Незадолго до того, как сербскому генералу Радко Младичу был вынесен приговор – пожизненное заключение, я встретился в московском отеле с сербским адвокатом Стефаном Каргановичем, защитником Р. Младича и Р. Караджича в Гаагском трибунале. И из небольшого интервью узнал много нового о европейском кривосудии…

— Г-н Карганович, Радовану Караджичу вынесен приговор – 40 лет заключения, это практически пожизненное. По Младичу решения ещё не было?

— Мы знаем, что приговор будет схожим, но они много потеряли с политической точки зрения, потому что у генерала были отличные адвокаты, и им удалось опубликовать факты, дискредитировавшие обвинение.

— Защита апеллировала также к тому, что Младич выполнял приказы, как военный, и у него проблемы с памятью.

— У него серьёзные проблемы со здоровьем, он перенёс три инсульта. Ему 74 года и ему трудно следить за процессом, а ведь это основное право подсудимого. Его здоровье в таком состоянии, что он не может участвовать полноценно.

— Он хотел предъявить суду некие документы, но их даже не стали рассматривать.

— Там были не только документы. Были два важных свидетеля, но два месяца назад главный судья Ори, голландец, неожиданно решил, что процесс закончился и больше представлять доказательства не нужно. Однако остались свидетели, один из них – бывший глава полиции Сребреницы, Микулич, ставший после тех событий резким критиком сараевского государства. Его показания были бы ключевыми, чтобы доказать: из анклава Сребреница мусульмане постоянно совершали нападения на сербские сёла, убивали мирных жителей и это могло спровоцировать ответную резню 95-го года.

— Нападения мусульман на сербов документировались?

— Конечно. Но они не принимались трибуналом, потому что там решили: мы судим сербов за то, что они совершили, а преступления против сербов не имеют никакого значения. Может быть, против вас совершили ужасные преступления, но это не помогает вам в вашей позиции. Мёртвые мусульмане – это плохо, а мёртвых сербов просто не будем рассматривать.

У меня есть книга, которую я подарю вам, в 2009-м году здесь, в Москве мы провели научную конференцию в Академии Наук по рассмотрению деятельности Гаагского трибунала по событиям в Сребренице. Там есть статьи на русском, на английском и на сербском языках.

— Что удалось защите сделать для смягчения участи подсудимых?

— Удалось много. С самого начала Гаагский трибунал совершил огромную ошибку. В зале суда делаются повседневные записи того, что там происходит. Вы можете следить за выступлениями защиты и обвинения. В начале они решили, что им будет легко доказать вину обвиняемых сербов, что можно публиковать всё происходящее в зале и ничего не будет. На самом же деле записи судебного процесса – одни из самых драгоценных документов для историка. Потому что сторона защиты выдвигала доказательства не только по Сребренице в пользу освобождения обвиняемых. Трибунал их не принимал во внимание никак, вынося приговоры автоматически. Но, если вы занимаетесь этой проблемой, вы можете читать записи заседаний, и они дадут вам огромное количество полезной информации, дискредитирующей трибунал. Они не могут исправить эту ошибку и просто игнорируют факты.

— Но в мировой юриспруденции любые сомнения следствия следует трактовать в пользу обвиняемых.

— Конечно, вы правы. Но это правило игнорируется, поэтому я всегда говорил, что это карикатура на суд.

— А как в этой ситуации ведёт себя официальный Белград?

— Стыдно. Он совсем не поддерживает сербов в Гааге. Даже такие банальные вещи, как помощь семьям. Когда хорваты наступали на Сербскую Краину, Милошевич ничем не помог, когда волна беженцев приближалась к границам Сербии, о них упомянули по телевизору в самом конце блока новостей, после спорта. Тысячи выгнанных со своей земли сербов сейчас находятся Бог знает где.

Впрочем, когда я познакомился с Милошевичем в Гааге, мне показалось, что он изменился, выучил исторические уроки, но слишком поздно. Он блестяще защищался в суде, но исправить свои ошибки уже не мог.

— Вы задавали ему какие-либо вопросы?

— Нет. Он был для меня гамлетовским трагическим героем. Он был в таком плачевном состоянии… Но я общался с его братом Бориславом, дипломатом, он жил в Москве. Он был прекрасным человеком.

