О писателях в России
Ямщиков Савва Васильевич

Программа «Созидающие» от 06.01.2007

Тема передачи: О писателях в России;

Гости студии: Савва Васильевич Ямщиков;

Ведущие: Игорь Сергеевич Шишкин;

Игорь Шишкин: Савва Васильевич, уже более полутора лет идет на «Народном радио» ваша творческая программа «Созидающие», где вы говорите о людях созидающих нашу культуру, нашу страну. И вот я думаю, нашу сегодняшнюю передачу было бы целесообразно посвятить роли деятеля культуры и, в первую очередь, писателя в жизни России. Все мы хорошо знаем, что «поэт в России больше чем поэт», «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», и что роль в жизни России писателя всегда была огромна. В девяностые годы русские писатели практически исчезли с экранов телевизоров, их не было в многотиражных газетах, публиковали их только малотиражные и патриотические издания. Но вот в последние год – два, как ни включишь телевизор, везде и всюду беседы с писателями. Как ни включаешь новости, узнаешь, что новая писательская премия появилась, выдают премии в миллионы рублей. Но смотришь на этих людей, и диву даешься: либо это, если сказать вежливо, русскоязычные мерзавцы, энергичные, умные, но открыто ненавидящие страну проживания, либо, если русаки, то с комплексом смердяковщины. Что происходит?

Савва Ямщиков: Игорь Сергеевич, время летит незаметно. Мы о созидающих говорим на радио уже четвертый год, а не полтора года. Хорошее всегда проходит быстро. Кто-то сказал, что самое короткое мгновение – это жизнь. Понимаете, в чем дело? Когда началась эта пресловутая перестройка, я был в активе советского Фонда культуры, и изнутри наблюдал, что же будет с нашей культурой. Я сразу понял, что наступает эпоха «большого хапка», что все те как бы обиженные в тоталитарную эпоху, хотя честно вам скажу, что называть их обиженными – это очень большое преувеличение, все-таки, за исключением людей, которые якобы призывали к свержению существующего строя, печататься давали всем в той или иной мере, причем тиражи были огромные. Если какой-нибудь начинающий писатель напечатал свое произведение, скажем, в журнале «Юность» или в «Смене», то это сразу два с половиной миллиона экземпляров.

Печатались все, кто обладал хоть толикой способности, таланта, то есть высказаться давали каждому. Конечно, были и серые редакторы, которые не понимали, что надо делать, были, конечно, указания из ЦК, где работала, как теперь мы это отчетливо знаем, самая мощная машина подавления русского начала в русской литературе. Достаточно вспомнить эту историю со страшной статьей Александра Николаевича Яковлева, которую даже Демичев, бывший тогда кандидатом в члены Политбюро, посоветовал ему напечатать в журнале «Коммунист», но тот шарахнул ее в «Литературке» миллионным тиражом. Мы помним эти письма и телеграммы Шолохова Брежневу, потому что была оскорблена сама суть русской литературы, потому что тот же Яковлев предлагал выбросить ее совсем из обихода. Ни в коем случае нельзя ставить во главу угла то, что все это тогда завуалировано называлось не соответствующим коминтерновским традициям, что русские, дескать, не должны выскакивать из этой коминтерновской придуманной машинки.

Когда началась перестройка, я понял, что эти идеи Яковлева будут осуществляться в первую очередь. Вознесенский, который в 60-е годы кричал «уберите Ленина с денег!» в своей поэме «Лонжюмо», «верный ленинец» Евтушенко, который славил целинников и «Братскую ГЭС», и одновременно писал якобы запретную поэту «Бабий Яр», конечно, для оппозиционности, тут они все вдруг стали самыми ярыми борцами и с коммунизмом, и с большевизмом, и с Лениным. Я это сам видел, потому что многие из них приходили в Фонд культуры на всякие встречи, все оказалось перемешано, точно яйца в одной корзине. Хотя свои троцкистские симпатии они оставляли. Источник лжи, коротичевский журнал «Огонек», сразу стал вытаскивать «героев», увенчивая их нимбами буквально святости, например, Бухарина, который ненавидел истинную русскую литературу, а Есенина ненавидел даже какой-то патологической ненавистью и договорился до таких слов: «если мы будем читать и проповедовать Есенина, то мы до Тютчева докатимся».

