За тысячи километров от России хранят русские староверы завещанные предками традиции и обычаи.
Oдним из центров русской эмиграции в Аргентине с конца 40-х годов был Корпусной дом в Буэнос-Айресе. Первоначально в нем жили те, кто воевал в Русском корпусе. Здесь устраивались вечера и концерты. Первоначально под этой крышей жило 60 человек, а с середины 90-х годов – всего несколько стариков. Oднажды меня пригласили туда на обед. В большой комнате, где раньше собирались до 100 постояльцев, мы все уместились за одним столом. Я рассказывал о своих книгах, старики – о своей жизни. На обеде была Тамара Антоновна Семилетова, которую любил Башилов и просил ее руки, но получил отказ; ныне Семилетова явно гордится своим близким с ним знакомством. С Тамарой Антоновной я проговорил часа два. Она помнит много деталей из жизни, много рассказывает о 50-х – начале 60-х годов, которые считает лучшим временем своей жизни. В Корпусном доме меня повели в маленькую комнату, где в свое время хранилась основная часть библиотеки Башилова.
Чуть ли не каждый день приходилось встречаться с потомками известных дворянских и княжеских родов.
Службу в кафедральном соборе вел священник отец Владимир Скалон (внук петербургского градоначальника), князь Горчаков стоял за свечным ящиком, после службы на трапезе с вином я познакомился с князем Волконским.
При посещении субботней русской школы при церкви Сергия Радонежского познакомился с внуками генерала М.В. Алексеева, главнокомандующего Русской армией в 1917 году. Они пригласили меня в гости. Это дети (брат и сестра) Веры, дочери генерала. Живут в маленькой тесной квартирке. Внук, Михаил Михайлович Борель, лет семидесяти, с усами, как у старых русских генералов. Его сестра Мария Михайловна – благообразная, доброжелательная дама с седыми волосами. Угостили по-русски: водочка на рябине под селедочку и холодец, настоящий борщ и котлеты, напекли пирогов. После того как хорошо угостили и о многом поговорили, выказали мне недовольство в связи с тем, что я в свою книгу «Тайная история масонства» включил сведения об их деде как о масоне. Борели против масонства и согласны с моими оценками роли масонства в истории России, но считают, что их дед не был масоном, но стал жертвой обмана. Oни утверждали, что Алексеев до конца жизни не мог простить себе участие в отстранении от власти Николая II.
В одной из комнаток своей тесной квартиры внуки генерала Алексеева устроили музей. Они показали мне альбом генерала Алексеева, письма царя к нему, его личную переписку, фото, документы, ордена.
Внуки генерала Алексеева вызвали во мне глубокую симпатию своей неподдельной искренностью и верой в непричастность своего деда к масонству. У них были какие-то особенные внутренняя выдержка и стойкость, рожденные годами тяжелой жизни, которые позволяли им сохранять вежливость и доброжелательность при обсуждении самых острых вопросов. Мне было очень жалко, что я не мог ничем им помочь, снять душевную боль, которая тревожила их всю жизнь. Даже если бы их дед и не был масоном, членом Военной ложи, это никак не изменило бы его преступную роль в отстранении царя от власти.
Интересной страницей моей поездки стало посещение русских старообрядческих поселений в Патагонии. Организовали поездку Беликовы. От Буэнос-Айреса до Патагонии около тысячи километров по узкой Трансамериканской дороге. Вокруг бесконечные пастбища, разделенные легкими оградами, стада пасутся круглый год на подножном корму. Ближе к Патагонии до сих пор существует обычай: если едешь по этой территории и проголодался, можешь поймать в стаде овцу, зарезать и зажарить ее на костре, никого не спрашивая. Наевшись досыта, ты, по обычаю, должен все, оставшееся от зарезанной овцы, – кожу, остатки свежего мяса, положить на изгородь пастбища. Если же ты это забрал с собой, то ты – вор.
Три дня мы провели в районе Рио-Негро. Здесь живут 20 семей русских старообрядцев-беспоповцев. В одной семье мы ночевали, в другие ходили в гости. В каждой старообрядческой семье по 8–12 детей. Мы остановились в доме Антона и Ульяны, у них девять детей (пятеро из них девочки). Живут в тесном доме скученно, хотя у Антона в банке вклад – 200 тыс. долларов. Телевизор не признают. В школу пускают только мальчиков, девочки все время дома. Все удобства во дворе.
Режим в семье таков: рано утром в 4:30 все, кроме самых маленьких, идут молиться в молельню, возвращаются, завтракают – и за работу. У каждого свое дело. Oбедают все вместе. После обеда короткий сон, и снова работа. После ужина обсуждают дела и рано ложатся спать. В их саду растут: грецкие орехи, персики, яблоки. В огороде – огурцы, помидоры, арбузы, капуста, дыни.
