Политические и правовые документы, научные публикации содержат многочисленные теории генезиса казачества. Ни одна из них не стала общепринятой парадигмой, вследствие чего методологические основы изучения казачества остаются дискуссионными.
Различия теоретико-методологических подходов к общему объекту исследования обусловлены многоаспектными нелинейными сущностными трансформациями казачества. Обострение гносеологических проблем мотивировано политизацией и монетизацией теорий, избираемых государственными органами для «научного» обоснования политики в отношении казачества и ее финансирования.
Значительные деформации историографии связаны с политикой царской администрации, о которой зарубежный писатель А.И. Бояринов сообщал: «Мы, казаки, свою историю, которая служит наилучшим средством самопознания, или плохо знали или не знали совсем. Из наших школ она была изгнана. Соответствующих популярных книг мы почти не имели. Вся политика старого режима была направлена к тому, чтобы угасить всякое стремление, всякую возможность к распространению среди казаков сведений по казачьей истории, по развитию казачьего самопознания»[1].
В советское время в историографии доминировали идеологические установки коммунистической партии, оправдывающие репрессии в отношении казаков, а зарубежные ученые часто мифологизировали казачество[2].
Выявляемое искажение исторических фактов заставляет ученых критически относиться к трудам предшественников, разрабатывать собственные теоретико-методологические основы исследований. Вследствие этого историография казачества содержит альтернативные теории. Они определяют казачество как самостоятельный народ (этнос), как своеобразную часть русского народа субэтнос) или как военно-служилое сословие (часть армии)[3]. Имеются и «казенные» (представляют казаков частью русской нации, образованной холопами, бежавшими из русских княжеств в Дикое поле до середины XVI в.), «вольно-казачьи» (представляют казачество особым этносом, возникшим в период античности от смешения туранских, скифских, славянских, аланских и прочих племен с торжеством среди них славянской речи), промежуточные (сочетают элементы первой и второй групп теорий) [4] и иные[5] теории происхождения казачества.
Политологические исследования, изучающие характер отношений казачества со славянскими княжествами и другими государствами (отсутствие отношений, договорные, соподчиненные, враждебные и иные), выделяют следующие теоретико-методологические основы исследования сущности казачества: автохтонная (описывает казачество как самостоятельный народ, который с древних времен проживал в южной части бассейнов Дона и Волги, а также в Приаралье и северном Предкавказье), беглохолопская (описывает казачество полиэтничной самоорганизацией холопов-беглецов из славянских и иных государств, объединявшихся для разных видов промысла, участия в военных походах), государственно-колонизаторская (описывает казачество как часть государственного механизма, созданную для военно-экономической колонизации новых территорий и их защиты).
Теории, описывающие конкретные периоды генеза казачества в разных регионах, могут интегрироваться в описание сущностных трансформаций казачества из «вольного народа» в «военно-служилое сословие». Сочетание «старых» методологий порождает «новые» подходы, интегрированная сущность которых позволяет называть их «интегрированными», но не «промежуточными», как предлагали И. Яковенко и А. Сопов[6].
Примером интеграции парадигм служат работы В. Водолацкого, А. Скорика, Р. Тикиджьяна, в которых они заявляют: «Очевидно, … правы те, кто придерживается тезиса об этнической самостоятельности казачества. Но, по всей видимости, правы и те, кто утверждает, что развитие казачества нельзя рассматривать как чисто этнический процесс, ибо в итоге, к началу XX в. оно представляло собой военно-служилое сословие, часть русского народа»[7].
Интегрирующий подход предполагает выявление в истории казачества однотипных, пространственно и хронологически связанных фактов, описывающих зарождение и развитие казачьих общин. В научно обозримом историческом периоде совокупность таких фактов характеризует нелинейные сущностные трансформации социальной общности, называемой «казачеством», вступившей в политические отношения с Московским и иными государствами.
Таким образом, интегрирующий подход к генезису казачества, базирующийся на конкретно-историческом принципе, систематизирует факты, характеризующие разные этапы истории казачества при их четком пространственном, содержательном и хронологическом определении. Благодаря такому подходу казачество представляется сложно структурированной социальной общностью, генезис которой с начала XVIII века направлялся администрацией Российской империи в русло сословно-служилых трансформаций, превративших ее в своеобразное полиэтничное поликонфессиональное военно-служилое сословие, насчитывавшее около 4,5 млн. человек, в большей части официально идентифицированных великороссами православного вероисповедания.
Превращение казачества в военно-служилое сословие обеспечивало его институционализацию – превращение во вторичный социально-политический институт, который до 1917 г. выполнял важные для государства общественно-значимые функции: военно-служилые, пограничные, милицейские, карантинные, экономические, культурно-просветительные и иные.
