Николаю Бердяеву — 150 лет.

В 1874 году 6 (18) марта в Киевской губернии родился русский философ Николай Александрович Бердяев. Его отец — офицер русской армии, дед — генерал, победитель Наполеона. Мать — аристократка. Семья сделала Бердяева помимо его воли внутренне аристократичным. Он следил за своим внешним видом и эстетически относился к другим.

Кадетский корпус

Николай Бердяев поступил в кадетский корпус, чтобы подготовиться к воинской службе. “Я, — вспоминал Бердяев, — не любил корпуса, не любил военщины, всё мне было немило”. В 6 классе он оставил корпус и стал готовиться к поступлению в университет. Тогда-то у него и появилось желание сделаться профессором философии. Почему профессором, а не офицером? А как же семейные традиции? Бердяев это объяснял так: “Я, — написал он в “Самопознании”, — никогда ещё не ощущал, что родился от родителей. Нелюбовь ко всему родовому — характерное моё свойство. Я не люблю семьи и семейственности”.

Бердяев не враг рода человеческого, хотя так его иногда и называли в юности. Он просто не хотел быть похожим ни на отца, ни на деда. Хотел быть сам по себе, то есть таким, каким его замыслил Бог. А Бог замыслил его, как он полагал, философом. Как это можно было узнать? По внешним признакам. В 14 лет он уже прочёл “Критику чистого разума” Канта, “Философию духа” Гегеля, произведения Шопенгауэра и Ницше.

Но где же здесь русские философы? В России, конечно, философы были, но русской философии ещё не было. Она только начинала формироваться, и Бердяев — это одна из самых известных форм её становления.

О презрении к профессорской философии

Бердяев не любил и часто даже презирал академическую философию, или, как он её называл, “профессорскую философию”. За что он её презирал? За то, что она была ненастоящей, непервородной. Она была, как он говорил, о чём-то, а не чем-то. Говоря короче, она была историей философии, но не философией.

Бердяеву нравилась экзистенциальная философия. Но он подразумевал под ней не то, что понимают под ней учебники философии. Экзистенциалистами были, на его взгляд, Августин Блаженный и Паскаль. Но ни Хайдеггер и ни Ясперс экзистенциалистами не были. Для него экзистенциалист — Ницше, а в России — К. Леонтьев и он, Бердяев. “Я был революционером”, — часто говорил Бердяев. Нереволюционеры не могут быть философами. Бердяеву был противен буржуазный дух позитивизма и аналитики, господствовавший в университетах. По его словам, он пытался найти традицию русской философии. Как он это делал? Бердяев вступил в борьбу с неокантианцами, с такими, как Коген.

Развитие философии в Европе шло, на его взгляд, в ложном направлении — к материализму и монизму, к замене трансцендентности эволюцией и становящимся абсолютом.

В своей первой работе Бердяев выступил против морали долга Канта. Лично ему нравились сердечные влечения и неповторимость в отношениях между людьми. Он был против обязательной морали, ибо групповая мораль была для него уже не моралью, а культурой. “Я никогда не скажу, что человек, выпавший из общеобязательного нравственного закона, есть несчастный отверженный”. Общеобязательная мораль — это социум, коллектив. Разве хранитель морали — социум? Коллектив? Нет. Хранитель нравственного закона — совершенно безнравственный человек, то есть, по словам Бердяева, “кандидат в ад”. Отверженный коллективом, социальностью есть “человек нравственный, исполнивший свой священный долг беззакония”.

Чем ещё Кант не угодил Бердяеву? Тем, что никак не объяснил, зачем разделил бытие на две части — бытие-в-себе и бытие-для-себя. Кант так и не рассказал, почему образовался мир явлений, почему вещь в себе не пребывает в себе, ведь подлинный мир у него — это мир в себе, а неподлинный мир — это мир явлений. Естествознание оказывается знанием о неподлинном мире. Неподлинное у Канта почему-то познаваемо, а подлинное непознаваемо. Как это могло случиться в мире? Ответ на этот вопрос, согласно Бердяеву, содержался в том, как Кант понимал трансцендентальную иллюзию.

