Московское историческое издательство «Вече» — одно из немногих в современной России придерживается чёткой линии, вернуть новому поколению читателей шедевры русской исторической беллетристики. Сегодня на фоне литературной ярмарки тщеславия, именуемой то ли «Большая книга», то ли «Нацбест» или ещё как-то, именно отечественная историческая проза осталась за порогом парадного подъезда. Почти у всех, за исключением, не побоюсь такого утверждения не самого крупного, (таковых у нас всего один монополист «Эксмо-АСТ»), но самого востребованного у почитателей истории Отечества издательства, которое по праву можно считать русским читательским ВЕЧЕвым колоколом, в котором звучит звон нашего славного прошлого.
«Вече» издаёт и переиздаёт, с огромным успехом, не только историческую беллетристику, но и книги всех других жанров от мемуаристики до научно-популярных исторических исследований, не забывая, впрочем и немногих современных отечественных писателей, которые не пошли на поводу, как пудели, у сегодняшнего либерального редакторского тренда вышеназванного монополиста.
Но сегодня мне хотелось бы поделится своими размышлениями о «книгах-вечных спутниках», повествующих о нашей славной героической и одновременно трагической истории, которая не «преданья старины седой», но скорее ответы на извечные русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?».
Главный труд трагически погибшего писателя Дмитрия Балашова — цикл романов «Государи Московские», представляет уникальную историческую хронику-эпопею, охватывающую период русской истории с 1263 года (кончина князя Александра Невского) до 1425 года. В «Государях Московских» впервые в художественной литературе мир русского средневековья воссоздан с непревзойдённой степенью полноты, исторической достоверности и философской насыщенности.
В этом многотомном эпическом произведении в хроникальной последовательности отражены основные исторические события, геополитическое положение Руси, жизнь главнейших княжеств, быт и нравы всех сословий, воплощены судьбы, облик и характер сотен исторических деятелей. Свою эпопею Балашов писал, опираясь на работы Льва Гумилёва, отчего его проза получила масштабное видение исторического развития Евразии в XIII—XV вв. В нашем сегодняшнем обзоре остановлюсь на первых трёх томах этого эпического повествования.
Знаменитый цикл романов «Государи Московские» открывается романом «Младший сын». Удастся ли сыновьям Александра Невского сохранить Святую Русь, когда они оспаривают друг у друга владимирский Великий стол? И кто в этот трагический период русской истории мог знать, что младший сын Невского Даниил Александрович заложит в своей неприметной московской вотчине основу будущей российской державы.
Хотел бы обратить внимание читателей на некие заметы балашовского зачина. Как мы помним, первый роман «Младший сын» начинается с кончины князя Александра Невского. Вторая книга цикла открывается похоронами его сына князя Андрея Александровича. «Никто из князей Мономахова рода не сделал больше зла Отечеству, чем сей недостойный сын Невского», — говорил первый русский историк Николай Карамзин. И у Балашова смерть Андрея Александровича не заслуживает никакого авторского сожаления. «Ничего не осталось от Андрея, ни от дел его. Мир праху того, кто был и не был, кто сеял зло и пожал забвение!».
И снова разгорается междоусобица, «снова пошёл брат на брата». В центре романа «Великий стол» борьба между Михаилом Ярославичем Тверским, получившим ярлык на великое княжение владимирское, и московским князем Юрием Даниловичем. Снова интриги и козни. Читателям, которые знакомы с русской историей известно, что Юрий Данилович в этой борьбе показал себя не лучшим образом. Чтобы получить в Орде ярлык на великое владимирское княжение он оклеветал Михаила Тверского и добился его казни ордынцами. Закончил Юрий Данилович скверно. Тверской князь Дмитрий Михайлович Грозные Очи не смог сдержать себя, он отомстил за отца, зарубив в Сарай-Берке московского князя, за что позднее по приказу хана был казнён.
В романе «Бремя власти» Дмитрий Балашов рассказывает об одной из славных страниц нашей истории — княжении собирателя русских земель Ивана Калиты.
В отечественной историографии трактовка деятельности Ивана Калиты неоднозначна. Н.М. Карамзин писал: «Несмотря на коварство, употребленное Иваном к погибели опасного совместника, московитяне славили его благость… единогласно дали ему имя Собирателя Земли Русской и Государя-отца… Освободил великое княжение от грабителей внешних и внутренних, восстановил безопасность собственную и личную, строго казнил татей и был вообще правосуден…». В.О. Ключевский считал, что: «Восемнадцать лет его правления были эпохой первого прочного усиления Москвы и её возвышения над русскими землями».
Историк Л.В. Черепнин был менее комплиментарен: «Князь жестоко подавлял те стихийные народные движения, которые подрывали основы господства Орды над Русью… Жестоко расправляясь со своими противниками из числа других князей, не брезгуя для этого татарской мощью, Калита добился значительного усиления могущества Московского княжества». Дмитрий Балашов, создавая свой эпический цикл, раскрывает характер московского князя Ивана Калиты в контексте того непростого времени, когда судьбы русских княжеств зависели от настроений Орды и интриг Литвы.