Игорь Шишкин: Бухарин заявлял о том, что расстрел является одной из форм воспитания нового человека.

Савва Ямщиков: Естественно. И никто из них, между прочим, не воспрепятствовал расстрелу на Валдае на глазах у жены и детей выдающегося публициста, мыслителя конца XIX – начала ХХ века Михаила Осиповича Меньшикова. Ни про славянофилов, ни про Меньшикова ни слова не было в «Огоньке», потому что шелупонь, которая стала работать в этом журнале, все эти журналисты, Феликсы Медведевы, им нужна была «клубничка», которая нравилась Коротичу. Коротич – это циничный предатель. Уж большего комсомольского, партийного барда трудно придумать. Это же не совестливый писатель. Если говорить об Украине, откуда родом Коротич, то Борис Олейник, который, кстати сказать, по сей день не сдал ни одной позиции вот в этой «оранжевой» Украине, он продолжает отстаивать традиции многовековой связи русского и украинского народа.

А эти сразу начали суетиться. И самое главное, что видно было по их глазам, они хотят получать кабинеты, премии, ордена – все то, что получали ненавистные им Марковы, Кочетовы, Михалковы. Они захотели работать, как Бабаевский, а получать, как Пушкин. В общем-то, никакой литературы из этого не вышло, я это вижу по всем этим нынешним премиальным шабашам, чуть ли не ежедневным. Откроешь газету, одна маленькая премия, одна большая – за рассказ, за поэму, за большую книгу, за наилучший выпендреж.

Игорь Шишкин: И это преподносится так, что государство или бизнес обратились к литературе, к народной литературе.

Савва Ямщиков: Поддержка, да. Лучше бы этот бизнес обратился на поддержку рушащихся памятников культуры и сохранению библиотек. Вся эта премиальная вакханалия напоминает мне рассказ Дмитрия Дмитриевича Шостаковича о декаде азербайджанской культуры. В Москву приехал азербайджанский цирк, и на Цветном бульваре было представление, но что-то у них все не ладилось. Эквилибристы падали, фокусники неправильно делали фокусы, кони спотыкались, но после каждого номера выбегал такой ковровый и, пробегая бравурно по кругу, кричал: «Молодцы, ребята, люди из Баку!». Вот приблизительно так выглядят и сейчас все эти жюри и газеты, когда они воспевают нынешние произведения литературы.

Вот, начнем со свежачка. Позавчера я посматриваю (все же к телевидению имею отношение, но смотрю мало – мне достаточно кусочка, чтобы понять, что там происходит), как у Александра Архангельского обсуждают проблемы литературы. Самый великий сейчас номинант и премиант – Дм. Быков. С высоты позиции классика (классик – это он) он сказал, что можно вспомнить 1840 год, что в литературе тогда была, собственно говоря, одна большая книга, и то автор вторую часть сжег – это «Мертвые души», и что его произведение приблизительно так же, как и «Мертвые души», находится в вакууме. А вообще-то с его (Дм. Быкова) произведения начинается возрождение русской литературы. Так вот, Дмитрий Быков, я считаю, – это зеркало нашей современной «литературной революции». Я, находясь в санатории в Пятигорске, купил пару «Собеседников» – газету, из которой выросли руки и ноги Дм. Быкова, и откликнулся на этого «классика» вот таким коротким памфлетом.

«Дмитрия Быкова много. Не просто много, а чудовищно много. Так много, что нормальному человеку становится от этого не по себе. И дело отнюдь не во внешних быковских габаритах – лишний вес ведь в тягость самому его обладателю да лечащим толстяка врачам. По себе знаю, ибо когда-то тянул на десять с половиной пудов. Много быковского потока сознания, беспорядочно фонтанирующего с газетных полос, заполняющего телеэкраны и радиостанции, с трудом умещающегося под обложками его толстенных фолиантов, вырастающих, словно грибы после дождя. Дм. Быков сумел единолично заменить выбывших, к счастью, из активной информационной дуриловки Киселёва, Шендеровича, Черкизова, Новожёнова, Диброва, Новодворскую, Борового и Хакамаду вместе взятых. Он одной с ними крови, чего никогда и не скрывал, но по бездуховной работоспособности может претендовать на самое заметное место в пресловутой книге Гиннесса.

