Свои размышления об архитревожном состоянии русского языка начну с одного, воистину удивительного факта. Есть во Владимирской области небольшой, районного масштаба городок — Юрьев-Польский. Меня заинтересовала вторая часть его названия. Почему он «польский»? Что такого сделали поляки, что в их честь назвали целый город, лежащий в глубине России?
Волынский Василий
Крепись, русское слово…
Свои размышления об архитревожном состоянии русского языка начну с одного, воистину удивительного факта.
Есть во Владимирской области небольшой, районного масштаба городок — Юрьев-Польский. Меня заинтересовала вторая часть его названия. Почему он «польский»? Что такого сделали поляки, что в их честь назвали целый город, лежащий в глубине России? Стал разбираться и вот что выяснил. Год его рождения — 1152-й. Основал его и сделал столицей княжества князь Юрий Долгорукий. Выбор места был не случайным. Город оказался в середине благословенного уголка Нечерноземья. Представьте себе: кругом густые, труднопроходимые леса, а тут свободное пространство, на котором обширное хлебное поле. Клонят долу колосья поспевающей ржи. Солнце весело глядит на эту красоту. А у труженика тех лет радостно теснится сердце: будет хлеб. Когда ежедень в руке краюха свежеиспечённого, вкусно пахнущего хлеба, то никакие беды не страшны. Этому огромному полю и название дали пригожее — Ополье. А обустроенный городок получил в названии приставку — Польской. В честь родной земли, давшей и хлеб, и кров. Заодно и для того, чтобы отличить это поселение от других городков с названием Юрьев. И вот спустя многие годы нашлись люди, да нет нелюди, ненавистники России, посмевшие изуродовать имя старинного городка.
Я попытался отыскать сведения о тех, кто совершил это святотатство. Но ни в одной из ближайших мне библиотек достоверных свидетельств не обнаружил. Временной разрыв между исконным и неестественным оказался слишком большим. Но по ряду косвенных признаков можно было догадаться, что смена лица городка произошла в начале 20-х годов прошлого столетия, когда во властных структурах нашей, на ладан дышащей страны кишмя кишела космополитическая нечисть во главе с Троцким.
Почти зримо вижу такую картину. Большой начальник с местечковым прошлым, окинув собравшихся суровым взглядом, брезгливо, через губу, цедит: «Какое-то черносотенное название, за версту навозом тянет. Надо заменить. А в обоснование укажите: устаревшее, областническое..».
И заменили. Всего одну буковку. Ударение перенесли с последнего, ненавистного им слога, оттенявшего сокровенный смысл названия, нанося этим жителям города незаживающую рану. Открыл нужную мне страницу в БСЭ (третье издание) и что же вижу? — Заметным, полужирным шрифтом начертано — Юрьев-Польский, а рядом в тоненьких, как ниточки, скобках бледный оттиск старого, родового названия.
С чего бы это? Ведь на счету славного городка, сотни лет носившего имя «Польской», много замечательных подвигов — и в труде, и в бою. И вот на тебе словно в насмешку — «Польский».
Примерно та же судьба и у другого древнего селения, носившего красивое, звучное и достославное имя — Волок Ламской. Ныне на том месте стоит небольшой, но тоже прославивший себя в веках Волоколамск.
В упоминавшейся БСЭ опять нахожу искажения. Рядом с нынешним именем упоминается и старое. Но вместо ожидаемого — Волок Ламской в скобках указывается кем-то изобретённое — Волок на Ламе. Почувствуйте, как говорится, разницу! Таких чёрных отметин в нашем языке великое множество.
И процесс не останавливается. Посидите у радиоприемника или экрана телевизора — вы услышите такие перлы, от которых у нормального человека озноб по коже. Перевираются имена и фамилии, названия городов и сёл, из публичного обращения вытравливается такое понятие, как отчество. Между малым и старым нет никакой разницы — чешут всех под одну гребенку: называют только по имени. А в последнее время пошли ещё дальше: на телеэкранах и по радио вместо Евдокии говорят Дуня, Марию, коей по внешнему виду хорошо за сорок, называют Машей.
Всё это, с русской точки зрения и в силу традиций, — кощунственные деяния. Ведь с древнейших времен среди русских строго соблюдалась определённая периодичность в человеческих именах: пока ты ещё малыш, тебя называют Ваней или Петей, а когда минул отроческий период жизни — ты уже Иван или Пётр. Стал отцом семейства, тебя называют Иваном Васильевичем или Петром Ивановичем.
Дети наследуют всё хорошее (бывает, и плохое) от отца и матери, а те от своих родителей, ставших дедушкой и бабушкой. Так по цепочке, во времени и пространстве, образуется неразрывная нить, и выражают её три мудрых и дорогих для русского человека слова: отец — отчество — отечество.
