Об антологии “Сменовеховство: pro et contra”.

Сменовеховство: pro et contra, антология / Сост., комм. П.Н. Базанова, А.В. Репникова; вступ. статья П.Н. Базанова. — 2-е изд., пересм., испр. — СПб. : РХГА, 2023. — 888 с.

“Нам естественно казалось, что национальный флаг и “Коль славен” более подобают стилю возрождённой страны, нежели красное знамя и “Интернационал”. Но вышло иное. Над Зимним дворцом, вновь обретшим гордый облик подлинно великодержавного величия, дерзко развевается красное знамя, а над Спасскими воротами, по-прежнему являющими собою глубочайшую исторически-национальную святость, древние куранты играют “Интернационал”. Пусть это странно и больно для глаз, для уха, пусть это коробит, — но в конце концов в глубине души невольно рождается вопрос: красное ли знамя безобразит собою Зимний дворец, — или, напротив, Зимний дворец красит собою красное знамя? “Интернационал” ли нечестивыми звуками оскверняет Спасские ворота, или Спасские ворота кремлёвским веянием влагают новый смысл в “Интернационал”?” (Николай Устрялов).

В этом 900-страничном томе сошлось несколько уникальностей.

Во-первых, сама серия “Русский Путь: pro et contra”. В 2024 году проект отметил своё тридцатилетие. За это время вышло более 200 томов, в которых представлена многоголосая история русской и мировой мысли.

Нынче заметная часть исторических разработок носит общий, порой откровенно поверхностный характер, вполне в духе общества потребления: выбрал направление, освоил товар, а то и посчитал себя экспертом. А антологии серии “Русский Путь” предполагают полноценное погружение в смыслы, факты, опыт. Кстати, это не менее увлекательно, чем клишированная поп-история. Заодно такие антологии — хорошее средство борьбы против стереотипов в сути и в частностях.

Во-вторых, герои настоящего издания. Сменовеховство — интереснейшая страница русской интеллектуальной истории. Это оригинальное идейно-политическое и общественное движение возникло в начале 1920-х годов в русской эмиграции. Получило своё название от изданного в Праге в 1921-м сборника “Смена вех”, куда вошли статьи Ключникова, Устрялова, Бобрищева-Пушкина, Лукьянова, Чахотина, Потехина.

“Представители сменовеховства пытались в свете новых политических реалий изменить позицию интеллигенции по отношению к послереволюционной России, включая отказ от вооружённой борьбы с новой властью, осознание необходимости сотрудничества с нею. Ведущим для сменовеховства был тезис о “великой и единой России”. Историческую миссию большевизма сменовеховцы видели в восстановлении России и преобразовании её в могучее государство. Они исходили из мистической связи между территорией государства и культурой: “физически” мощное государство обладает и великой культурой… Советская власть какое-то время лояльно относилась к движению сменовеховства, разрешая деятельность печатных органов, чтение лекций, ведение дискуссий, поскольку решением XII партийной конференции был взят курс на использование всего ценного, что могли дать участники движения, в хозяйственной и культурной жизни страны. Некоторые лидеры движения получили высокие государственные посты, однако судьба большинства сменовеховцев оказалась трагической” (Василий Ванчугов).

Сменовеховство появилось на острие политических и идеологических столкновений 20-х годов ХХ века. Небольшая инициатива была созвучна настроениям тысяч людей. Что интересно, сменовеховцы появились в среде либеральной интеллигенции. В последние годы стало модно всех белых определять через Февральскую революцию и чуть ли не отождествлять с “реформаторами” девяностых. Хотя “птенцы гнезда Борисова” изначально точкой отсчёта “новой России” считали август-91 и только потом осознали, что иметь исторических предшественников совсем неплохо и стали обращаться к белому движению. Даже Новодворская, “законченная большевичка” с “антикоммунистическим уклоном”, стала что-то вещать про корниловцев. Хотя большую часть випов демократического лагеря даже Милюков определил бы “к стенке”.

Сменовеховство завязано на свою эпоху. Однако сменовеховцы формулируют отношение, которое было в ходу и совсем недавно, в аргументах, что “кремлёвский трон” неизбежно сформирует в правильном направлении строй мыслей руководителей государства. Как говорил сменовеховец Александр Бобрищев-Пушкин: “В Кремле всякий интернационалист станет патриотом, станет государственником: нельзя, управляя страной, не охранять её”.