Советское правительство, отказавшееся от сословной структуры общества, распространило борьбу с «верхами» казачества на всех казаков[8], применяло репрессивно-карательные меры «расказачивания», направленные на деинституционализацию казачества, его нивелирование в структуре общества.
Попытки использования созидательного потенциала «красного» «трудового», «голутвенного» казачества оказались малоэффективными в 1930–1940 гг.
Политико-правовые факторы для реинституционализации казачества появились в конце 1980-х гг., когда «новая демократическая элита» поддержала казачье движение, выступавшее на ее стороне против «коммунистического режима», гарантировала казакам решение исторически обусловленных проблем[9]. Однако оптимальная модель восстановления казачества в структуре общества не была выработана, вследствие чего процесс, названный «возрождение казачества», дифференцируется по целям, этническим и территориальным признакам, характеру отношений с государством.
Обоснованное беспокойство правящей элиты вызывают требования радикальной части казаков России и зарубежья, выступающих за полную реабилитацию казачества в соответствии со статьей 3 закона РФ «О реабилитации репрессированных народов», вплоть до образования национального государства Казакии (Козакии) на территории Северного Кавказа, Нижнего Поволжья и Южного Урала[10]. «Научно обоснованные» этническими парадигмами претензии на признание казачества самостоятельным народом (этносом) способны вызвать социально-политические конфликты из-за того, что наделение одной социальной общности – казачества – преимуществами на организацию государственной службы и получение материально-финансовой поддержки в соответствии с Федеральным законом «О государственной службе российского казачества»[11], другим законодательным актам Российской Федерации и ее субъектов[12], противоречат ряду основных положений Конституции РФ, в частности, пункту 3 статьи 17, требующему, чтобы осуществление прав и свобод человека и гражданина не нарушало права и свободы других лиц, а также пункту 4 статьи 32, гарантирующему равный доступ к государственной службе всех граждан России. Пониманием этого отличаются казачьи общества, внесенные в государственный реестр Российской Федерации, на сотрудничество с которыми ориентированы государственные органы[13]. По политико-правовым и экономическим причинам они оказываются не заинтересованными в признании особой этнической сущности современного казачества и перестали выражать запросы на полную его реабилитацию как репрессированного народа, а в программах «возрождения казачества» утрачены цели этногенеза казачьей общности.
Использование «официальных», «государственно-колонизаторских» и т.п. парадигм для обоснования восстановления в структуре современного общества сословного положения казачества на принципах, присущих ему до 1917 г., – очевидный бесперспективный анахронизм.
В поиске теоретико-методологических основ исследования современного российского казачества мы определили для себя институциональный подход, представляющий традиционное (дооктябрьское) казачество социально-политическим институтом, а современное «возрождение казачества» – процессом институционализации общности, называемой «российское казачество», т.е. превращением ее в социально-политический институт, выполняющий общественно-значимые функции[14]. Государство законодательно определило набор таких функций и требований к казачьим обществам – одиннадцать видов государственной службы и иной общественно-полезной деятельности[15]. Выполнение таких требований казаками при гарантированной государственной поддержке – необходимые условия институционализации современного российского казачества.
Институциональный подход к определению сущности казачества ориентирует исследователей на выявление у изучаемого объекта социально-политических и иных качеств, приобретенных под воздействием исторических, социально-политических, государственно-правовых, организационных и иных факторов. Сравнительный анализ взаимодействия объединений казаков с органами государственной власти и местного самоуправления в разных регионах России позволяет политологам устанавливать общие и особенные закономерности институционализации российского казачества в современных условиях[16].
Таким образом, представление «возрождения казачества» социально-политическим процессом, направленным на институциональные трансформации казачьей общности, и интегрированный подход к изучению этого процесса в контексте демократизации, модернизации правового государства и развития гражданского общества служат теоретико-методологической основой институционально-интегрирующей парадигмы изучения современного российского казачества и разработки основ государственной политики в отношении него.
Институционально-интегрирующая парадигма, как показывает ее апробация[17], позволяет эффективно решать не только теоретико-познавательные, но и политико-практические задачи научного обоснования и мониторинга государственной политики в отношении казачества. Она ориентирует ученых и практических работников на выявление в социально-политическом процессе конкретных общественно-значимых функций, выполнение которых современным российским казачеством будет способствовать его институционализации – превращению в общественно значимый социально-политический институт.
На основе институционально-интегрирующей парадигмы органы государства и местного самоуправления могут определить и всемерно обеспечивать институциональное функционирование современного российского казачества. В противном случае казачье движение утрачивает ясные цели «возрождения казачества» с перспективой трансформации в социокультурную группу, отличающуюся лишь специфическим фольклором.
Сведения об авторе:
профессор Ставропольского филиала
Краснодарского университета МВД России,
доктор политических наук, профессор
Масалов Александр Григорьевич
[1] Бояринов А.И. Казачество и Россия и их взаимоотношения // Степные рыцари России / Казачье зарубежье – Ростов-на-Дону, 2005.– С. 37.