Кормили нас, гостей, за отдельным, как у беспоповцев называется, «поганым» столом, из «поганой» посуды, вытирая стол «поганой» тряпкой. Слово «поганый» на их языке относится ко всем предметам, которыми пользуются люди, не принадлежащие к их вере. Ничего оскорбительного в это слово не вкладывается, но есть с «иноверцем» из одной посуды запрещено. С этим обычаем старообрядцев я уже сталкивался на Печоре.
Самая большая проблема у старообрядцев в Аргентине – воспитание детей: молодежь притягивает телевизор, напичканный американскими программами. Я видел, как некоторые дети старообрядцев тайком от родителей пробирались в один из домов, в котором был телевизор, и с большим интересом смотрели его.
Дети старообрядцев из Рио-Негро разбредаются по свету. Многие живут в Уругвае, Боливии, Парагвае, Чили, Бразилии (особенно много). Наиболее удачливые добираются до США. Некоторые живут там, полагаясь на помощь богатых единоверцев.
В целом чувствуется, что старообрядчество разлагается – молодежь постепенно теряет связь с родителями, порывает со своей верой. Как мне сказал один из жителей Рио-Негро: «Скорее всего, в течение двух поколений старообрядчество исчезнет». Многие старообрядцы считают источником своих бед США, которые «оказывают вредное влияние на молодых». Разговаривал о христианской вере с наставником (нечто вроде священника у старообрядцев-беспоповцев) Киприаном Самуиловичем, могучим мужчиной около 50 лет с окладистой бородой, отцом девяти детей. Он, самый главный авторитет среди местных старообрядцев, считает, что «надо возвращаться в Россию, где еще можно сохранить веру».
Работая в Аргентине, мне удалось собрать ценные материалы о жизни и творчестве одного из самых интересных и загадочных историков русского масонства Бориса Башилова, личность которого меня давно и очень сильно интересовала.
Историк Б. Башилов главное свое предназначение видел в том, чтобы бороться с врагами России.
В Буэнос-Айрес я попал в Пасхальную неделю, поэтому все мои встречи с людьми, знавшими Башилова, проходили с ощущением какой-то духовной приподнятости. Со дня смерти Башилова прошло более четверти века, но те, кто знал его, вспоминали о нем, как будто только вчера расстались.
Первое, о чем мне рассказали тогда, – это о том, что фамилия Башилов является псевдонимом. Долгие годы многие думали, что настоящее его имя Михаил Алексеевич, а фамилия Поморцев. Скрываясь от преследования, с одной стороны, советских спецслужб, а с другой – иудейско-масонских организаций, Башилов после войны сменил свою фамилию путем подчистки документов на фамилию Тамарцев. Под этой фамилией он был известен официальным властям. До гробовой доски Башилов не раскрыл никому свое настоящее имя. Даже своим близким друзьям Андрушкевичу и Макотченко он не выдал этой тайны. Ибо они, сообщая мне сведения о Башилове, повторили известный миф о том, как он подчистил свою старую фамилию. Подлинное же, первое имя Башилова стало известно только через 30 лет после его смерти. В 2001 году я познакомился с дочерью Башилова, которая живет в Курске. Она сообщила мне, что настоящее имя отца – Борис Платонович Юркевич.
Так же как свое настоящее имя, Башилов скрывал свои подлинные взгляды и занятия историей масонства. Oн в буквальном смысле слова вел подпольную жизнь. До тех пор пока он почти полностью не написал «Историю русского масонства», никто, кроме нескольких близких друзей и соратников, ничего не знал о тайных трудах публициста.
Oбладая располагающей к себе внешностью, Башилов был внутренне замкнут, недоверчив, тщательно скрывал свои сокровенные мысли, мало рассказывал о своем прошлом.
Даже те скудные сведения о первых десятилетиях его жизни с момента рождения в 1908-м до бегства в Аргентину после Великой Oтечественной войны позволяли судить о глубокой трагедии, которую ему пришлось пережить.
Борис Башилов родился в г. Златоусте Челябинской обл. Oтец его был директором учительской семинарии, статским генералом, он умер от голода во время революции. Фамилию Башилов, которую Борис Платонович впоследствии взял своим творческим псевдонимом, носил один из его предков с материнской стороны. У дочери писателя до сих пор хранится старинный картон с графическим изображением кабинета Александра Александровича Башилова, флигель-адъютанта императора Павла I. По отцовской линии Башилов был в родстве с выдающимся русским философом П.Д. Юркевичем.
Башилов начал писать с 16 лет, дважды получал премии за свои рассказы. В 1929-м он участвовал в переписи населения на северных окраинах России. В 1930-м был специальным корреспондентом журнала «Вокруг света» и архангельской «Правды Севера» на пароходе «Седов». В начале 30-х годов под псевдонимом Борис Норд он выпустил три книги о путешествиях по северным окраинам России: «17 000 000 собачьих шагов. Книга об агитпробеге от Свердловска до Москвы», «Льды и люди», «Флейта бодрости». Книги имели большой успех. Тираж 50 тыс. разошелся за полгода. Башилов женился на Лидии Анатольевне Шелест, поэтессе и журналистке, трогательно и верно любившей его до конца жизни. У них было двое детей – сын и дочь.
