К 100-летию В. Солоухина.
Вечность назад было, а как будто вчера. Так принято писать о чем-то глубоко памятном прошлом. В незапамятное время весны 1957 года я вечерами дежурил у телефона в конторе лесхоза. А лесхоз выписывал для сотрудников много газет и журналов, в том числе «Роман-газету». И в свежем ее номере была напечатана повесть Владимира Солоухина «Владимирские проселки». Сказать, что я прочел ее взахлеб, мало. Не просто прочел, а как будто получил прививку на всю мою последующую жизнь. Эта прививка была так благотворна, будто я погрузился в крещенскую купель и вышел обновленным. Тогда я был десятиклассник, много и непрерывно читающий: Горький, Жюль Верн, Джек Лондон, Майн Рид, Маяковский, Катаев, Марк Твен, Фадеев, Гюго, Драйзер, Диккенс… Все это была очень неплохая литература. Но ее события, ее герои были где-то. И надо было воображать их. А тут свершилось другое: открытие «Владимирских проселков» открывало мне дверь в мою жизнь. Это было больше литературы. Это делало значительной мою жизнь как русского человека. Утверждало мое стояние на моей земле. Вот в чем дело.
С тех пор я бывал на Владимирщине десятки раз и проезжал Владимир туда и сюда сотни раз, ибо путь из Москвы в мою Вятку идет как раз через солоухинские места. И всегда-всегда вспоминал благотворное влияние того, юношеского прочтения.
В чем сила и значение писателя Солоухина? Он русский во всем – это главное. В языке, образе жизни, в борьбе за возрождение русского начала в культуре России, в возрождении ее поруганных памятников. Разве не он возглавил борьбу за восстановление Храма Христа Спасителя? Он. А прославление Царской семьи, страстотерпцев Николая, Александры, цесаревича Алексия, великих княжон Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии? Он. Один перстень с изображением головы царя Николая II чего стоил. Какой гул голосов стоял в Центральном доме литераторов. Носил перстень открыто, ходил в храм, не таясь. Пребывая при этом в рядах КПСС. Свидетельствую об этом, как человек, который вышел из партии в один день с Владимиром Алексеевичем.
Очень помню, как много разговоров вызывали его книги о грибах («Смиренная охота – брать грибы»), о травах. Но ведь это были книги об отношении к природе, как к Божиему дару. А не просто как книги о питании и лечении травами.
И несомненная его заслуга в повороте читательского внимания не только к народному искусству, но именно к искусству православному: иконам, храмам, народным обрядам. Вообще к Православию, к религиозным мыслителям: Феофану Затворнику, Игнатию Брянчанинову, Николаю Данилевскому, Иоанну Кронштадтскому. Много целебного в умонастроение общества внесли знаменитейшие книги Солоухина «Письма из Русского музея» и особенно «Черные доски». Сколько тогда искателей погибающих сокровищ кинулось на Русский Север. Да, были там и корыстные охотники за доходами, но были же и искренние спасатели предметов православного быта.
Помню, как поразил меня магазин Русской иконы в Риме. Как же горько было видеть свое, родное в плену зеркальных витрин, продаваемое за валюту. Я постоял, посмотрел… Да, иконы покупали. Но я старался утешить себя тем, что их же не на выброс уносили – в дом, в квартиру. Кто-то и как украшение, но кто-то и в красный угол для молитвы. А у нас, в брошенных на гибель деревнях, они могли бы просто пропасть.
Как мне не радоваться тому, что такой человек и писатель был в моей жизни старшим братом, путеводителем. Помню, как в 80–90-е годы валом валили люди, любящие Россию на патриотические вечера, на которых выступал Солоухин. А выступал он незабываемо. Выходил такой высокий, красивый, мужская стать, богатырь с чеканным голосом. «Россия еще не погибла, пока мы живы, друзья». Или: «Мужчины, мужчины, мужчины, вы помните званье свое». Вообще и поэт он был исключительный, своеобразный, владеющий легко многими стихотворными размерами. И как четко и, опять же, молитвенно написан его «Венок сонетов». Он вообще еще не до конца прочитан, как поэт, как прозаик и как исследователь истории и значения России.
Незабываем день, когда он повел нас с Распутиным в мастерскую знаменитого Павла Корина, уроженца иконописного центра России, Палеха, автора не свершенного полотна о Руси. Мы стояли перед огромным белым полотном размером пять метров на девять, потом долго вглядывались в эскизы к картине. И видели мощь и величие русского человека, его несломленность. Один портрет Александра Невского чего стоит! А тогда шли разговоры о якобы величии «Черного квадрата» Малевича.
«Дайте любому ребенку лист бумаги и черную краску, и готов квадрат, – говорил Солоухин. – Бесовщина и только. А тут такое величие. Отец и сын, священники, нищие, иконописные образы. Это – мы, это – наша Русь. Нет, в черном квадрате все доброе захлебнется… А вот это полотно, этот наш белый квадрат черному – антитеза. Да. Символично, что он остался белым, как светлая душа Руси, что будущие времена заполнят его. Да это и не Русь уходящая – Русь идущая».
