Автор Четвёртой политической теории.

На Западе принято, особенно после начала СВО, представлять Александра Гельевича Дугина (р. 7 января 1962 г.) чуть ли не “идеологом путинизма” и “кремлёвским философом”, а его взгляды трактовать как близкие фашизму или даже прямо фашистские. При этом различные моменты его личной биографии активно используются для дискредитации высказываемых им идей, которые “считаются настолько опасными, что украинское правительство убило его дочь, а Amazon не продаёт его книги” (Такер Карлсон). Про персональные санкции против Дугина на уровне даже не государственном, а надгосударственном, всего “альянса демократий” в данном контексте можно было бы даже не упоминать, но для полноты картины применительно к бытию принципа “свободы слова” сегодня это всё же необходимо. И если принимать “демократические” нарративы (а принимать их не стоит), то Александр Гельевич в созвездии светочей газеты “День”-“Завтра”, наверное, в большей степени, чем кто-либо ещё, имеет право претендовать на символический статус “чёрного солнца”.

“Познай, где свет, — поймёшь, где тьма”, — написал больше ста лет назад в поэме “Возмездие” Александр Блок. Верно ли обратное этому утверждение? Можно ли (и нужно ли?) познавать, где тьма, для того чтобы понять, где свет? И чем чревато подобное познание? Ведь “свет во тьме светит, и тьма не объяла его” (Ин. 1:5) Но “Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю” (Пушкин), а искушение свободой и плодами от древа познания добра и зла (эти понятия: “добро”, “зло” и “познание”, видимо, взаимосвязаны так, что одно без другого и третьего не существует) не случайно признаётся всеми авраамическими религиями как основание земного бытия человека и человечества в целом. Со времён Южинского кружка — уже не “мамлеевского”, а “головинского” периода — Дугина можно назвать человеком упоения боем и бездной в их метафизическом измерении по преимуществу и прежде всего. Такая вот ноомахия, с переходами из абстракции в реальность, из теории в практику и обратно — чаще всего и как правило, трагическими…

Но сказать, что Дугин живёт, чувствует и мыслит трагично, наверное, было бы упрощением его бытийной ситуации. Сама сущность Дугина “от истоков и корней” дотрагична, он — до трагедии с её героями и жертвами, он — мифологичен и хтоничен.

А ещё — что, возможно, самое важное — он самостоятельно докапывался до этих своих истоков и корней и продолжает этим заниматься, неоднократно меняя направление и глубину этих поисков, но не отрекаясь от обнаруженных при этом артефактов (в отличие от их идентификации). Ещё в “застойных” 80-х годах он начал активно осваивать компендиум широкого спектра европейской и мировой “правой” мысли, некоммунистической и нелиберальной, “третьего пути” (“в рамках ультрареволюционного традиционалистского нонконформного интеллектуализма Генона и Эволы”), с конца 80‑х — столь же активно знакомить с ним перестроечное советское и рыночное постсоветское общество, а с конца 90‑х, после выхода из Национал-большевистской партии*, его трансляция “новой правой” сменилась генерацией уже собственного дискурса, который не сводится к линейной проекции “лево-правого” мышления, к плоскостной проекции геополитики и даже к объёмной проекции Традиции (с большой буквы, подразумевающей наличие ценностно-смысловой иерархической вертикали “верха” и “низа”).

Если вспомнить рассказанный Гейдаром Джемалем тест с нарисованным на листе бумаге кругом, где испытуемому предлагается в произвольном месте поставить точку, то Дугин, образно говоря, сейчас пытается ставить свою точку не в центре круга, не внутри него, не вне круга и не на обороте листа, а по какой-то оси четвёртого измерения, перпендикулярной и оси абсцисс, и оси ординат, и оси аппликат, но неизменно, хотя, может быть, и не сразу, оказывающейся в фокусе внимания. Со стороны это может казаться не слишком удачными упражнениями в неких магических практиках: философских, политических, исторических, культурных и так далее, — но для самого Александра Гельевича это, выражаясь языком философии, способ “экзистенции” как личностного и сущностного бытия в его полноте. А топология N-мерных пространств — не коллективная галлюцинация заумных математиков…

Понятно, что в этом “четвёртом измерении” важна даже не правота и правильность Дугина (в контексте “новых правых” в том числе), а само пребывание его в подобной сетке координат.

Что и вызывает пристальное внимание ведущих публичных идеологов Запада к нему как неопознанному феномену Русского Мира. Тем более, что Дугин не просто знает десяток языков — он и говорит на языке, доступном и понятном этим идеологам. В качестве примера можно привести выдержки из его недавнего нашумевшего интервью с Такером Карлсоном (говорили об отказе Запада от традиционных ценностей): “Всё началось с индивидуализма… с протестантской реформации и с номинализма, с номиналистского отношения к тому, что нет никаких идей, есть только вещи. Индивид — ключевое понятие, поставленное в центр либеральной идеологии. Либерализм — это освобождение индивида от любой коллективной идентичности. Оставалось освободиться только от двух коллективных идентичностей. Первая — гендерная. Освобождение от пола привело к трансгендерам, ЛГБТ* и к новым формам сексуального индивидуализма — пол стал необязательным. И это было не просто отклонением от либерализма, а обязательным элементом реализации этой идеологии. И сейчас мы, а, вернее, вы на Западе выбираете тот пол, который хотите. А второй, последний шаг, который ещё не сделан полностью, — освобождение от человеческой идентичности, необязательность быль человеком. И у этого есть названия — трансгуманизм, постгуманизм, сингулярность, искусственный интеллект. Клаус Шваб, Курцвейл и Харари открыто заявляли, что таково неизбежное будущее человечества”.

Дугин утверждает, что такое будущее не является неизбежным.

Владимир Винников

* Запрещённая в России экстремистская организация

Источник: Завтра