— Вы защищали Биляну Плавшич?

— Нет. Когда я приехал, она уже заключила договор с прокуратурой. Ей подставили очень подозрительного адвоката-канадца, который её обманул (Б. Плавшич была осуждена на 11 лет, отбывала срок в шведской уголовной тюрьме Хинсеберг и вышла на волю досрочно, в 2009 г. — А.В.) Это был триумф Запада. Ей предложили сделку: если она признается, то не будет свидетельствовать против других сербов. Они напугали её. Она биолог, не политик. Она была инструментом в руках других, даже в руководстве боснийских сербов. Искренняя женщина-патриот, она сама стала жертвой этой политической игры. Она занималась гуманитарной деятельностью в качестве члена председательства боснийских сербов по время войны.

— Какие же обвинения выдвинули против неё?

— В Гааге есть институт «Совместное уголовное предприятие». Плавшич была членом председательства, это коллективный глава государства. Во всех преступлениях, совершенных во время войны, обвиняется председательство, как командный орган. Биляне Плавшич не обязательно было лично совершать что-то или приказывать совершить.

— Вы хорошо знали Момчилу Краишника. Расскажите о нём.

— Он был председателем Скупщины (парламента) Республики Сербской. Какие преступления можно было приписать ему? Однако решили, что к председательству, коллегиально ответственному за военные преступления, реальные или мнимые, принадлежат премьер-министр и глава Народной Скупщины. Все обвинения, выдвинутые против Плавшич, хотя она ничего лично не делала, выдвинули автоматически и против Краишника. Так работает Гаагский трибунал. Его судили даже за… изнасилования. Я был в зале суда, когда приводили женщин, утверждавших, что их изнасиловали сербские солдаты. Даже если это правда, какое отношение к этому имеет глава парламента? Прокуратура отрицала, что он имеет прямое отношение к этому, но, если существует коллективная ответственность, Краишник оказывается виновен.

— Необычно было то, что освободили Воислава Шешеля.

— Его освободили условно, и не забывайте, что это лишь первый уровень, прокуратура же обжаловала это решение суда и Бог знает, что будет в конце. Сейчас следят за его политическим поведением и, если оно будет невыгодно, меру пресечения ему снова могут изменить.

— А как официальные сербские власти относятся к нему?

— Все отмечают, что защищался он блестяще и поразил этим трибунал. Даже президент Николич, выступая на Генассамблее ООН, обратил внимание на дело Шешеля, несмотря на то, что они были политическими врагами.

— Там могла быть ангажированность из более высоких кругов, чем сам трибунал, ведь национализм — главный противник вступления Сербии в ЕС.

— Можно догадываться, но ответа сейчас у меня нет.

Деятельность трибунала катастрофична. Он не открывает никаких новых дел, несмотря на вновь открывшиеся обстоятельства, он лишь рассматривает жалобы и апелляции. Обвиняемых угнетает отсутствие поддержки официального Белграда. Если бы не Россия, им было бы ещё тяжелее.

— Как Россия участвует в их судьбе?

— Преимущественно в форме моральной поддержки, которая, разумеется, очень важна и нами уважаема. Время от времени официальная Россия протестует против подобных проявлений несправедливости. Но даже сейчас Россия может немного, потому что в критический момент, в 97-м году, её правительство было совсем другим. Оно, например, никак не возразило в Совбезе ООН относительно судилища в Гааге.

— Но Примаков в те годы был за вас.

— Да. Я был у Примакова, как представитель одного из моих подзащитных, передал благодарность от имени моей матери, которая его очень любила за тот жест, когда он развернул самолёт над Атлантикой. Но жест есть жест, он ничего не мог изменить.

— Когда Караджич и Младич, и многие другие были на свободе, им нужно было предоставить убежище в России.

— Конечно, но тогда Россия была прозападной. Сейчас положение изменилось. Резко изменилось к лучшему. И пусть она продолжит меняться к лучшему.

— Давайте на это надеяться.

Беседовали Антон Васильев (Москва), участвовал в беседе Игорь Макаров (Саров)

Источник: Слово