Мастер слова.

Ещё вопрос, стоит ли село без праведника, но вот без своего писателя, признанного мастера духоподъёмного слова, похоже, не может обойтись ни один уважающий себя российский регион. В Краснодарском крае сейчас таким своим литературным знаменем признают Виктора Ивановича Лихоносова (30 апреля 1936 г. — 9 августа 2021 г.) — точно так же как в сфере музыкальной культуры его визитной карточкой уже давно служит Кубанский казачий хор под управлением Виктора Гавриловича Захарченко. И дело здесь не в том, что Лихоносов дал краевому центру — дару Екатерины II той части Войска Запорожского, которая согласилась после роспуска Сечи стать кубанскими казаками, — особо запоминающееся после всех отечественных и мировых бурь ХХ века второе имя — “Наш маленький Париж”. И даже не в том, что он в 1998-м был одним из инициаторов создания литературно-исторического толстого журнала “Родная Кубань” и на протяжении почти двух десятилетий редактировал его, сделав настоящим “опорником” по сохранению и развитию традиционных ценностей Русского Мира в их современной ипостаси — надо сказать, не самая простая и лёгкая миссия на этой вот уже третий век казачьей земле. “Такое ощущение, что до сей поры Краснодар никто никогда не любил, хотя все довольны, что живут здесь…” — сказал писатель в одном из своих поздних интервью, а ехали сюда, по словам одного из лихоносовских героев, чтобы “отрезать сала на четыре пальца”.

Возможно, дело прежде всего в том, что для Виктора Лихоносова, родившегося и выросшего в Сибири, приехавшего после армии учиться в Краснодар, Кубань стала родной, а он для неё — своим, выразителем её “духа места” и “духа времени” на протяжении более чем полувека — с момента первой публикации рассказа “Брянские” в “Новом мире” Александра Твардовского (1963 г., № 11).

“Душа моя отозвалась на самое колыбельное, и, значит, не высохла она, значит, не умерла она в нас и в урочные минуты всё та же русская, памятливая… Бывает, что слово или взгляд тронут в тебе патриотическую струну, сверкнёт молния, и вдруг широко видится судьба родного народа”, — эти строки из повести “Осень в Тамани” (1969 г.), явно перекликающиеся с гоголевским: “…вдруг стало видимо далеко во все концы света”, — вполне могут служить эпиграфом не только к творчеству, но и ко всему жизненному пути писателя (“Вечным же его домом была дорога к кому-то: среди травы, перелесков, оград и могил…”), а последней точкой на этом пути стала та же Тамань, где писатель, согласно его завещанию, и был похоронен. “Обыкновенная скучная станица, не захотел бы и жить в ней. Если бы не Мстислав (князь, упоминаемый в “Слове о полку Игореве”. — Авт.), не Никон (Печерский, святой. — Авт.), не Лермонтов, кто бы почтил её, эту станицу, на семи ветрах?” — а ведь “такая эта даль была, такой сказочный путь, что и не верится. Тмутаракань, считали, где-то на краю света”.

Жить “не захотел бы”, а вот упокоиться навеки в этом месте — да. “В Тамани, в полях, на дорогах родимой стороны я так и останусь с сердцем ребёнка. Ничего уже не свершу восхитительного, прекрасного, и это горько как раз в Тамани, когда отворяются в тебе уголки для счастливых грёз… Взошла наконец Медведица, этот ковшик, эти семь звёзд, простых и первых с детства, они нас тоже помнить не будут, но мы-то всё равно были. Вдруг одна мысль страшна стала мне: ведь мог же я и не появиться! Неужели? Неужели ни раньше, ни позже? Никогда? Страшно подумать, невыносимо! Невыносимо представить, что все мои современники знали бы, откуда есть пошла земля наша, какой она стала, а я нет! И никогда? Нестор, Мономах, Лермонтов, Есенин не были бы моими, как нынче? И по старым дорогам ездил бы кто-то вместо меня? И женских бы глаз я не видел, ласковых слов не слышал? И даже этих слов не сумел бы произнести? Прекрасно, что живу. Будь жизнь труднее в тысячу раз — прекрасно, что дана она мне”.

Да, настолько широко виделась Виктору Лихоносову судьба родного народа и в истории, и в пространстве. И своя судьба тоже. Не случайно роман “Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж”, якобы созданный на основе доставшихся писателю от некоего Виктора Т. материалов, он характеризует как “пример простодушной любви к людям, к памяти обо всём родном, и читать её (рукопись. — Авт.) надо на том же дыхании, на каком она писана”. Владимир Бондаренко отмечал, что в произведениях Виктора Лихоносова главный герой —“любовь к людям, очарование жизнью человека на земле”, “никакого реального движения или действия… не происходит. Происходит очарование действием, движением”. “…Читаешь — и будто ничего не происходит, пока не поймёшь. Что происходит что-то гораздо более важное, чем обычные происшествия… и, кстати, этот жанр “обо всём и ни о чём”, по существу, очень русский, теперь как-то исчез, забыт за текущими делами…” — это уже отклик на лихоносовскую прозу от Георгия Адамóвича. Откликов подобного рода о творчестве писателя за авторством известных (в том числе Василий Белов, Станислав Куняев, Олег Михайлов, Валентин Распутин, Юрий Селезнёв, Александр Твардовский) и просто читателей можно привести не то что на газетную статью, а на целую диссертацию или монографию. Но среди них, на мой взгляд, стоит особо выделить слова кубанца по рождению Юрия Кузнецова: “Будь моя воля, я бы выдал Лихоносову полного георгиевского кавалера”. Полными георгиевскими кавалерами назывались награждённые всеми четырьмя степенями ордена Святого Георгия офицеры или креста Святого Георгия — нижние чины русской армии за “неустрашимую храбрость” и личную доблесть в бою. Яркая художественная самобытность Виктора Ивановича Лихоносова и его неизменное мужество в незримых бранях за Россию на протяжении более чем полувека, как представляется, делают его действительно достойным такой награды.

Владимир Винников

Источник: Завтра