И всё это теперь пытаются пустить под откос.
Одним из важнейших условий сбережения родного языка является, на мой взгляд, незыблемость установившегося за века порядка ударений в устной речи. Вот что говорит об этом порядке один из составителей «Толкового словаря русского языка» Н. Ю. Шведова: «В русском языке ударение подвижное, не связанное с определённым слогом в слове, как, например, во французском языке, где ударение всегда падает на последний слог в слове, или в польском, где ударение всегда падает на предпоследний слог слова..». Продолжая мысль учёного, скажу: эта особенность — подвижность ударения — чрезвычайно важна для всего строя русского языка. Наряду с другими отличиями, придающими нашему языку яркую самобытность, подвижность ударения делает русскую речь необычайно выразительной, мелодичной, интонационно богатой, способной передать тончайшие оттенки мысли и чувства. Не эти ли качества подвигнули Ивана Сергеевича Тургенева на вдохновенные строки во славу русской словесности!
Но тут мы сталкиваемся с позицией индивидов, возможно, и выросших в мире русской языковой стихии, но не проникнувшихся её красотой и обаянием. Сколько раз приходилось читать и слышать наукообразные тирады, за словесной шелухой которых всё-таки можно распознать неприятие выражений, где ударение, будучи свободным, создаёт неповторимые в своей естественности сочетания близких по смыслу слов, как то: кузнец-молодЕц и добрый мОлодец, или — дЕвица — красавица и девИца — молодИца.
Где здесь норма, где правило? — с досадой восклицает горе-специалист, подвизающийся на ниве русской словесности. И чешутся руки устранить этот несуразный, по его мнению, разнобой, подогнать всё под аглицкий ранжир, сделать так, чтобы ударение стояло как полисмен на перекрёстке. И тут же приступает к делу в тесной компашке себе подобных. Ищет аргументы для предельного сужения сферы действия ударений. И если бы только для внутреннего потребления! А то ведь внедряют свои коварные новации под предлогом уточнения порядка словоупотребления. И вот что получается. Директор Эрмитажа М. Пиотровский в своём интервью «Маяку» по поводу попыток киношников возвести на Дворцовой площади съёмочные площадки сказал следующее: «Одну из красивейших плОщадей хотят застроить балаганами..».
Вы можете подумать, что это у него случайная оговорка. Как бы не так.
Г-н директор прекрасно сознаёт, что и как говорит. Учёности ему не занимать. Ну не поверю, что он не знает, что в слове «плОщади», если оно стоит в родительном падеже, ударение перемещается на последний слог.
Для проверки подобного правила вовсе не требуется залезать в дебри теории. Пусть знаток мирового искусства попробует спеть известную русскую песню «Ямщик, не гони лошадей». Слова «площадь» и «лошадь» однотипны и грамматически, и орфо-
эпически. Впрочем, о чём это я? Ишь размечтался. Академик не снизойдёт до такого унижения — спеть русскую песню. У него есть дела поважнее.
Остались в памяти и изыски идеологини либералов-западников Ирины Петровской. Говоря о качестве новогодних передач ТВ, она в одном случае сказала об эстраде «в свою лучшую пОру», с ударением в слове «пОру» на первом слоге. А через фразу услышал от неё»: «Будем ждать лучшей пОры» с ударением в том же слове опять-таки на первом слоге. Подозреваю, что эдак она, следуя забугорному научению, произнесёт слово «поп», если надо сказать о множестве этих людей, как «пОпы» с ударением на первом слоге. Вот к чему могут привести попытки следовать внедряемому шаблону. Но это замшелых ненавистников русского правописания и произношения не останавливает. Перебираю свои заметки.
Г. Заславский, выступающий на «Маяке» в качестве ведущего передач о современном искусстве. Уж как он старается, чтобы не проговориться о том, что в душе исповедует тот же принцип сужения сферы применения ударений. И вот что я услышал однажды от ещё одного «знатока-гуманитария»: «На 77-м году жизни умер замечательный киноактер (имярек)». Как было не воскликнуть: «Батюшка, да в уме ли вы? С утра, что ли, заложили за воротник?»
Ещё одна сотрудница «Маяка» замечена мною в привычке повторять на западный манер слово «борт». Вот её выражение: «3а бОртом остались многие партии (речь шла о выборах). Невольно думаешь: неужели так трудно заглянуть в хотя бы школьный словарь русского языка, чтобы не делать смешные ляпы да ещё в присутствии многомиллионной аудитории? Что о вас люди скажут, подивятся поди, что эфир предоставляют столь безграмотным журналистам.
