Общество — Источник: REGNUM

ИА REGNUM продолжает тему церковно-государственных взаимоотношений в сфере сохранения культурного наследия. Одними из самых ярких эпизодов этих взаимоотношений последнего времени стали решение о передаче церкви Ипатьевского монастыря в Костроме, где располагался историко-архитектурный музей-заповедник «Ипатьевский монастырь», и борьба вокруг историко-архитектурного музея-заповедника «Рязанский кремль», еще не завершённая и привлекшая большое общественное внимание.

Как ранее сообщалось, в конце января в Москве в рамках XV Международных Рождественских чтений с ярким докладом, посвященным взаимоотношениям церкви и культуры, выступил искусствовед, реставратор Савва Ямщиков — автор множества научных трудов и популярных книг о русском искусстве, один из тех людей, чьё имя вот уже несколько десятилетий ассоциируется в обществе с борьбой за сохранение культурного наследия России. В беседе с корреспондентом ИА REGNUM он подробнее раскрыл свою точку зрения на существующие проблемы и возможные пути их решения.

REGNUM: Савва Васильевич, наша страна оказалась в достаточно уникальной ситуации. Много лет все архитектурные памятники и подавляющее большинство других художественных ценностей были национализированы. Благодаря усилиям музейного сообщества и реставраторов многое из наследия тысячелетней религиозной культуры удалось сохранить вопреки агрессивному отношению советской власти к такого рода наследию. Сейчас Русская Православная церковь начинает предъявлять владельческие права, государство начинает соглашаться с этими требованиями и возвращает отнятое у нее в свое время имущество; но это сопряжено с огромным количеством проблем как организационного и правового характера, так и с сомнениями в наличии у церкви возможности, квалификации и желания заботиться о дальнейшей сохранности этих ценностей.

Я считаю, что церкви должно быть безоговорочно возвращено все, ей принадлежащее. Но при этом нельзя действовать большевистскими методами — выгонять музеи и реставрационные мастерские на улицу, как уже бывало. Церковь должна быть благодарна музейщикам и реставраторам за то, что они, получая гроши, будучи оплеванными как «пособники церковников», иногда рискуя собственной свободой и жизнью, спасали произведения искусства и памятники архитектуры, тем самым спасая церковное имущество.

Сейчас церковь начинает заниматься возрождением иконописания и создает собственные реставрационные мастерские, и это совершенно естественно. Например храм святителя Николая в Клёниках на Маросейке имеет огромные иконописные традиции. На рубеже XIX — XX вв., когда его окормлял святой преподобный отец Алексий Мечёв, там работала Мария Николаевна Соколова, в монашестве матушка Юлиания — одна из лучших мастеров иконописания того времени. У нее учились и мои учителя — настоятель Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий и один из старейших наших реставраторов Виктор Васильевич Филатов. Ее племянницы до сих пор работают при этой церкви, где образовался своего рода иконописный центр. Когда один из самых знаменитых современных иконописцев архимандрит Зинон приезжает в Москву, он обязательно его посещает. Центр иконописи и реставрации существует и при Свято-Тихоновском богословском институте, там работает моя коллега Галина Сергеевна Клокова.

Сложнее обстоит дело с реставрацией памятников архитектуры. Кадры архитекторов-реставраторов создавались не при церкви. Не сама церковь восстанавливала собор Казанской Божией матери и Иверскую часовню на Красной площади. Это делал мой друг Олег Игоревич Журин, который сейчас руководит реставрацией Иверского монастыря на Валдае. Церковь должна готовить кадры для себя, опираясь на наших светских реставраторов, и тогда, я уверен, она сможет сохранять памятники как минимум не хуже, чем это сейчас делает государство.