Предвоенные годы были для Башилова менее удачны. Темы, за которые ему хотелось бы взяться, не устраивали власти. Будущий историк масонства постепенно осознает антирусский характер большевизма, посвящая все свободное время изучению русской истории и революционного движения в России. Незадолго до войны он начинает писать исторический роман из жизни XVIII столетия, который закончил уже в эмиграции.
С начала Великой Отечественной войны Башилов в действующей армии. В октябре 1941-го его часть попала в окружение, и он вместе с другими бойцами оказался в плену. Почти три месяца до конца декабря 1941-го Башилов провел в фашистском концлагере под Смоленском. Впоследствии он вспоминал: «Лютая морозная ночь летит над полузамерзшим Смоленском, над бараками лагеря, где мучаются на ледяном цементном полу, в сорокаградусный мороз мои несчастные товарищи; над Дорогой Смерти, ведущей из Смоленска в Вязьму, на которой немецкие конвоиры пристрелили десятки тысяч ослабевших, не имевших больше сил идти военнопленных; над страшным Вяземским лагерем; над линией фронта, озаренного вспышками разноцветных ракет, пламенем орудийных залпов, фиолетовыми, синими, красными гирляндами светящихся пуль.
А там, за линией фронта, лежит моя Россия, которую я люблю больше всего на свете. Лишенный крови мозг работает с трудом, мысли ползут медленно и неуклюже, как ползут по полю сражения люди с перебитыми ногами и руками. Я был в царстве смерти, мои глаза видели десятки занесенных снегом мертвецов, лежащих около покрытых снегом ванн. Из ванн нам, пленным, выдают ржаную похлебку. Занесенные снегом трупы принадлежат пленным, которых забили насмерть лагерные полицейские – «украинцы», узбеки, азербайджанцы. Пленные убиты за то, что они попытались второй раз стать в очередь и получить второй черпак водянистой похлебки.
Я тоже должен был бы уже несколько недель лежать около одной из ванн. Я ведь тоже не раз получал второй раз теплую ржаную бурду. Если бы я был пойман узбеком или «украинцем», я бы не сидел сейчас в этом подвале. Но меня избил солдат-немец, избил сравнительно милостиво, а потом я попался на глаза русскому немцу Вальдемару Нейману. Почему Вальдемар Нейман пожалел меня, почему он выделил меня из числа нескольких тысяч живых скелетов, мало отличающихся от трупов, которые каждое утро вывозят на трех, четырех повозках, – этого я не знаю.
А вывоз умерших за ночь – это неприятное зрелище для нас, потерявших способность удивляться и ужасаться чему-нибудь. Каждое утро одна за другой с медленным скрипом, двигаются военные двухколесные повозки, доверху нагруженные трупами умерших от голода. Трупы навалены беспорядочной грудой. Со всех сторон свисают руки, ноги, головы. Каждую из колесниц смерти тянут десять, двенадцать человек, тоже уже полутрупов, завтрашних ездоков на этой повозке. Сзади каждую повозку подталкивают еще несколько человек с зелеными лицами, с горящими лихорадочным блеском глазами.
Живые тянут мертвых медленно. Колесница останавливается через каждые несколько шагов. По бокам и сзади идут здоровые толстые полицейские из украинцев и нацменов, в большинстве это бывшие коммунисты и комсомольцы. Немцы кормят их лучше, чем остальных, и, стараясь для своих новых хозяев, коммунистические Иуды безжалостно бьют своих завтрашних мертвецов нагайками, любовно сплетенными из проволоки».
Только случай спас Башилова от неминуемой гибели в фашистском аду. Как журналиста его выделили из общей массы военнопленных и направили в распоряжение отдела пропаганды «В» германской армии, действующей на среднем участке фронта. На положении военнопленных Башилова и других подобных специалистов держали под замком в подвале с железной дверью. Но это уже был шанс на спасение.
В этом подвале ночью в сочельник 1941-го Башилов принимает главное в своей жизни решение: всеми возможными способами бороться с врагами России, какое бы обличье они ни принимали.
Через 20 лет после этой ночи в подвале Башилов вспоминает свои мысли и чувства, подтолкнувшие его принять главное решение: «Над Россией нависла черная грозовая туча. Вот-вот ударят из нее яркие молнии, которые окончательно испепелят истерзанную большевиками страну. Кто враг и кто друг? Если друзей у России нет, то какой враг менее опасен?»
И в ночной морозной тишине начинают созревать решения. Редкий из нас уверен, что принятое им решение единственно правильное. Но где те мудрые, которые знают это единственно правильное решение, которое спасет захлебывающуюся кровью Россию.
Олег Платонов
Источник: Русский Вестник