Трансцендентальная иллюзия

Гений Канта нашёл своё выражение, по словам Бердяева, в учении о трансцендентальной видимости (иллюзии). Иллюзии бывают у человека двух видов: одни — обычные заблуждения, вторые — необычные заблуждения. Первые рассеиваются научным знанием, вторые не рассеиваются им. То, что солнце встаёт и заходит, — это иллюзия, объясняемая наукой. Доказательство бытия Бога Фомой Аквинским — это тоже иллюзия, но оно не объясняется наукой. Это трансцендентальная иллюзия. Причину этой иллюзии Кант находит в самом разуме. Он полагал, что разум отождествляет субъективную необходимость соединения понятий с объективной необходимостью соединения вещей. Но почему разум это делает, Кант не объяснял, указывая только на то, что разум стремится выйти за пределы опыта. Но что его гонит за пределы мира? Кант пытался ссылаться на устройство самого разума. Мол, он так устроен: сам сочиняет правила и сам их применяет. Разум — диалектик. И эту диалектику Кант хотел выкинуть из чистого разума. Но выкинуть он её мог только вместе с чистым разумом.

Бердяев предложил идти дальше, к отказу от чистого разума и полаганию принадлежности разума человеку. Это, на его взгляд, человеческий разум, а не чистый, то есть абстрактный. И отождествление субъективности с объективностью связано с особенностью человеческого существования в мире, а не с внутренним устройством разума. Человека гонит за пределы мира свобода. По отношению к запредельному человек слеп. И вслепую даёт существование тому, что не существует. Это существование является для него уже не субъективным, а объективным. То есть человек существует в мире образов, а не вещей.

Тем самым Бердяев указал на ключ к решению проблемы антиномий чистого разума и проблемы сознания. Сознание не внутри головы, а между головами. В наших головах могут воспроизводить себя социальные и культурные предрассудки, если они являются условиями нашего существования в мире. Быть в нём можно и без воображения. А быть человеком без воображения нельзя. Это означает, что не бытие первично, а воображение, что само бытие есть продукт рационализации человеческого существования. Иначе говоря, бытие является просто понятием. И в этом состоит весь его рационализм.

Так Бердяев пришёл к отрицанию онтологического разума Европы. “Это, — говорит он, — был разрыв с онтологической традицией Парменида, Платона, Аристотеля, Фомы Аквината, многих течений новой философии вплоть до Вл. Соловьёва с его учением о всеединстве”.

Согласно Бердяеву, экзистенциализм должен быть антионтологическим. Но никакого антионтологизма философской мысли Бердяев не обнаружил в западной мысли. Не было его и у самого влиятельного философа XX века Хайдеггера.

Каковы же идеи Бердяева? Философский талант Бердяева реализовался в двух лучших его работах — “Философии неравенства” и “Новом Средневековье”.

Письма к недругам

Книга “Философия неравенства” состоит из писем к недругам по социальной философии. Недруги — это русская интеллигенция. В некотором смысле Бердяев пишет письма самому себе. По его мысли, с интеллигенцией случилось несчастье, как у Канта с разумом. Она полюбила идею уравнительной демократии, то есть отказалась от истины во имя блага народа. В чём здесь состоит проблема? Для того чтобы жить в обществе, истина не нужна. Жизнь в обществе принуждает нас ко лжи. Истина нужна для того, чтобы жить за пределами опыта. Но за этими пределами никто не живёт. А в пределах опыта человеку нужны блага. Но и здесь не всё так просто. Может ли человек получить блага в полной мере на земле? Может, но от Антихриста.

Евангелие не предсказывает победы и торжества правды Христовой на земле. Скорее всего, на земле победит князь мира сего, Антихрист. А человек свободен: он может примкнуть к Христу, а может примкнуть и к Антихристу. Но и это ещё не всё. В силу слепоты разума мы не очень хорошо понимаем, где Христос, а где Антихрист. Одно мы можем принять за другое. Но это уже говорит о том, что мы сегодня живём не в эпоху евангельской ясности и простоты, а в эпоху апокалиптической сложности и леонтьевского смешения. Бердяев пишет: “Лик Христов двоится для современного человека. Страшно зыбка современная душа, двоится для неё добро, двоится для неё зло. Зло воспринимается ею в обманчивых образах добра”.

Мы думали, что живём в мире вещей. И нам достаточно иметь глаза, чтобы их видеть. Но оказалось, что мы живём не в мире вещей, а в мире образов, подмен и двоений.

Право на неравенство

Благо народа — это, говорит Бердяев, конечно, хорошо. Но Царства Божьего на земле для человека никогда не было и не будет. А что будет? Распад, тление и зло. С этой истиной нужно, на его взгляд, смириться. Но как? Прежде всего понять, что свобода — это право на неравенство. Идея социального равенства — это идея отказа от свободы. Люди фундаментально неравны, и это неравенство должно быть причиной круговорота элит в социальном обществе, их подъёма и спуска. Один сто́ит многих, а может быть, и всех. В цене должны быть антропологические (личные) качества, а не социальные. В обществе не должно быть разрыва между личным рейтингом и социальным. Русский человек смотрит на человеческие качества, а не на политические.

Нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Современное общество — это система взаимных уравниваний, смешения низости низкого и совершенства высокого, от которой человека должно спасти государство. От чего спасти? От деспотии посредственности, от равенства низкого и высокого, гения и профана, добра и зла, банального и уникального. Бердяев выступил против растворения государства в обществе. Государство, говорит он, родилось посредством насилия. Первый насильник был благодетелем человечества, ибо установил неравенство и поставил человека перед целью быть больше, чем он есть.

“Не так страшно, — пишет Бердяев, — когда личность притесняют, ограничивают, даже мучают, но в принципе признают личностью, чем когда в самом принципе её отрицают и заменяют безликими началами”. В первом случае есть предел. Это твой дух. Во втором — нет предела. Нет духа. Все равны, и никто даже не догадывается о своих мучениях. Поэтому нужно признать, настаивает Бердяев, что самодержавие народа страшнее самодержавия царя. В первом случае человек зависит от тьмы количества. Во втором — от случайных свойств характера одного человека. От воли одного легче спрятаться, чем от воли всех.

Самодержавное царство уважало внутреннего человека и наказывало внешнего. Демократические деспотии стирают следы внутреннего человека и отпускают на волю внешнего. Самодержавие народа строится на представлении о том, что человек есть атом, кирпич, из которого строится социум. Русское самодержавие было православным, то есть признавало духовную жизнь человека. Для него люди были не атомами, не кирпичами общества. “И духовно, — замечает Бердяев, — не так была страшна деспотия”.

“Почему случаются в истории революции?” — спрашивает Бердяев и отвечает: потому что имеющие власть не исполняют своего назначения. Это во-первых. И во-вторых, потому что преданы забвению слова Августина о том, что государство нужно не для того, чтобы был на земле рай, а для того, чтобы на ней не было ада.

Новое Средневековье

История, делится с нами своими наблюдениями Бердяев, знает два состояния: либо день, либо ночь. День — это новое время. Ночь — Средние века. Например, Античность по своему типу есть Новое время. Правда, после Платона день стал клониться к ночи, к Средним векам, которые опять сменились Новым временем. И вот оно закончилось. Началось новое Средневековье.

С чего оно началось? С русской революции. Поскольку оно новое, постольку оно ничего не повторяет из старого. Оно по духу старое, по типу, то есть по связи с ночью. В чём состоит ошибка большевиков? В том, что они этого не поняли и попытались ночь превратить в день. Однако электрическое освещение не даёт дневного света.

Что мы теперь не можем не увидеть, если будем внимательно смотреть на то, что происходит в мире? Кризис Нового времени, гниение его остатков. Что гниёт? Все институты старого мира. Рушатся государства. “Ни одно государство не знает, что с ним будет завтра”, — говорит Бердяев. Исчезают нации. Доживают свой век партии и парламенты. Всё сгнило. В чём кризис? Кризис в самом рациональном способе мышления. “Рациональный день новой истории кончается”, — пишет Бердяев. Кончается его философия. Прошёл звёздный час научного знания. Университеты перестали быть центром духовной жизни. Академики больше ни на что не влияют. Никто не верит в право и конституции. В ночи надо полагаться не на логику, не на опыт, а на инстинкт. А поскольку его ни у кого нет, постольку полагаться нужно на интуицию или на воображение.

Ночь

Ночь иррациональна. Её нельзя получить реформированием старых содержаний дня. Бердяев называет Средневековье “ночной эпохой всемирной истории”. Что отсюда следует? То, что люди живут в воображаемом мире, а реальность является всего лишь одной из сторон воображаемого. В ночи будущее двоится, и вновь появляются перед человеком призраки коммунизма и фашизма.

Уходит день, а вместе с ним уходит и гуманизм. Мы, русские, говорит Бердяев, никогда не любили человека. Мы его не любили даже днём. Человека полюбили на Западе, но они не любят ночь, то есть Бога. При свете дня трудно отличить человека от обезьяны. Ночная Россия, по словам Бердяева, скорее родит Антихриста, чем гуманистическую демократию.

Что беспокоит ночное сознание? Сможет ли Церковь вновь стать центром притяжения народа, или народ всё-таки отпадёт от веры? Появятся ли народные трибуны со святыми атрибутами власти? Старые классы, конечно, умрут, но возродятся ли объединения по профессиям, по творчеству, по цеху? Грядут ли общины? Это вопросы, которые мучают ночное сознание человека. Одно, говорит Бердяев, очевидно: человечество обеднеет и задумается о внутренней жизни, а войны, конечно, будут, но как войны духовно-религиозные.

Федор Гиренок

Источник: Завтра