному признаку (28%) и т.п. И это — в «русском» Кизляре. Что же происходит в Махачкале, в которой за последние 15 лет процент русского населения снизился с 30 до 14%? Русофобская политическая линия правительства Дагестана в сочетании с местным этнонационализмом делает русское население республики заложниками национальной политики федерального центра и местного сепаратизма.

1. Национальная политика центра

Обострение обстановки на Северном Кавказе обусловлено ростом вестернизации российского государства и общества. Чем дальше продвигается на Восток Европейская цивилизация, тем более острые кризисы она формирует на своем пути. Северный Кавказ, Косово и Босния, Ирак, Афганистан — кто следующий? Северокавказский кризис не является специфически российским явлением, он всего лишь одно из выражений общего кризиса Западной цивилизации. Общий кризис постсоветской Российской Федерации, саморазрушающейся вследствие взятой ею на себя роли подавления национальных стремлений русского народа, прослеживается во всех сферах общественной жизни, и особенно остро — в кавказской политике.

Можно ли вообще назвать «политикой» действия московских правящих кругов в Чечне? «Референдум», от которого были отстранены беженцы; глухое молчание об их возврате или хотя бы возмещении ущерба; бесконечные амнистии — по итогам чеченской войны возбуждены сотни уголовных дел против русских солдат, но можно по пальцам пересчитать уголовные дела против чеченских бандитов; формирование органов внутренних дел все из тех же бандитов; назначение главарей бандитов на высшие административные посты Чечни, и, наконец, денежный поток, хлещущий в Чечню, как в «черную дыру». Получается, что так же, как в 1921 году, советская власть заплатила чеченцам за лояльность кровью сунженских казаков, постсоветская власть платит им кровью русского населения Чечни. Впрочем, нынешняя администрация внесла прогресс и в это дело — платит просто деньгами. Да больше уже и нечем. Несложно понять, что, как только денежный поток хотя бы слегка обмелеет, все эти «президенты» и «блюстители порядка» восстанут против России так же дружно, как в 1996 году.

Так, мы опасаемся (впрочем, лучше сказать — уверены), что именно на базе нежелания даже слышать об этноциде русских людей и казаков в Чечне и существует единство позиций кадыровской и «эрэфовской» администраций. А раз так — умиротворение Чечни превращается в обычные бюрократические игры с восточным колоритом. Переведем — это означает, что очень высока вероятность такого положения, при котором, закончив военные действия против отрядов Масхадова, придется начинать военные действия против Кадырова и его сторонников. В истории Чечни в советский период такое бывало не раз. В Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии идет вялотекущая гражданская война, и при любом, даже самом незначительном изменении во внутриполитической ситуации она превратится в «бурнотекущую», типа обеих чеченских войн. Нет, для реального политического решения должны быть другие подходы.

Русский народ и его выработанные тысячелетиями цивилизационные принципы подавлялись в советские времена и в еще большей степени подавляются во времена постсоветские. Дело дошло до того, что в названиях общественных организаций запрещено применение слов «русский» и «национальный». Мало того, даже применение этих терминов стало трактоваться как преступление или правонарушение, преследуемое законом об экстремизме.

Именно попустительством Центра сформировано отношение администрации северокавказских республик к русскому вопросу. Этноцид на Северном Кавказе — следствие его политики, местная администрация (там, как мы убедились, между администрацией, исламистскими сепаратистами и просто бандитами невозможно провести границу) — всего лишь исполнители.

Между тем я утверждаю, что только русская национальная политика способна принести умиротворение Северному Кавказу. Но есть ведь еще и проблема горской диаспоры в самой России. В нашей стране идет настоящая горская агрессия, которая базируется на сложившемся в Российской Федерации союзе коррумпированных властных структур и общин горских переселенцев, направленном против русского большинства. Кавказцам в русских городах позволяется все. Напомню, что о возмутительном инциденте в Сальске СМИ не сообщили ни слова, «демократические» прокуратуры не возбудили ни одного уголовного дела. Зато, какая свистопляска поднялась, когда в Кондопоге народ ответил стихийным возмущением на подобный же этнотеррор! Заметьте, первыми были осуждены русские «зачинщики», потом осудили чеченских убийц. Снято с должностей и отдано под суд несколько представителей власти — не за то, что они сформировали в городе этническую преступную общину, а за то, что не сумели предотвратить выступления народных масс против нее.

Оказавшись в ситуации постепенного развертывания гражданской войны на Северном Кавказе, федеральное правительство преступно закрывает на это глаза, предоставляя делам идти так, как они идут. Унижения и массовая гибель русских людей, потоки русских беженцев с Северного Кавказа совершенно не интересуют наших государственных мужей.