Приведу пример. Только что я вернулся из Суздаля. Туристические гостиничные комплексы там прекрасные, ухоженные, на уровне мировых стандартов. Но я повез свою жену и дочь в Кидекшу — бывшую резиденцию Юрия Долгорукого в трех километрах от города. Там белокаменный храм 1152 года — церковь Бориса и Глеба, равный Покрову на Нерли, Георгиевскому собору в Юрьеве Польском, Дмитриевскому собору во Владимире. Мои учителя в тяжелейшие послевоенные годы реставрировали там фрески, в том числе предполагаемый портрет жены Юрия Долгорукого, которая здесь похоронена. Сейчас он в таком состоянии, как будто бы только что кончилась война, прошли какие-то вражеские полчища. В храме нет света. Сидит старичок — местный житель, который продает билеты. У него на столе лампочка, и он сам оплачивает это электричество.

REGNUM: Вы полагаете, что если бы этот храм был передан церкви, он содержался бы лучше?

Я уверен, что церковь привела бы его в порядок. Рядом с церковью Бориса и Глеба есть храм XVIII века, который принадлежит церкви, и он более-менее в норме.

REGNUM: Но известно, к сожалению, много случаев, когда представления настоятеля о приведении храма в порядок резко расходятся с культурными представлениями о сохранении наследия…

Да, к сожалению. Поэтому я убежден, что мы обязательно должны работать бок о бок. Как в религиозных вопросах не сделать шагу без духовника или наставника, так и они не имеют права ничего делать с памятниками без согласования со специалистами. И если мы не восстановим древние памятники, вся наша церковная архитектура и живопись так и останется на уровне храма Христа Спасителя…

REGNUM: Вам известны примеры такого гармоничного и конструктивного взаимодействия?

Конечно. В очень многих действующих монастырях сейчас ведутся реставрационные работы силами настоящих специалистов. Взять тот же Иверский монастырь. Я уверен, что результат реставрации там будет прекрасный.

Но чаще бывает, к сожалению, иначе. Во Пскове церкви переданы знаковые памятники архитектуры — церковь Василия на Горке, церковь Николы со Усохи и другие. В свое время их реставрировали знаменитые реставраторы — Всеволод Смирнов, Борис Скобельцын, Михаил Семенов. Они воссоздали там интерьеры XV — XVI века, а сейчас туда заталкивают какие-то фанерные конструкции, совершенно не думая об архитектуре. И труд реставраторов, и открытая ими красота — всё пропадает.

Правда, что среди духовенства есть люди, далекие от культуры. Не надо забывать о том, что за семьдесят лет оно было практически под корень выведено, и сейчас в церковь идут зачастую совершенно случайные люди. Но бывает, придешь в храм, и любо-дорого посмотреть. Вот, например, Нина Анатольевна Орешко — по профессии инженер, компьютерщик, вот уже двадцать лет руководит восстановлением храмов. Она восстановила московскую церковь Всех святых на Кулишках, церковь Иоанна Богослова в Бронной слободе, где были склады театра им. Пушкина, сейчас занимается храмами на Ваганьковском кладбище и на Трехгорке. Будучи старостой, она работает и с инспекцией по охране памятников, и с архитекторами, и со специалистами по реставрации монументальной живописи, и результат блистательный.

REGNUM: Часто можно слышать, как представители церкви сетуют на то, что квалифицированные реставрационные работы дороги, и это правда. Одно дело, когда речь идет о реставрации такого крупного и известного памятника как комплекс Иверского монастыря, но что делать настоятелю небольшого, никому не известного храма?

Конечно, сломать и построить заново дешевле, чем реставрировать. Но даже на маленький храм всегда можно найти какие-то деньги, чтобы не сломать, а сохранить.

REGNUM: Но может ли церковь сама профинансировать такой громадный объем работ, ведь очень часто государство передает ей храмы в ужасном состоянии…

Об этом лучше спросить у самой церкви, но думаю, что деньги у нее есть.

Если церковь будет вкладывать деньги в реставрацию, это замечательно. Конечно, нужно строить новые церкви, особенно в тех районах, где храмов не было, но все-таки церковь вместе с нами должна в первую очередь заботиться о восстановлении святынь, то есть древних памятников. Без этого вере не на чем держаться.

REGNUM: Можем ли мы заимствовать что-то из опыта церковно-государственного взаимодействия на Западе, например в Италии, где никогда не прерывалась традиция церковного владения предметами искусства?