Не менее известный исторический роман Вадима Каргалова «Русский щит» переносит нас на сто лет назад от времени правления Калиты. Нашествие Батыя на Русь — едва ли не самая трагическая страница отечественной истории. «Россия – обширный труп после нашествия Батыя», писал Карамзин. Историк считал, что Россия из-за монголов на несколько веков отстала от Европы: «Было время, когда она… не уступала в силе и в гражданском образовании первейшим европейским державам… Внутренний государственный порядок изменился: всё, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезало. Князья, смиренно пресмыкаясь к Орде, возвращались оттуда грозными властелинами…». В то же время Карамзин видел в ордынском иге и некий позитив. Монголы способствовали прекращению междоусобных войн князей. Москва, по мнению Карамзина, обязана своим величием ханам. По Карамзину получается, что ордынское иго было ниспослано нам свыше, как некий Божий промысел. Не было бы греха братоубийства среди русских князей, не было бы и наказания.
Вадим Каргалов в своем романе готов поспорить с первым русским историком. Всё было далеко не так однозначно. Да, Русь раздирали междоусобицы. Да, князь шёл на князя. И позднее, — подличали князья, вымаливая в Сарае ханский ярлык на Великое княжение. Но Россия никогда, ни в какие времена не была трупом. Скорее Фениксом, всякий раз восстававшим из пепла ордынских пожарищ. «Русский щит» в ряде сюжетных линий пересекается с первыми книгами цикла «Государи Московские». Но так и должно быть. Главное же сходство этих разных книг в том, что историю в них делают не столько князья, сколько русский народ, простые ратники, живым щитом вставшие на пути туменов Батыя в Европу.
Романы Дмитрия Балашова из цикла «Государи Московские» и «Русский щит» Вадима Каргалова уже стали современной классикой в исторической беллетристике, выдержав более чем за тридцать лет несколько десятков переизданий. Однако интерес к ним не иссякает и сегодня.
Ещё один фрагмент русской истории отражен в романе Валерия Полуйко «Лета 7071». К личности царя Ивана Васильевича («Грозного») русская литература и кинематограф обращалась неоднократно. Самые заметные книги — «Князь Серебряный» Алексея Константиновича Толстого и эпопея Валентина Костылева «Иван Грозный». Самый великий фильм «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна. Самая ироничная пьеса «Иван Васильевич» Михаила Булгакова и её киноверсия в постановке Гайдая, растасканная на цитаты. А ещё знаменитая картина Ильи Репина, а ещё поэма М.Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Исторические оценки деяний «грозного царя» разнятся. Для кого-то это отвратительный тиран, для кого-то царь-реформатор, государственник, патриот.
К последним относится и автор книги «Лета 7071» Валерий Полуйко. «Время действия романа Валерия Полуйко — тревожные годы кануна опричнины. Это период больших побед русского войска в Ливонской войне, период подготовки к осаде и взятие города-крепости Полоцка и вместе с тем время особой напряженности внутриклассовой и межклассовой борьбы, активной деятельности аристократической оппозиции российскому самодержавству. Действие романа ограничено формально 1562—1563 годами, то есть 7071 годом по старорусскому летосчислению, когда год начинали не с января (как с 1700 года), а с сентября и отсчёт годов вели не от «рождества Христова», а от не менее легендарной даты «сотворения мира» (за 5508 лет до «рождества Христова»). Но, по существу, перед нами широкая картина России XVI столетия, выводящая нас за узкие хронологические рамки 7071 года.
Валерий Полуйко, безусловно, детально ознакомился с историческими источниками — сочинениями русских и иноземных авторов XVI века, актовым материалом, памятниками фольклора, изобразительного искусства, материальной культуры, с трудами специалистов по истории феодальной России и по русской культуре допетровского времени. Естественно, что в романе Валерия Полуйко, как и во всяком художественном произведении, много вымысла, но произведение его, если можно так выразиться, и научно убедительно» — писал об этой книге советский историк Сигурд Оттович Шмидт.
Нельзя не согласиться с мнением историка. Фигура Ивана Васильевича далека от черно-белого изображения, но, к величайшему сожалению, долгие годы нам внушали только такой вариант трактовки этой исторической личности, предвосхитившей деяния его потомка Петра Великого. Почему же император, «уздой железной, поднявший Россию на дыбы» стал в исторической памяти Великим, а Иван Васильевич остался Грозным царём и записным злодеем?
История не всегда справедлива в раздаче эпитетов своим персонажам. Но об этом мы ещё поговорим в одном из наших будущих книжных обзоров. Тем более что редакционный портфель издательства «Вече» никогда не оскудеет.
Виктор Притула
Источник: Слово