При раздаче природных данных сей рыночный «инженер человеческих душ» получил всё необходимое для запудривания мозгов обывателя: неплохо подвешенный язык, умение складывать мысли в сложноподчинённые предложения и даже целые абзацы. Отсутствие комплекса неполноценности, характерного для начинающего литератора, с лихвой искупает бесконечная уверенность в себе, граничащая с нескрываемым самолюбованием. Написав биографию Пастернака, принятую нынешней критической камарильей на ура, поверхностный исследователь не извлёк даже элементарного урока из жизни великого поэта, превыше всего ценившего девиз «быть знаменитым некрасиво». Устроители же премиальных балаганов и мнящие себя «бессмертными» члены их жюри осыпают быковскую поделку наградами, возвышая автора над остальными соискателями, присевшими с ним на одном литературном поле. Положи сейчас перед этими критиками и ценителями, скажем, безупречную по форме и содержанию книгу Игоря Золотусского «Гоголь», они бы её и на дух не приняли – слишком серьёзен для них труд истинного литератора и знатока русской культуры.

Прочитал я несколько страниц свежеиспечённого «Пастернака» и понял, что не надо искать жемчужное зерно, уподобляясь крыловскому петуху, там, где его заведомо не предвидится. Оказавшись вскоре в пятигорском санатории, просмотрел я несколько номеров газеты «Собеседник», открывшей миру Дм. Быкова, и понял, что «навозная куча» на её страницах все громоздится. Представляю, какой ужас охватил бы Бориса Леонидовича, услышь он лишь часть словесных извержений своего биографа. Тебя же, читатель, прошу потерпеть и извинить меня за микроскопическое цитирование разнузданной похабели собеседниковского классика, которой он щедро делится с интимной обозревательницей (так в тексте. – С.Я.) мадам Огнёвой.

«Уверяю тебя, добиться стойкой эрекции в постели, под одеялом гораздо проще, чем достойно проявить себя на крыше или в кишащем энцефалитными клещами лесу… Вот я, например, до гроба буду помнить, как у меня было это в кабинете главного редактора… Я женат на понимающей женщине, и мне бояться нечего… В метро почти было, но в последний момент кто-то вошёл в пустой вагон… На детской площадке было, на крыше нашего дома было. В ночном море – много раз, на пустынных скалах – пару раз…» Вот так, дорогой Юрий Живаго! Куда тебе со своими башмачками, со стуком падающими на пол и с крестообразными крыльями ангелов любви. Учись у полового гангстера Дм. Быкова, которому так радостно и понимающе вторит Огнева-собеседница. Ежу понятно, что врёт горе-писака, но если бумага всё стерпит, то как быть бедным читателям?

Помню, однажды режиссёр Параджанов – большой эпатажник и любитель острых ощущений (патологическая восторженность перед кровавой леди ОГПУ Лилей Брик; умопомрачительная страсть к бриллиантам и другим экзотическим побрякушкам) – настолько увлёкся описанием своих гомосексуальных подвигов в одной тбилисской компании, что известный грузинский архитектор Виктор Джорбенадзе, подмигнув нам, одёрнул кинодеятеля: «Дорогой Серёжа, перестань фальшиво петь! У тебя совсем другое сексуальное отклонение, и имя ему – импотенция!»

