Судьбы. К 120-летию со дня рождения.

Как-то я ехала в электричке с томиком Гайдара. «Настоящий писатель, светоносный. Теперь так не пишут», — произнёс мужчина по соседству.

— И потомство хорошее оставил, — вступила в диалог сидевшая напротив дама, намекая на внука-«плохиша».

— А это не его кровь, — ответил поклонник Гайдара. — Ему здоровье не позволяло зачинать детей. Моя бабка у них в Клину в домработницах служила и рассказывала. А когда узнала, что Аркадия Петровича убили, плакала, вздыхала: хороший человек был…

Изломанная траектория

Курские краеведы считают датой его рождения 9/22 февраля, а не указанный во всех справочниках январь 1904 года. Родился Аркадий Голиков в курском Льгове в семье учителей. Дед его Исидор изготовлял деревянную утварь, прялки, скалки. Отец Пётр Исидорович, окончив учительскую семинарию, взял в жёны имевшую дворянские корни Наталью Аркадьевну Салькову, вышедшую за него против воли родителей. Жили в любви, придерживались передовых взглядов. В семье было уже трое детей, когда перебрались в Нижний Новгород, а потом Арзамас, о котором Гайдар напишет в «Школе»: «городок наш тихий, весь в садах с великим множеством «родительской вишни», яблок-скороспелок, терновника и красных пионов. Стояло в нём около тридцати церквей, да четыре монастырских обители. Сады, примыкая один к другому, образовывали сплошные зелёные массивы, неугомонно звеневшие пересвистами синиц, щеглов, снегирей и малиновок». Аркадий присматривал за сёстрами, учился в Арзамасском реальном училище, но грянула Первая мировая и, бросив учёбу, по примеру призванного в армию отца тоже ушёл воевать.

Скрыв возраст, в 14 — он уже красноармеец и кандидат в члены РКПб). Воюет с петлюровцами, сражается под Воронежем и Нижним Новгородом. На каких фронтах только не побывал! «На польском — под Борисовом, Лепелем и Полоцком — 16 армия, 52 дивизия, полк забыл, потому что у меня была цинга, контузия в голову и сыпной тиф, так что опомнился только в Москве, откуда в марте 1920-го направлен на Кавказский фронт, — пишет он в автобиографии, — После захвата остатков деникинцев под Сочи охранял границу с белогрузинами, но когда генералы Гейтман и Житиков подняли на Кубани восстание, нас перебросили в горы и до поздней осени гонялись мы за этими бандами». И бунт крестьян на тамбовщине усмирял Голиков, не побоявшись заявить Тухачевскому, что условия сдачи пленных в его приказе неверны. «Что же вы предлагаете?» — спросил командующий. Ответ чёток: «Если человек вышел из леса, сдал винтовку, нужно записать его имя и отпустить домой». Тухачевский согласился, и свыше 6 тысяч мятежников сложили оружие. А 17-летний комполка был отправлен в Академию генштаба.

Дальше его послали как «умеющего договориться с местными» в Хакасию на поимку «неуловимого» отряда казака Ивана Соловьёва. Но сибирское начальство встретило безусого смельчака враждебно, регулярно строча на него доносы в ГПУ, ЧОН, прокуратуру и контрольную парткомиссию. Летом 1922-го возбудили уголовное дело. После изматывающих разборок запись в дневнике: «Тут я начал заболевать, не сразу, а рывками, периодически. У меня нашли травматический невроз». Его исключают из партии, демобилизуют. Всё это переживает с трудом: «В Красной Армии я пробыл 6 лет. Пятнадцати лет окончил Киевские пехотные курсы, командовал батальоном, сводным отрядом и 58-м отдельным полком по борьбе с бандитизмом. Я был очень молод, командовал, конечно, не как Чапаев. Иной раз посмотришь в окошко и подумаешь: а хорошо бы отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти играть в лапту! Я оступался, срывался, меня жестоко одёргивали… Я любил Красную Армию и думал остаться в ней на всю жизнь…». Не вышло. Маузер сменило перо.