В нашей стране сейчас говорить об этом трудно, потому что тон зачастую задают безбожники, более страшные, чем при коммунистическом режиме. Люди, претендующие на уважение, позволяют себе заявлять, что знать не знают и не хотят знать, что такое православие, и не желают жить в обществе, где проповедуют религию. А на Западе, между прочим, даже на деньгах написано «С нами Бог».

Для того, чтобы у нас в этом отношении было как в Италии, нужно, чтобы в нашей стране к религии относились бы так же, как это раньше было в Италии. Кстати, в последнее время и на Западе вера выхолащивается, но они все-таки капиталисты и понимают, что неразумно разрушать памятники и выбрасывать на улицу предметы искусства.

REGNUM: Однако и у нас есть примеры удачного совместного использования церковью и музеем одних и тех же художественных ценностей…

Да, так в Толгском монастыре под Ярославлем музей и церковь пришли к согласию, и там чудотворная икона Толгской Божией матери хранится в храме, где за ее состоянием очень тщательно следят музейные сотрудники. Самый известный пример — Владимирская икона Божией Матери, которую Третьяковская галерея поместила в отреставрированном храме Святителя Николая в Толмачах на территории музея. Икона заключена в специальный герметичный киот, где поддерживается идеальный температурно-влажностный режим. Она доступна для молящихся, но в то же время ее сохранности ничего не угрожает. Так же хранится в соборе Успенского Княгинина монастыря во Владимире чудотворная икона Боголюбской Божией матери XII века.

Такие вещи можно только приветствовать. Но этого мало! Так повезло только некоторым шедеврам. А вот во Пскове, три года назад епархия устроила отопление Троицкого собора таким образом, что горячий воздух нагнетался внутрь без всякой циркуляции. В результате влажность резко упала, иконы (не только древние, но и новые!) не выдержали, и иконостас стал осыпаться.

Когда я привез из Пскова пакет осыпавшихся фрагментов и продемонстрировал его здесь, в Москве, на заседании президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, представители Псковского управления культуры стали говорить, что это мне «подсунули». Мы с комиссией приехали на место, и настоятель Троицкого собора тоже сказал мне: «Это обман». Я ему ответил: «Ты, друг мой, еще не родился, когда я здесь, в соборе, уже занимался реставрацией. Меня не обманешь!»

REGNUM: Кто-нибудь понес ответственность за это? Представим, что такое случилось бы в музее. Вне всякого сомнения, директору музея пришлось бы иметь дело с прокурором. А чем закончилась история во Пскове?

Настоятель остался на своем месте. Систему отопления переделали, но иконостас-то уже осыпался! Его заново надо реставрировать, а у государства нет на это денег.

REGNUM: Кто же виноват в этой культурной катастрофе? Разве не государственные органы охраны памятников, которые вовремя не проследили за тем, какие работы ведутся в соборе, и не подумали, чем это может закончиться?

В данном случае виноват хозяин, который, к сожалению, не прислушивается к государственным органам. У нас ведь церковь отделена от государства… Как и почему такое происходит, надо спрашивать прежде всего у церковного начальства.

Сейчас идут переговоры о передаче церкви храма Ильи Пророка в Ярославле. В этом храме находятся уникальные фрески и иконостас работы Фёдора Зубова и замечательных ярославских мастеров. Если начать там регулярные богослужения, они погибнут. Таким образом мы уже почти потеряли фрески Андрея Рублёва в Успенском соборе во Владимире. Ради чего губить храм Ильи Пророка? Зачем ежедневно служить в нем? В Ярославле и так полно действующих церквей, они стоят полупустые…

На мой взгляд, передача такого храма как церковь Ильи Пророка может совершаться только при заключении договора между епархией и музеем, в котором на первом месте будут стоять интересы самого памятника. В России существовал прекрасный опыт церковно-археологических музеев, сочетавших два подхода — церковный и хранительский. Я думаю, к этому опыту нужно возвращаться и как можно скорее. Иначе мы теряем и будем терять даже то культурное наследие, которое удалось сберечь в советские времена.