Не думайте, что непристойные беседы Дм. Быкова и Огнёвой носят мелкий кухонный характер. Берите выше, друзья! Они же прежде всего думают о литературе, которой без собеседниковского секса никак не обойтись: «Как-то у русской литературы с эротикой традиционно не ладится… Какая русская литература способна читателя возбудить? У нас порнолитература пишется так же, как тяжеловесные блондинки трахаются в немецком порно… Собственно эротических текстов в русской литературе два: «Дело корнета Елагина» Бунина и «Лолита» Набокова… (Вот и запряжены вместе конь и трепетная лань. – С.Я.). А всё остальное, к сожалению, либо набор стыдливых умолчаний, либо грубая и прямая порнуха, от которой может возбудиться только пятиклассник!.. Проблема в национальной ментальности. Русская эротическая проза упивается размерами, количеством, изощрённостью…, но традиционно недооценивает душу (!)… В будущем эротическая проза могла бы выглядеть так: «Президент любил страну всё глубже и глубже, двигался по ней мощно, и ответный стон народной любви заставлял его терять самообладание, сводя всё к единственному желанию – как можно дольше не кончать, контролировать ситуацию…» По-моему, возбуждает».

Президент услышал вопль Димы, возбудился, поручил своему представителю Дмитрию Медведеву встретиться с писателями, обязательно пригласив Дм. Быкова. И вот уже строчит осчастливленный эротоман в «Собеседнике» восторженный отчёт, переходя иногда на поэтический язык Некрасова: «Писатели представлены Василием Аксёновым, Владимиром Маканиным, Поповым, Ерофеевым, литкритиком Архангельским, его коллегой Немзером, Натальей Ивановой и Дарьей Донцовой, Успенским, Агеносовым, Слаповским, Бунимовичем, Гуцко, Романом Солнцевым, Бородиным и Веллером, ещё был Дмитрий Липскеров и Славникова тож. Из поэтов присутствовала Римма Казакова, из главных редакторов – Юрий Поляков. От Агентства по печати присутствовал Сеславинский». Ну как, просматривая сей список и, исключив из него лишь пару серьёзных фамилий, не вспомнить сталинское: «Других писателей у меня нет». Польщённый же приглашением на столь ответственную встречу Дм. Быков восклицает в конце болтливого репортажа: «Хорошо бы он (Медведев) стал президентом. Добрый, отзывчивый человек». Интересно, как бы отозвался добряк Медведев вот на этот разговор Огнёвой с Дм. Быковым: «Т.О.: Слушайте, а в эфире у вас телевизионном это никогда не было? Д.Б.: У меня не было. Но у режиссёра нашего во время эфира было в аппаратной… Девушка-режиссёр, конечно, все титры перепутала…» Видимо, Познера Шустером обозвала.

Проблема эротики и секса – лишь незначительная часть бурной просветительской деятельности Дм. Быкова. В каждом номере «Собеседника» непременно появляются поэтические опыты многостаночника, которому не дают покоя лавры Бродского и стихотворца Ксенофонта из «Комсомолки». «Известия» и «Труд» не мыслят отныне своего существования без колумниста Дм. Быкова, который пишет обо всём, а главное – ни о чём. Как говорится – мели, Емеля, твоя неделя! Восторженных почитателей, однако, у несостоявшегося Дюма предостаточно. Вон, красноярский юморист Успенский так умилился ещё одним быковским кирпичом с явно провокативным брэндом «ЖД», что в экстазе от прочитанного сравнил создателя одновременно с Микельанджело и его божественным Давидом. Но ведь сибирская земля не одних Суриковых и Астафьевых родит, есть на ней место и Поповым с Успенскими.

Упомянул я всуе Игоря Золотусского, да простит меня этот истинно православный писатель. Но с другими ныне здравствующими подлинными творцами сопоставлять я Дм. Быкова не стану. Он вполне органично и удобно встраивается в когорту сорокиных, ерофеевых, т.толстых, барщевских, устиновых, аксёновых, радзинских, акуниных, млечиных, донцовых, робских и «не счесть алмазов в каменных пещерах». Страшно далеки они от литературы, зато совсем неотделимы от таких же многочисленных персонажей лолитоцекаловского шоу-бизнеса».

Этот – самый главный, поэтому я ему и посвятил столько времени. Но, как вы сказали, им же все дорогу дают. Вот провокатативный наш Соловьев вытащил «К барьеру» (я даже немного привстал, когда увидел такую пару) Виктора Ерофеева и Никиту Михалкова.