Писал Гайдар для детей, но был далеко недетским писателем. И окружение достойное: Алексей Толстой, Чуковский, Шварц, Михалков, Маршак, Катаев, Барто, Кассиль. Яркий талант, «теплоту и верность тона» Гайдара признавали, но любой его текст подвергался нападкам. Первую повесть «В дни поражений и побед», опубликованную в ленинградском альманахе «Ковш» (1925), упрекали, что «ценный бытовой материал гибнет в неумении автора его организовать». Корней Чуковский громил в «Литературке» «Военную тайну»: «сказка Гайдара насквозь фальшива и безвкусна. Вместо строгого скупого языка, который подобает революционной героике, претенциозное жеманное сюсюканье», будто «селёдка с изюмом и сахаром». Системную критику «идейных шатаний» автора «Мальчиша-Кибальчиша» давал журнал «Детская литература». А страсти вокруг «Голубой чашки» — самого любимого Гайдаром рассказа не утихали больше трёх лет, завершившись запретом на публикацию, подписанным тогдашним наркомом просвещения Крупской.

Психика Гайдара не выдерживала. У него к тому времени всесоюзная слава, но своего жилья нет, скитается по домам творчества и съёмным квартирам: «некуда девать себя, не к кому запросто зайти, негде даже ночевать… В сущности, у меня есть только три пары белья, вещмешок, полевая сумка, полушубок, папаха — и больше ничего, ни дома, ни друзей. И это в то время, когда я вовсе не бедный. Просто как-то так выходит, некому обо мне позаботиться, а сам я не умею». Только в 1938-м получит он комнату в доме 8 в Большом Казённом переулке, носившем с 1957-го по 1994-й его имя.

А что на личном фронте? Крепкий, плечистый с открытым ясным взглядом, говорят, он нравился женщинам. Но браки его непродолжительны, и в дневниках больше про неустроенность. Осенью 1925-го он уехал в Пермь работать фельетонистом газеты «Звезда» и через месяц женился на 18-летней комсомолке-активистке Рахили Соломянской. На следующий год, в декабре «подвижная как ртуть, брызжущая весельем и задором» Рахиль Лазаревна родит сына Тимура. Поползут слухи, что не от Гайдара: он с марта по июнь 1926-го в компании с другом Николаем Кондратьевым странствовал по Средней Азии. Посетил Ташкент, Самарканд, пустыню Каракумы, Красноводск (нынешний Туркменбаши), публиковался в местных газетах, переплыл Каспий и заглянул в Баку и Тифлис. Итогом впечатлений стала приключенческая повесть «Всадники неприступных гор». А в семье разлад. С Лией — так он её звал — чаще врозь, чем вместе.

По воспоминаниям внука Егора, «дед был человеком нелёгким в быту, но и бабушкин характер — тоже не сахар». В 1931-м она уйдёт к партийному бонзе, потом к тренеру-фигуристу. Гайдар после расставания терзается, сбегает на Дальний Восток, колесит по Хабаровскому краю, Сахалину. Репортажи про посевную, ударные стройки, переработку нефти — в каждом номере «Тихоокеанской звезды». Коллеги удивлялись, как он рубил и сплавлял лес, сбивал брёвна в плоты, рыбачил неводом и готовил из улова на берегу уху. Бросался на любое дело. Помогло: «В Москву приеду не тем, каким уехал. Крепче, твёрже, спокойнее». По возвращении он сблизится с поэтессой Анной Трофимовой, удочерит, дав своё отчество, двух её дочек. Через несколько лет новое увлечение: женитьба на дочери хозяина съёмного домика в Клину Дарье Чернышовой, удочеряет и её дочь. «Чука и Гека», «Судьбу барабанщика», «Горячий камень» читают миллионы. Он знаменит, но по-прежнему не роскошествует. В Кремль на вручение ордена новая жена штопает гимнастёрку — всегдашний его костюм в будни и праздники.