1. Оптимальное политическое решение

Вам ничего не напоминает изложенная в этой работе картина? Ну, поднапрягитесь, вспомните четвертый класс, уроки истории… «У кого денег нет, у того коня возьмет. У кого коня нет, у того жену возьмет. У кого жены нет — того самого возьмет». Ордынская дань. Москва платила ее до 1769 года, когда, наконец, управилась с крымским грабежом. Во второй половине XIX века, когда к империи были присоединены Кавказ и Туркестан, они оказались настолько дефицитны для имперского бюджета, что тот же Ростислав Фадеев (что-то все время он приходит на ум) писал о замаскированной дани, которую России приходится платить этим новым имперским территориям. Советская власть в этом вопросе размахнулась так широко, как императорам и не снилось. А в наши дни?

К сожалению, никто не подсчитал, сколько средств выкачивают из России «трудовые» мигранты, бандитские и «серые» экономические кавказские группировки. А если кто-то и подсчитал, то будьте уверены — на его подсчетах уже стоит гриф «Особой важности». Но умолчанием проблему решить невозможно.

Вот в чем она, суть кавказской проблемы, поднятой в этой работе, — в небывалой дефицитности Северного Кавказа для российского бюджета. Полагаю, что не ошибусь, заявив, что Кавказ обходится России дороже, чем ее Вооруженные силы. Но если вложения в Вооруженные силы — это страхование будущего и гарантия развития, то для финансирования Кавказа давно уже найден емкий образ «черной дыры». Государство есть средство управления народным хозяйством, и разумный хозяин не сможет терпеть далее подобное растранжиривание средств народа, финансово-экономической системы и государственного бюджета.

Таким образом, на повестке дня стоит упорядочение управления Северным Кавказом. Нет, появляются, конечно, мнения, что от него надо отделаться одним махом, как от Средней Азии и Закавказья, но ведь жизнь, в конечном счете показала, что и тут мы поторопились со слишком простым решением. Северный Кавказ бросать нельзя — это единственный регион устойчивого земледелия, важный источник ценных полезных ископаемых, наконец, ценнейшая геостратегическая позиция. Бросить его будет таким же разбазариванием средств, как и оставить все в нынешнем виде. Так что от упорядочения Северного Кавказа никуда не уйти.

Какое решение оптимально в данном случае? Во-первых, по нашему мнению, следует официально признать, что племена Северного Кавказа оказались не готовы к созданию индустриальных, демократических и гуманитарных государств современного типа. Напротив, они последовательно разрушили все предпосылки для создания таких государств, сложившиеся в советский период. И это стало не результатом цепи ошибок, а закономерным следствием предоставления племенам, живущим в родовом строе, возможностей неконтролируемого государственного строительства. В результате разрушены экономика, социальная система, образование, медицинское обслуживание… да попросту все, что дает обществу и человеку государство современного типа. Поэтому система управления Северным Кавказом в последующем должна характеризоваться наличием такой степени федерального контроля, который бы обеспечил хотя бы минимум социальных гарантий для его населения.

В июне 2005 года Дмитрий Козак докладывал президенту: «Руководство северокавказских республик оторвалось от общества, превратилось в закрытую касту. Произвол властей порождает у большей части населения социальную апатию». Еще год спустя он предлагал пакет антикоррупционных предложений, рекомендуя обязать судей и сотрудников МВД, ФСБ и прокуратуры декларировать доходы. Но пока никакой финансовый контроль не введен. И вряд ли будет введен, а почему — см. раздел «Национальная политика центра».

Во-вторых, разрушение общенациональной собственности — Грозненского комплекса нефтедобычи и нефтепереработки, крупных заводов Дагестана, горнопромышленных центров Осетии и Кабарды — явно демонстрирует неспособность любой местной администрации к решению экономических задач общегосударственного и даже собственно этнического порядка. Нет иного выхода, кроме передачи этих комплексов в федеральную собственность, с выделением некоторой (далеко не основной) части прибыли на решение социальных нужд местных племен. А для того, чтобы в будущем гарантировать разрушительное вмешательство местных политических сил в управление ими, промышленные районы должны получить экстерриториальный статус и быть выведены из-под местного управления.

В-третьих, поскольку большинство горских племен слишком убедительно доказало свою неспособность жить совместно с другими народами (в том числе и с соседними племенами), под управлением горской администрации должны находиться в той или иной мере только чисто горские территории. На практике это должно выразиться в выделении из состава Чечни Наурского, Шелковского и Сунженского районов, из состава Дагестана — Кизлярского района; в остальных национальных автономиях должен быть проведен плебисцит. Одна из целей любой войны — возвращение беженцев к местам постоянного проживания. Но русские и казаки, бежавшие от террора, не вернутся под управление никакой горской администрации. Далее, надлежит разделить враждующие горские племена, поэтому лезгины, кумыки, балкарцы, ногайцы должны быть выведены из-под власти Дагестана, Чечни и Кабарды. Они должны получить автономный политический статус.