Игорь Шишкин: Савва Васильевич, я как раз и хотел, чтобы вы поговорили на эту тему. Дм. Быков – это как раз образчик той самой русскоязычной писательской среды, о которой мы говорили в начале передачи. Ерофеев же из себя стоит такого кондового русака, человека, переживающего за русскую культуру, и искренне страдающего от того, настолько Россия неполноценная страна. Вот не повезло ему родиться в такой стране. Теперь его везде и всюду показывают, везде и всюду он выступает с болью о русской культуре, о русском народе.

Савва Ямщиков: Снявши голову, по волосам не плачут. Ерофеев столько лет доказывал, что русская литература умерла, не успев родиться, что все эти Пушкины, Толстые, Достоевские – это, по сравнению с русской красавицей Витечкой Ерофеевым, просто отстой, а сейчас, когда они уже все обгадили настолько могли, они уже немножко играют как бы. Вот как, знаете, похоронил, а потом поплачем, как мафиозники убивают жертву, которая им мешала, а потом, поскольку у них много денег, и семью убитого обеспечивают, и собрание его сочинений издают. Витя Ерофеев мне такого напоминает. Ведь Витя Ерофеев, извините, советский до мозга костей. Сын посла, дипломата, выращенный в неге, так сказать. Братец-то его неслучайно занимается отстойным современным искусством швыдковского разлива, все запрограммировано. Но я поразился, что Никита Сергеевич вышел на такое ристалище. Причем, тема была – «Преподавать ли основы православной культуры в школе?».

Вот если бы меня, не дай Бог, пригласил бы Соловьев, я бы ради парадокса, если бы это было в прямом эфире, а это ведь записывается, насколько я понимаю, если бы в прямом эфире, я бы согласился, вышел. Осенил бы Ерофеева крестным знамением и сказал бы: «Изыди, сатана, ибо не ведаете, что вы творите», и ушел бы. Михалков же, вкладывая всю свою систему Станиславского, и Витюней его, и Витюнчиком называл. Причем я знаю, что за глаза или при встрече перед эфиром он бы ему сказал: «Да я задницу тобою подотру», как в том своем фильме «Утомленные солнцем».

Игорь Шишкин: Но ведь он тоже его называл с таким презрением?

Савва Ямщиков: Да, но презрение презрением, но вы видели ведь, в чем дело. Витюня хоть и на тысчонку, но победил. Подкручивают, не подкручивают – это их дело. Но сколько же у нас наследников, так сказать, апологетов этого Витюни?

Игорь Шишкин: Не зря же они трудились все 80-е и 90-е годы.

Савва Ямщиков: Да. Неужели они могут читать эту похабень? Ну, то что Запад отмечает таких, как Витюня, Сеславинский возит их на все книжные ярмарки, это понятно. Это политика, так сказать, нынешнего нашего государства. И то, что западные отмечают. Вот пару месяцев тому назад я тоже привстал, когда увидел репортаж, что Витюня получил французский орден Почетного легиона за заслуги в литературе и искусстве. Так что Никита Сергеевич с равным вышел. У него тоже там такая же цацка есть. И вот я тогда не удержался и написал письмо французскому послу, которое было опубликовано в трех газетах – в «Литературке», в «Слове» и в «Завтра». Я его назвал «Новоиспеченный кавалер». Оно короткое.

«Послу республики Франции в России господину Жану Каде.