[2] См.: Врангель П.Н. Южный фронт. – М., 1992; Казачий словарь-справочник: В 3 т. – Охайо, США. 1966-1969; Киреенко Ю. Казачество в эмиграции: споры о судьбах (1921-1945 гг.) // Вопросы истории. – 1996. – № 10; Краснов П. Казаки, их прошлое, настоящее и возможное будущее // Русский колокол. – 1928. – № 4 и др.
[3] Тикиджьян Р.Г. Казачество России: история и современность // Социально-полит. журнал. – 1994. – № 3-6. – С. 214.
[4] См.: Яковенко И. Подвижен, отчаян и храбр // Родина. – 1995. – N 10.
[5] См.: Казачество России. Информационно-справочные материалы. – Ростов-на-Дону, 2001. – С. 16 и др.
[6] См.: Сопов А.В. Историография вопроса о происхождении казачества // ru. narod. Ru / bks / problem / istoriog. htm.
[7] Водолацкий В.П., Скорик А.П., Тикиджьян Р.Г. Казачество как целостное явление национальной истории России //www.61-77.ru/modules/articles/article.php?id=13;
[8] См.: Казачество России. Историко-правовой аспект: документы, факты, комментарии. – М., 1999; По решению правительства Союза ССР… (Депортация народов: документы и материалы). – Нальчик, 2003. – С. 63-117 и др.
[9] См., например: О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав: Декларация Верховного Совета СССР от 14 нояб. 1989 г. № 772–1 // Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. – 1989. – №23. – Ст. 449; О реабилитации репрессированных народов: Закон Российской Федерации от 26 апр. 1991 г. №1107-1 // Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РСФСР. – 1991. – №18. – Ст. 572 ; О мерах по реализации Закона Российской Федерации «О реабилитации репрессированных народов» в отношении казачества: Указ Президента Российской Федерации от 15 июня 1992 г. № 632 // Российская газ. – 1992. – 22 июня; О реабилитации казачества: Пост. Верховного Совета Российской Федерации от 16 июля 1992 г. № 3321-1 // Российская газ. – 1992. – 23 июля и др.
[10] К этому, например, призывает периодическое издание «Вестник Великого братства казачьих войск», называемый «Казакия».
[11] См.: О государственной службе российского казачества: Федеральный закон от 5 декабря 2005 г. №154-ФЗ // Российская газ. – 2005. – 8 дек. и др.
[12] См., например, О порядке привлечения членов казачьих обществ к государственной или иной службе: Указ Президента Российской Федерации от 16 апр. 1996 г. №563 // Российская газ. – 1996. – 24 апр.; О казачестве в Приморском крае: Закон Приморского края от 27 нояб. 1997 г. № 103–КЗ // Ведомости Думы Приморского края. – 1997. – № 55. – 1 дек.; О казачестве в Ставропольском крае: Закон Ставропольского края от 1 авг. 2003 г. № 29-КЗ // Сб. законов и других правовых актов Ставропольского края. – 2003. – №17 (119). – 15 сент.; О привлечении к государственной и иной службе членов казачьих обществ Кубанского казачьего войска в Краснодарском крае: Закон Краснодарского края от 5 нояб. 2002 г. № 539-КЗ // Кубанские новости. – 2002. – № 258. – 4 дек. и др.
[13] См.: Основные положения концепции государственной политики по отношению к казачеству: Пост. Правительства Российской Федерации от 22 апр. 1994 г. № 355 // Собрание законодательства Российской Федерации. – 1994. – № 3. – Ст. 210;
[14] Кстати, по этому поводу еще в 1928 г. П.Н. Краснов писал в «Русском колоколе»: « Будущее казаков зависит от них самих… казаки, сознающие свою обязанность перед Россией, готовые ей служить …получат от правительства новой России и права на земли, и самоуправление… Как были казаки необходимо нужны старой России, так и новой не обойтись без казаков».
[15] См.: О государственной службе российского казачества: Федеральный закон от 5 декабря 2005 г. №154-ФЗ // Российская газ. – 2005. – 8 дек. и др.
[16] См., например: Масалов А.Г. Российское казачество: Социально-политическая институционализация в современных условиях: Дис. … д-ра полит. наук. – Ставрополь, 2004; Он же. Российское казачество в начале XXI века. – Ставрополь, 2008; Озеров А.А. Казачество в современном российском обществе: институционально-политический анализ: Дис. …д-ра полит. наук. – Ростов-на-Дону, 2006.
[17] См., например: Масалов А.Г. Взаимодействие органов внутренних дел и казачьих обществ в охране общественного порядка: Монография. – Ставрополь, 2007 и др