Про принцев, пастухов и напёрсточников

Откуда взялся псевдоним, толкования разные: будто бы однажды в пешем походе по донбасской земле услышал звонкое словечко, по-украински означающее «пастух овец». Есть восточная версия: так монголы называют скачущего впереди всадника, посланного в дозор. Интересен сюжет и о принце Гайдаре из сборника сказок про кота Мурлыку профессора Петербургского университета Николая Вагнера. Там странствует по свету юный принц, озадаченный вопросом красавицы-царевны Гуданы: «что такое «великое». Кажется, найденный ответ — «великое скрыто в любящем сердце» — перекрывает встреча с человеком, одержимым местью, но простившим и пожалевшим врага, когда тот оказался поверженным и больным. «Вот это и есть Великое!», — понимает принц. В просвещённой семье Голиковых наверняка читали эту сказку.

Жизнь Гайдара тоже похожа на трагическую сказку. «Большой, весёлый, ясноглазый, / Присев к ребячьему костру, / Он сочинял свои рассказы, / Как бесконечную игру. / Он был солдатом и вожатым. / И каждая его строка / Осталась как завет…». В конце 1980-х кто-то решил эти вдохновляющие заветы вымарать. Поднялась мощнейшая антигайдаровская волна. Даже литературовед либерального толка Бенедикт Сарнов возмутился: «ни на кого из развенчиваемых классиков не вылили столько помоев, как на Гайдара, о нём пишут с какой-то прямо-таки патологической злобой и ненавистью». По свидетельству автора биографии Гайдара («ЖЗЛ», 1971) Бориса Камова, «писателя обвиняли в преступлениях, будто бы совершённых в Гражданскую войну. Поток лжи был чудовищным — всё без дат, названий местностей, номеров воинских частей. Для опровержения пришлось переворотить кучи бумаг». Камов сидел в архивах, опросил сотни боевых товарищей. Собранный материал издавать никто не хотел. Лишь в 2009-м книги «Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров» и «Игра в напёрсток» увидели свет.

Инсинуации про массовые расстрелы мирных граждан и утопление сотен хакасцев в озёрах оказались гнусным враньём. Не подтвердился ни один факт. Какой он палач? Посмотрите на фото: разве мог этот светящийся солнцем человек творить зверства? Тексты Гайдара дышат, искрят, пульсируют, а его очернили и почти не издают. Перечитайте «Школу», «Р.В.С.», «Пусть светит», «Дальние страны» — это безусловные шедевры. От поступков их маленьких героев: Ефимки, Васьки с Петькой, Димки на душе восторг. Как отчаянно одинок поющий переливчатым альтом по станциям и эшелонам беспризорник Жиган, вовсю мчащийся с запиской раненого командира. И стыдно за грязь, вылитую на создателя этих храбрецов, и за всё, что с нами стало. Восхищаясь умением Гайдара просто писать о важном и сложном, один нынешний писатель спросил: как в то мрачное время рождалась такая «кристально чистая, добрая невероятного уровня человечности литература». Загадка.

При просмотре интерпретаций судьбы Гайдара в Интернете, припомнился эпизод с попутчиком в электричке и шутка главреда «Правды» Виктора Афанасьева в адрес Тимура Аркадьевича, заведовавшего в газете военным отделом и явившегося на планёрку в форме контр-адмирала. Взглянув на низкорослого толстячка Виктор Григорьевич сказал: «На контру ты, Тимур, похож, а на адмирала не тянешь…»

Спасибо арзамасцам, поставившим на городском въезде стелу Арзамас — город Гайдара. Здесь два его музея и несколько памятников: пафосный монумент в парке, а на музейной площади трогательная фигура Гайдара-подростка, в шинели идущего на войну. На месте ему не сиделось. В 41-м просится на фронт — отказывают. Не отступается, едет военкором от «Комсомолки», публикует очерки «У переправы», «Мост». «Ракеты и гранаты». Когда ситуация на юго-западном направлении ухудшилась, журналистов срочно эвакуировали в Москву. Он не полетел… И вблизи железной дороги Золотоноша—Канев у села Лепляво погиб. Обстоятельства гибели до конца не выяснены, много тумана в истории с захоронением и могилой, плита на которой не раз давала трещину.

Источник: Слово