Уважаемый господин посол. Обратиться к вам заставило недавнее вручение господину Ерофееву ордена Франции «За особый вклад в развитие культуры». Отрадно, что дружественная страна отмечает успехи выдающихся наших музыкантов, художников, режиссеров и артистов почетными наградами, продолжая вековые традиции русской и французской культур. Безусловно, право выбора достойных – прерогатива вашей страны. Ни в коем случае не стал бы я навязывать свою точку зрения, если бы речь не шла бы о явном поругании русской литературы, чьи талантливые представители обогатили человечество нетленными образцами своего творчества, отличающимися отточенным профессионализмом и высокой нравственностью. Нынешний же орденоносец не обладает ни одним из этих качеств. Зато исповедует вседозволенную пошлость, откровенный цинизм и позволяет себе надругательство над самыми тонкими материями, касаться которых недостойно его неумелое перо. Заверяю вас, господин посол, что под этими строчками могут стоять подписи многих моих соотечественников, от подлинных мастеров нашего искусства и литературы до простого читателя. Ко всякого рода орденам и медалям я отношусь безразлично, понимая, что высшая награда для человека – дарованная Богом жизнь и незапятнанное на протяжении этой жизни собственное имя. Понимая, что всякое награждение является частью политической и культурной деятельности, не могу оспаривать, скажем, увенчание французскими лаврами господина Венедиктова, главного редактора «Эха Москвы», радиостанции, которая выступает только против России и проповедует интересы наградивших его представителей Франции. Когда же речь идет об оценке литературных опусов гражданина страны, давшей миру Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова, Пастернака, Шолохова и Распутина, само приравнивание к их творчеству господ, подобных новоиспеченному кавалеру, заставляет вспомнить толстовское «Не могу молчать». С уважением».

И вот демократы! Что, вы думаете, ответил мне посол? Это к ним попадает на стол тотчас же. Да нет, они понимают прекрасно, что если они выйдут разговаривать со мной, с моими единомышленниками, они будут обращены за полчаса в правильную веру. Им это не нужно, и читают они не Ерофеева, а читают они Толстого, Достоевского, но – политика, политика. Надо эту страну, надо. Вот она чуть-чуть поднимается с колен, а вы ее с помощью Ерофеевых, Дм. Быковых, Радзинских, Млечиных, вы ее обратно, туда, пусть она знает свое место. Но они, правда, не понимают, что очень много столетий они пытались это сделать. И у Вороньего Камня, и в Бородине, и под Москвой, но не выходило.

Игорь Шишкин: Савва Васильевич, вот это у вас, по-моему, очень важная мысль. И я бы хотел, чтобы вы чуть-чуть подробнее на ней остановились. Действительно, не слишком ли мы переоцениваем эту публику? Не слишком ли много мы уделяем ей внимания? Вы вспомните, действительно были не только Вороний Камень, не только Бородино. Но были их прямые предшественники, кстати, во многом родственники. Это тот же самый РАПП. Сколько тогда ушатов грязи выливалось на русскую литературу. Все эти предшественники венедиктовых, дм. быковых, ерофеевых – как они глумились в двадцатые годы? Ну и что? Выжили, но кто их сейчас вспомнит? А некоторые, кстати, даже успели еще попасть в жернова той машины, которую создавали и славили.

Савва Ямщиков: Я опять вернусь к своему самому главному аргументу. Вы знаете, почему тогда быстро это кончилось, и было сведено к нулю? Тогда телевидения не было.

Игорь Шишкин: Не так быстро. Тоже лет пятнадцать.

Савва Ямщиков: Но тогда телевидения не было. Вот сейчас в Пятигорске меня разыскали российские «Вести» с телевидения, чтобы я дал свой комментарий в связи с тем, что тут пытаются снести мастерскую Мухиной. Мы там снимались в домике-музее Лермонтова, и были ребята с Пятигорской телевизионной студии, которые работают в «Вестях». Мы разговорились, естественно. Замечательно думающие, мыслящие люди, но насколько же они оболванены этим телевидением и радио! Когда я стал им рассказывать про Познера, про Швыдкого, про Сванидзе, они, хоть и не все знают, но согласны. Но когда я им сказал, что в «Алгоритме» вышли эти книжки «Швыдкой лучше Геббельса» Б. Петрова, «Времена лжи с Владимиром Познером» С. Смирнова, «Ночи Сванидзе», выяснилось, что они их не читали». Вот я сегодня буквально за несколько часов до вашего прихода послал им эти книги. Они понимают, что это отстой, но противоядия у них нет.