Если же серьёзно, то что побуждает Некрасову и ей подобных сознательно идти на искажение принятых в русском народе правил произношения слов? Не по наитию же она действует?
Будь эти случаи единичными, можно было бы не беспокоиться. Но когда искажения принимают массовый характер, то впору кричать в полный голос: «Люди добрые! Не давайте разрушителям русской речи бесноваться! Дадим отпор наиболее оголтелым!» Для меня апофеозом описываемой вакханалии стала передача на НТВ о событиях, связанных с появлением на юге России не известной ранее заразной лихорадки. Ведущая передачи М. Максимовская, говоря о том, что лихорадка обнаружена в одной из донских станиц, трижды пыталась произнести ее название — ОблИвская (правильно с ударением на втором слоге) «по-современному» — делая ударение на первом слоге Обливская, и всё неудачно. Русское слово не подчинялось чужеземному диктату.
Всё это, ей-богу, похоже на коллективное помрачение ума. Но рассматривая происходящее более пристально, приходишь к иному выводу: нет, здесь сумасшедшие не водятся. На вопросы граждан по поводу безобразий с нашим языком «знатоки» русской речи дают логически выверенные ответы.
Недавно на радио «Россия» проходила беседа о нынешнем состоянии русского языка. Перед обеспокоенными людьми на радио предстал научный сотрудник университета кандидат наук Евгений Ефимович Юрков. Запомнился его ответ на вопрос одного из слушателей: когда же прекратится полный хаос и произвол в области произношения русских слов и словосочетаний? Г-н Юрков с олимпийским спокойствием заявил: «А что вы хотите? Язык должен развиваться. Процесс развития сопровождается как позитивными, так и негативными явлениями. К этому надо относиться спокойно..». Позволительно спросить маститого специалиста: «А как поступать в обстановке, когда негатива с каждым годом всё больше и больше, а позитив совершенно не просматривается»? Не кажется ли ему, что в этом «перекосе» противодействующих сторон явления виноваты отнюдь не объективные обстоятельства, а нечто другое, похожее на своеволие и злой умысел?
Посмотрите, что делается. Из книжно-газетной практики исчезла почти повсеместно буква «ё». Настежь открыты двери для беспрепятственного проникновения в наше языковое пространство чужеродной англо-американской лексики. Непрерывно муссируется идея об упрощении правописания русского языка. Видите ли, иностранцам трудно изучать наше правописание. Для реализации данной идеи создана и уже приступила к работе Орфографическая комиссия при Правительстве РФ. Она обсуждает проект «Свода правил русского правописания», подготовленный Институтом русского языка им. В.Виноградова. Кто же защитит русскую речь? На горизонте больших сил не видно. А надо ли их ждать? Не лучше ли самим браться за дело, используя для защиты все доступные средства? Пример есть с кого брать. Вон казачество дыбом встало против того, чтобы их и далее продолжали называть казАками (с ударением на втором слоге). Девиз такой: мы несколько веков были казакАми (с ударением на третьем слоге), ими и останемся.
А насчёт попыток реформаторов-русофобов вписать в новые словари и справочники слово «казакИ» с ударением на втором слоге хорошо выразился мой старинный приятель, казак станицы Шумилинской: «Это будет не название, а сопля заморская!» Улыбнувшись, он продолжил: «Ты помнишь песню, сложенную сразу после Победы над Германией? «По берлинской мостовой кони шли на водопой..». И вполголоса, для меня, напел её. С особым чувством вывел заключительный припев: «Казаки-и-и, казаки, едут-едут по Берлину наши казаки».
Перед расставанием мой друг сказал с жаром: «Представь себе, что произойдёт, если они (т.е. реформаторы — разрушители. — В.В.) всё же настоят на своём? Весь Дон, а за ним и Кубань поднимутся. Пойдём не только за себя, но и за военный Ансамбль песни и пляски имени Александрова. Там тоже понимают, что если ударение на последнем слоге запретят, то у певческой группы, солистов и хора весь репертуар рухнет».
И построжевшим голосом: «Я бы предостерёг, пусть лучше наш язык не трогают. Мы себя в обиду не дадим».
Вот такую же непримиримую позицию да всем русским людям! Чтобы протестовали не жалкие кучки стариков-ветеранов, защищающих дорогие нам святыни, а десятки и сотни тысяч людей, представляющих собой неприступный бастион в защиту русского слова.
Ибо пока жива полнокровная русская речь, пока здравствует наш прекрасный и могучий русский язык, жив и носитель языка — русский народ, а с ним и другие коренные народы России!