Сменовеховство пыталось преодолеть реактивность настроений либерально-консервативной интеллигенции. В пику скепсису “Вех” — “Смена вех” проникнут историческим оптимизмом, выявлением нового патриотического сознания, вниманием к новому: “Мы не можем, не имеем права теперь предаваться какому-либо догматизму, духовной лени. Нет проторённого пути, нет старых путеводителей”. Прошёл век, но вопросы, поставленные “Вехами” и “Сменой вех”, по-прежнему актуальны, а ответы вызывают яростные споры.

Сменовеховство не было однородным монолитным движением. В нём выделяются ряд “фракций”: правая (Устрялов), центристская (Ключников, Потехин) и левая (Бобрищев-Пушкин, Лукьянов). Последних, ещё левее, дополняли внутрироссийские сменовеховцы (Лежнёв). Различия были объяснимы — от почти полноценного приятия новой советской действительности до стратегического ожидания трансформации. “В буржуазно-демократическую республику”, — зло посмеивались большевики. Однако представления того же Устрялова явно уводили его за рамки модернистской парадигмы.

Сменовеховство — это во многом газетно-журнальная практика. Одним из главных рупоров движения была берлинская газета “Накануне”, которая также выпускала разнообразные приложения, среди прочих — литературные и даже иллюстрированное кинообозрение. К сожалению, не могу просто представить какой-нибудь “спутник патриота-кинозрителя” в оппозиционной прессе девяностых-тысячных. Конечно, ресурсов всегда не хватало, но и некоторое равнодушие к культурной составляющей на фоне тотальной политизированности (за очень редкими исключениями) всегда имелось. А в литературном приложении к “Накануне” публиковались отрывки романа “Аэлита”, который отчасти ознаменовал сменовеховский поворот Алексея Толстого, пожалуй, самого крупного художника, примыкавшего к движению.

Наконец, настоящая антология не только и не столько отработанное внимание к сборнику “Смена вех”, периодике сменовеховцев и кружение вокруг общеизвестных фактов, но обращение к источникам, которые “существенно меняют привычную картину истории становления сменовеховства”. Сменовеховство — одно из наиболее изученных направлений эмигрантоведения, однако настоящее издание открывает новые параметры, тексты, документы. И формат “за и против” для этого идеален: сменовеховство зародилось в контексте идейной и политической борьбы, оно неотделимо от трактовок. Несмотря на изученность сменовеховства, пространство для интерпретации — о роли и влиянии сменовеховцев, факторах их появления (хотя “ленинский заказ” на создание сменовеховцев уже стал закономерной экзотикой) — существует и в исторической науке.

К слову, если ещё провести параллели с концом ХХ века, то эффект от сменовеховцев сродни газете “День-Завтра” или же нацболам, ставшим предметом живейшего общественного обсуждения и жестокой критики со стороны ревнителей чистоты идеологических знамён.

Иногда к сменовеховству причисляют все возможные течения и группы просоветской ориентации. Но настоящая антология посвящена именно сменовеховцам, их разработкам, представлениям, полемике внутри и вовне движения, взглядам союзников и симпатизантов, отповедям оппонентов и антагонистов. И это исследование именно раннего сменовеховства, не включающее возвращенцев, евразийцев и другие течения. Сборник имеет свои чёткие временные (за минимальным исключением) и проектные границы. И, возвращаясь к концепции серии “Русский путь”, это объяснимо, ибо даже близкие движения требуют отдельных антологий.

Итог сменовеховского движения отчасти тоже подвешен.

Есть звучное мнение, что сменовеховство изжило себя буквально через пару лет, а советская власть менялась исключительно по своей логике. Но ведь не просто так Сталина недруги порой именовали “устряловцем”, шаги власти читались как “победа Устрялова”, а “многие оригинальные концепции сменовеховства были тождественны постулатам советской идеологии и живы в общественном мнении до сих пор, правда, без указания на первоисточники” (Пётр Базанов). И даже тот факт, что сменовеховство зачастую синонимично любым просоветским движениям эмиграции, включая послевоенные, говорит в его пользу. Другое дело, что большинство видных деятелей сменовеховства не пережили “большой террор”. Но вполне реально представить, что люди идеи могли ставить торжество своих идеалов выше личной судьбы.

Даниил Торопов

Источник: Завтра