Кто у нас главные, как говорится, арбитры по литературе? Я вчера смотрел сюжет по поводу скандалов в булгаковской квартире. Там все неоднозначно. Там сатанизм, естественно, присутствует, но это не от Михаила Афанасьевича идет, а от продолжателя. Кто выступает? Мариэтта Чудакова. Вы меня простите, пожалуйста, да я бы ей, этому управдому, уволенному с работы, журнал «Крокодил» не дал бы анализировать, а она – «полномочный представитель» Булгакова. Вы только посмотрите на нее.

Наталья Иванова, которая вылизала в свое время все задницы именно тоталитарных хозяев литературы. Сейчас она по поводу всего говорит, что ей скучно. Но ей все предоставлено: она везде – в «Культурной революции», в «Апокрифе», у Архангельского.

Римма Казакова. Вот представьте себе трех этих дам. У нас кому дают эфир? Тане Толстой, Дуне Смирновой. «Литературка» с ними сколько пытается судиться за то, что они обвинили эту газету в антисемитизме? Но «Литературка» все-таки – это Поляков, это приспособившийся во времени человек, советник при президенте – и то они не могут защититься. А когда, простите, эти дамы будут обгаживать газету «Слово», газету «Завтра» или издательство «Алгоритм», попробуй, найди на них управу. У них становятся писателями Барщевский, например, это юрист, который, я знаю, пальцем о палец не ударит, в отличие от Кони и Плевако, чтобы защитить неимущего человека. Он будет только защищать то ворье, с которым он вместе. Я вижу его по телевизору: наглый совершенно, холеный. Он уже писатель. Его сегодня поздравляет другой холеный писатель-юрист Астахов: пиши Миша, книги. У нас появляются какие-то там Оксаны Робские, это тоже писатель.

Потом это чудовищное количество мемуаров, о которых правильно мне Валентин Григорьевич написал в одном из писем, что они похожи на людей, которые вываливают на обозрение свои чрева. Мемуары – это такое чтиво, которое можно писать и наговаривать только когда ты можешь на примере своей жизни дать что-то разумное, доброе, вечное тем, кто будет тебя читать и слушать. У них кумир – Радзинский, который в этих своих исторических исследованиях врет так, что такие специалисты, как Сергей Николаевич Семанов говорят, что у них уши вянут от подтасовок и от лжи. И все эти люди едут на книжные ярмарки. Я читал описание, как они все там себя ведут, когда появляется президент, какие они мелкие шуты, ждущие подачки. Какие из них писатели?

Вот незнакомая мне дамочка, которую тоже отметили «Букером», госпожа Славник. Вроде из Сибири, но оттуда, из глубинки появляются разные люди. Если человека допустить до метрополии и не помогать ему, он тоже может заблудиться в этих прельстительных садах Семирамиды. Вот кусочек из ее увенчанного букеровской премией сочинения: «Иван вероломно присасывался к ее податливой коже, бившейся, как тонкая сметана с ее гармоничных, дивно отшлифованных костей, отчего на малокровной белизне вспухали серповидные синяки. Через небольшое время синяки желтели и делались похожи на никотиновые вытяжки, какие бывают на сигаретных фильтрах». Да тьфу на вас. Тьфу на вас. Да как же можно, как же это можно после того, как Тургенев писал? Как же можно после того, как Гоголь писал? Ну, как можно браться за перо, если… Для чего это? И там сидят жюри, смертные. Конечно, Светлана Сорокина она безусловно будет приветствовать такую литературу, потому что другую она не очень-то и читала, я думаю. Было бы это все смешно, если бы не было так страшно.

Я знаю, что и в провинции, и в Москве есть писатели, которые пытаются что-то сделать, и я уверен, что литература у нас будет, но только не благодаря тому, что Дм. Быков написал своего «ЖД». Ведь настоящим писателям проходу нет, их и рассматривать никто не будет. Это такой же цинизм, как вчера в «Новостях» показывали заседание всех руководителей регионов у нашего президента …

Игорь Шишкин: … по народной культуре.