Или, конечно, вспоминается то, как мы ехали из Северной столицы в Москву и Владимир Алексеевич всю ночь, даже не прилегли, читал свои стихи. И не только свои. Он обладал блистательной памятью. Ода «Бог» Державина, много из Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Некрасова, Блока… Незабываемо!
Исследования тяжелейших времен России образовали книги Солоухина: «Соленое озеро», «При свете дня», «Смех за левым плечом», «Чаша», памфлет «Тоска по свинарнику». Особенно значительна «Последняя ступень» – книга с подзаголовком «Записки вашего современника». Все они, несомненно, послужили оздоровлению нравственной атмосферы в России. Это вторая половина ХХ века.
А скольких поэтов болгарских, сербских, якутских, кавказских он осчастливил своими переводами. Именно ему Расул Гамзатов доверил перевод своей главной книги «Мой Дагестан». Что говорить…
Когда был избран первый Совет возрождения Храма Христа Спасителя и мы, его члены, собрались на выборы председателя, у нас была только одна кандидатура – Георгий Васильевич Свиридов. Но именно Георгий Васильевич убедил нас, что лучше председателя, чем Владимир Алексеевич, быть не может. «Его знания, его авторитет, его заслуги в русском движении, православная направленность его творчества – это гарантия надежности деятельности Совета».
Да, и поднялся над Москвой и миром великий Храм, как будто и не уничтожали его. Как птица феникс возник он из десятилетий испепеляющего небытия. И первым, кого отпевали в возрожденном храме, был именно р. Б. Владимир Солоухин. О значении его трудов в прощальном слове говорил Святейший Патриарх Алексий II. О том, как многих своих читателей привел писатель к церкви, т. е. к спасению души. «Он всей душой любил Россию, землю Русскую, был настоящим христианином, который первым напомнил обществу о наших духовных и нравственных корнях, о необходимости вернуться к вере Православной».
А потом мы провожали Владимира Алексеевича в Алепино. Там, с молитвами владимирских священников опустили его гроб в родную землю. Близ могил родителей, р. Б. Алексея и Степаниды. А на поминальной трапезе случилось событие: дом писателя загорелся. Это было символом: дом затосковал о хозяине. Пожар быстро потушили. Сейчас в нем музей. Его создавали владимирские подвижники и вдова писателя Роза Лаврентьевна с дочерями Ольгой и Еленой.
Фонд «Энциклопедия Серафима Саровского» организовывал ежегодные поездки в Алепино в день рождения Владимира Алексеевича в июне. Многие писатели, поэты, музыканты, певцы прошли через эти поездки. И всегда жители окрестных деревень и Владимира были нашими благодарными слушателями.
И кроме этих приездов я бывал там. И ходил по окрестностям села. И не мог ими налюбоваться, представляя, как входили эти красоты, дивные пространства в душу писателя, выращивая ее. Вспоминал слова Гоголя, сказанные о русских просторах: «Как же не родиться здесь богатырю, если ему есть где разгуляться». Сказано это как будто именно о Владимире Солоухине.
И еще вспоминал его замечательный рассказ «Каравай заварного хлеба» о том, как он, мальчишкой, шел домой зимними дорогами. В темноте. Устал, измучился. Но спасали его добрые люди. И он принимал их доброту, хранил в себе, а потом, выросши до звания русского писателя, отдавал ее своим, любящим его читателям.
Апрель 1997 года. Святейший Патриарх Алексий II: «Владимир Солоухин был первым, кто поднял голос в защиту традиционных православных ценностей. Его “Письма из Русского музея” были неоценимым вкладом в просвещение народа…»
В алтарной части Храма Христа Спасителя на мемориальной доске значатся имена первых членов Совета. Спустя многие годы мы стояли перед нею с Распутиным: «Ради этой надписи стоило жить», – сказал Валентин Григорьевич.
А тогда мы провожали своего председателя в его родное село Алепино. Таково было его завещание: похоронить на родине. И там звучали молитвы прощальной панихиды, которую служили владимирские священники. Потом, когда в родительском доме писателя, доме его детства и юности, мы сели за поминальные столы, дом вдруг… загорелся. Пламя потушили. Конечно, это было символом – дом горевал о хозяине.
А в следующие годы мы каждый год приезжали в Алепино именно в июне, в день рождения писателя. Это была заслуга Фонда имени Серафима Саровского. Еще была жива Роза Лаврентьевна, верная спутница мужа. Начиная с тех же «Владимирских проселков». Она обещала только проводить его и вернуться. Так вроде и было. Они простились. Он закинул походный рюкзак за плечи, пошагал. Но она догнала его и сказала: «Я от тебя не отстану». Были всегда и умницы дочери Ольга и Елена. Много помогавшие в организации музея.
Тогда у меня была возможность выходить за околицы села, обозревать окрестности. И вспоминались всегда слова великого Гоголя о России: «Как же здесь не родиться богатырю, если ему есть где разгуляться». Эти слова очень точно подходят и к родине Солоухина и к его личности: да, на его родине есть где разгуляться, и она родила такого богатыря, как русский писатель Владимир Солоухин.
Владимир Крупин
Источник: Русский Вестник