В конечном итоге можно говорить только о разделении районов проживания русских (и вообще славян) и горцев. Мы считаем неизбежным включение русско-славянских районов в границы Краснодарского и Ставропольского краев и, возможно, воссоздание существовавшей до 1957 года Терской области. Что же касается горских регионов, мы считаем логичным объединение их в ту самую Горскую конфедерацию, о которой они так мечтают. При этом конфедерация должна стать регионом Российской Федерации, а входящие в нее горские регионы — утратить этот статус. Управление конфедерацией, естественно, должно проводиться представительством центра.

Изгонять горцев, проживающих на территориях, долженствующих выйти из административного подчинения горских республик, никто не будет. Они будут всего лишь лишены возможности травить русское население, опираясь на этнические административные органы, и начнут долгую процедуру вхождения в цивилизацию.

Перекраивание административных границ не носит политического характера, поэтому мы не видим препятствий к формированию единой территории терских казаков — условно можно назвать ее Терской областью. Тем более что имеется прецедент постсоветского времени — выделение Ингушетии из состава ЧИАССР. Не видим мы и внутриполитических препятствий к внесению соответствующих изменений в Конституцию — кроме деятельности прокавказских лоббистов, закулисная возня которых может быть прекращена, если это будет необходимо, всенародным референдумом. Общественное мнение страны на стороне русского и казачьего населения Северного Кавказа, и подвижки в нем по этому вопросу вряд ли возможны

Однако невозможность совместного проживания распространяется не только на Северный Кавказ, но и на всю Россию. Мы помним, что органы, управлявшие внутренними иммиграционными процессами в РФ, возлагали свои надежды на то, что горцы заполнят рабочие места, не занятые русскими. Полагаем, что даже самый тугодумный бюрократ уже понял: люди, желающие работать, остаются на родине, а в Россию едут в большом числе террористы, бандиты и всевозможное жулье. Новый режим на Северном Кавказе мало что даст, если не будет дополнен строгим административным контролем на границе горских регионов. Поскольку в политическом плане вопрос создания такого контроля практически невозможен, то контроль этот должен носить общественный характер. Наиболее подходит к нашей проблеме такая форма действий, как казачий кордон.

Подобные действия дадут существенный выигрыш, не только политический, но и военно-политический. Дело в том, что современная контрпартизанская война немыслима без параполицейских сил, то есть полувоенных формирований из местного населения. Только такие силы обеспечивают плотную военную блокаду и политическую изоляцию партизанских районов. Казачество давно предлагает свои услуги правительству в этом плане, но наши стратеги, к сожалению, игнорируют мировой опыт, предпочитая раз за разом наступать все на те же грабли. Создание органов внутренних дел из горцев проводилось ведь и в первой чеченской кампании. Напомним, что в августе 1996 года эти органы внутренних дел дружно встали под командование сепаратистов и вместе с ними штурмовали город, который должны были охранять. Мы видели также, что представляют собой органы внутренних дел Дагестана и Ингушетии. В остальных республиках Северного Кавказа положение ничуть не лучше. Между тем — и это главный результат использования параполицейских сил — они обеспечивают существенную экономию сил и средств силовых структур, а также значительное снижение расходов на ведение противопартизанских действий. Терская область, будучи созданной, стала бы базой таких сил и надежным заслоном России против ваххабитского и, к сожалению, — это уже реальность на Северном Кавказе — глобального терроризма.

В-четвертых, совершенно необходимо использование мирового опыта и в вопросе ограничения финансовой (в нашей ситуации — криминальной) деятельности горской диаспоры в России. Это — экономическая база сепаратистов, и она должна быть разрушена. Необходим комплекс временных правовых актов, направленных на разрушение систем организованной преступности, созданных по этническому принципу. Конечно, вообще необходимо бороться с организованной преступностью, да и с преступностью в целом, но этнические системы организованной преступности непосредственно или потенциально имеют политический характер, и поэтому они должны быть разрушены в первую очередь. Точно так же должна быть прекращена политика содержания горских племен за счет всей России. На Северном Кавказе необходимы не дотации, а капитальные вложения, подлежащие возврату, — иначе говоря, «кавказский заем». У нас много радетелей горских сепаратистов и внутри страны, и за границей — что ж, пусть радеют, но под правительственным контролем. Хотят поддерживать ваххабитов — пусть покупают облигации, подлежащие оплате лет этак через пятьдесят (раньше никакому кредитору не на что надеяться).

Последнее и самое главное — возмещение ущерба. Конечно, уже не поднять убитых и не восстановить психику изнасилованных, но ущерб, поддающийся измерению в денежном выражении, должен быть возмещен. Вот чем должны заниматься в Чечне и вообще на Кавказе финансовые органы РФ, вместо того чтобы возить туда деньги вагонами. И только тогда, когда эти «республики» рассчитаются с последним русским беженцем, закончится Кавказская война.