Савва Ямщиков: Я подумал, слава Богу, вот за такое взялись, но когда там стали рассказывать, кто-то из губернаторов чем занимался, что Матвиенко крестиком вышивала, а сейчас времени нет, кто-то еще что-то делал, и показали стыдливо ушедшего в угол Рому Абрамовича, он ничего не сказал. Он джинсами торговал. Это тоже имеет отношение к народной культуре? Но вот господин Швыдкой (они, конечно, парадоксолисты бессовестные) вдруг вспомнил о старообрядческом поселении в районе Воркуты. Кто-то ему явно выписал к заседанию, так сказать. Он сказал, что нужно к ним ехать, но к ним не долетишь, к ним не проедешь. И тут же на подхвате у него министр Соколов сказал, что денег на это нет, что делать, мол, господин президент? И Швыдкой: да, что делать? Но сам же Швыдкой отпускает миллионы на эти биеннале. На такую культуру ему хватает? Хватает на фильм «Подонки», который все осудили, ведь это он отслюнил туда миллионы денег. Счетная палата проверила. И что, Степашин накажет Швыдкого?

Игорь Шишкин: Савва Васильевич, получается все же, что никуда не уйдешь от этого. Давняя истина: рыба гниет с головы, и до тех пор, пока информационную и культурную политику будут определять те люди, о которых вы говорили, до тех пор мы будем очень часто везде и всюду видеть Ерофеевых и Дм. Быковых.

Савва Ямщиков: Да, Игорь Сергеевич, будем. Вот третьего дня газета «Коммерсантъ» поздравляет через Швыдкого, Быстрицкого нашего величайшего музейного деятеля Пиотровского с днем рождения. Вот некий председатель попечительского совета Всемирного клуба петербуржцев, он же и банкир, некий Сергей Бажанов пишет:

«Вы – представитель великой ученой династии, достойно продолжаете великое дело своего выдающегося отца. Вы не перестаете восхищать нас огромным запасом прочности (ну, против целой Счетной палаты устоял), который помогает вам сохранять порядочность и честность. Ваше имя стало символом национальной гордости, а достичь этого может только истинный талант, раскрывшийся благодаря редкому и вдохновенному трудолюбию. Вам приходится жить и работать в непростых условиях (ну, очень непростые по сравнению с ярославским каким-нибудь музеем), но я уверен, что мудрость и доброта позволят вам с достоинством и спокойствием преодолеть все преграды. Для меня большая честь жить в таком красивом городе, как Санкт-Петербург в эпоху Пиотровского».

Так что все мы, Игорь, живем не в эпоху Льва Николаевича Гумилева, не в эпоху Александра Панарина, не в эпоху Дмитрия Михайловича Балашова, не в эпоху Валентина Григорьевича Распутина, а мы живем в эпоху Пиотровского, который никак не может ответить на вопросы, поставленные Счетной палатой о чудовищном положении Эрмитажа. И то же самое с литературой. Вот дочь Деникина незадолго до смерти по всем телеканалам сказала: «Вор Радзинский: взял он у меня бумаги моего папы и обманул». Кто-нибудь об этом сказал? Он продолжает петь соловьем о Неронах, об Александрии. Для него все одинаковые. Сталина он знает точно также, простите, как Ландау, приблизительно, но пишет книжки. Я поражаюсь, как можно столько писать?

Игорь Шишкин: Это определенное заболевание.

Савва Ямщиков: Толстому хоть Софья Андреевна «Войну и мир» переписывала, потому что сам Лев Николаевич не успел бы столько – надо же и на охоту, надо еще и погулять. А эти же сидят, на компьютерах отщелкивают, и вот эта компьютерная бездуховность передается в литературу. Так что не в эпоху Пиотровского живем мы, а в эпоху бессовестной, компьютерной нашей литературы. Воспитать она никого не может. Я знаю, что есть люди, которые серьезно работают, серьезно задумываются, не только писатели, но и в других областях знания и культуры, и такая литература, которая миру столько дала – от «Слова о законе и благодати», «Слова о полку Игореве», от «Повести временных лет» до Пушкина, Толстого, Достоевского, Лермонтова, такая литература умереть не может.

Вас и всех ваших слушателей – с праздником светлого Рождества Христова и с новым 2007 годом.